– Эй, бездельники!… а ну вставайте!… чего дрыхните, Фимки нет!… Сбежал он, проглядели балбесы!… О чём с ним говорили, когда я уснул!?… что он у вас выспрашивал!?… про клад упоминал!?… – как гаркнет на подельников, а те ему в ответ.

– Да вроде нет,… ни о чём таком не говорили,… просто в картишки перекинулись,… потом он уснул,… ну и мы вслед спать легли… – вскочив, залепетали обломы, а Понкрат не унимается.

– Эх, вы олухи!… облапошил он вас!… Ведь я предупреждал, держите с ним ухо востро!… Наверняка, пока вы с ним в карты играли, он у вас выведал, где мы клад зарыли!… Вон лопаты нет, видать пошёл откапывать!… А ну бегом за мной!… споймаем его пока не поздно!… Ну, я ему устрою!… – дико взревел он и, словно волк за добычей рывком выскочил из избы. Подельники-обломы конечно за ним помчали. Правда, погоня у них заняла совсем немного времени. Нагнали они Фимку одним махом. Им его особо и искать-то не пришлось, чего его выглядывать, когда после него через весь лес шлейф от бочонка тянулся, по нему и выследили. Да сходу и схватили бедолагу.

– Что плут, пройдоха,… захотел честных разбойников обобрать!?… Ну, нет, не выйдет!… Говорил я тебе, что ты проходимец и нет тебе доверия?… говорил!… А теперь ты мои слова подтвердил,… как бы тебе хорошо средь нас ни жилось, ты всё одно жулить взялся!… А ещё помнишь, я тебя предупреждал, как я с тобой обойдусь, коли ты супротив нас свою подлую улыбку применишь!?… – вновь взревел Понкрат, держа испуганного Фимку за грудки.

– Да, что-то такое припоминаю,… вроде навсегда мне эту улыбку на лице запечатлеешь,… но ты прости меня,… бес попутал,… это всё золото проклятое, будь оно неладно… – пытаясь оправдаться, залепетал Фимка, но Понкрат его даже слушать не стал.

– Заткнись, плут!… тут не золото виновато,… оно-то в земле лежало,… а это жадность твоя неуёмная подвела!… Всего тебе хватало, но алчность на жульство толкала!… Читал я в своё время про такие пороки,… тогда я в армии служил,… у моего офицера много книг имелось, он их с собой возил, просвещённый был,… и вот в одной такой книжке было написано про мальчика Гуимплена с вечной улыбкой на лице!… Только он её по несчастью получил,… уж так у него судьба сложилась,… а ты такую улыбку от меня за жадность заимеешь,… я же тебе обещал рот располосовать, если ты грань дозволенного перейдёшь,… и ты перешёл! Так что ходить тебе отныне с твоей подлой улыбкой вечно,… но только теперь уж без обаяния и хитростной магии!… Располосую я тебя, не помилую!… – опять дико взревел Панкрат, выхватил из ножен свой тесак и в одно мгновение раскромсал Фимке рот, разрезал ему щёки чуть ли не до самых ушей. Сбылось ведьмино проклятье, пришла беда, потерял Фимка даренную ему колдовскую улыбку, зато обрёл чужую, нарезную, вечную.

– Вот тебе от меня обещанное,… ха-ха-ха!… Я своих слов на ветер не бросаю,… с этой минуты ты своей улыбкой никого не обманешь, лишь напугаешь или рассмешишь!… Быть тебе теперь балаганным шутом!… ха-ха-ха!… Ненадобный ты мне больше,… пошёл прочь!… Беги, пока совсем не прибил,… да смотри, чтоб тебя волки в лесу не загрызли,… они сейчас на запах твоей крови мигом сбегутся!… ха-ха-ха!… – злобно рассмеялся Понкрат и отшвырнул от себя Фимку, будто тот пустой, отработанный, рваный мешок. Подельники тут же подхватили бочонок с сокровищами и понесли его обратно в избу. Понкрат тоже не задержался, следом за ними подался.

Фимка остался лежать один. Дальше для него всё пошло будто во сне. Он как мог, перемотал себе лицо обрывками рубахи, которую тут же и разорвал на себе. Еле-еле поднялся на ноги, и на силу сохраняя здравость ума стал пробираться через лес к городу. Внутри сознания он по-прежнему вёл отсчёт пройденного расстояния. Упорно шёл, и всё считал, и считал, стараясь определить правильное направление до пасеки. И вскоре ему повезло, удалось выйти на чуть заметную тропку, по которой Миланья из города в лес ходила.

Это открытие предало Фимке бодрости. Он даже прибавил шагу и почти побежал. А потому не мудрено, что спустя всего полчаса он оказался уже на месте. Как стучался в дверь и просил Миланью открыть, он уже плохо осознавал, настолько много потерял крови пока бежал. Но зато когда очнулся, первое что он увидел, это было заплаканное лицо Миланьи, хотя уже и это сильно обрадовало его. Он попытался что-то сказать, однако Миланья опередила его.

– Уж лежи, молчи!… Ах, ну что же ты натворил-то, бедняга!… Я же тебе говорила, чтоб ты не трогал их клад,… не нужен он нам,… не праведно нажит и счастья не принесёт,… вон, что он с тобой сделал!… Ах, ты мой бедный касатик,… но ты не думай ни о чём,… я тебя всё равно не брошу,… не оставлю в беде,… не такая я!… Ох, надо было нам тогда сразу бежать, не дожидаться такого итога!… Ну, теперь-то уж точно всё, решено,… сегодня же уйдём из этого проклятого городка,… ты только потерпи чуток,… ты как сознание-то потерял, я тебя сразу к себе втащила и взялась рот тебе зашивать,… сильно его располосовал-то, братец мой окаянный!… Ведь как обещал, так и сделал,… ты кровью чуть не изошёл,… одну-то щёку я уже зашила,… а вторую ещё не успела,… немного осталось,… ты уж потерпи, любимый… – умоляюще глядя Фимке прямо в глаза, попросила его Миланья и вновь приступила к своему делу, латать щёку.

Кстати, латать подобные раны ей не привыкать. Когда у тебя брат разбойник, то всему научишься. Братца-то не раз в переделках ранили; и стреляли в него, и резали, вот она и зашивала его. Но тут уж другое дело, здесь сам брат рану нанёс, и ведь кому – её возлюбленному. Однако у Миланьи рука не дрогнула, справилась и с этой раной, зашила, залатала её на совесть. Ну а как закончила, так сразу начала в дорогу собираться. Тем временем Фимка стал в себя приходить, кровь уже не бежала, рана зашита, хотя говорить он пока не мог, зато за него Миланья слово взяла.

– У меня достаточно денег припасено,… я хорошо на меду наторговала,… нам на первое время с лихвой хватит,… уедем далеко-далеко,… начнём жизнь заново!… Ты своё прошлое забудь, будто и не было его,… да тебя теперь никто и не узнает,… без прежней улыбки ты совсем другой человек!… Никто нас не найдёт, ни чёрт, ни брат Понкрат!… Ничего, на первых порах, будешь кушать и пить, через трубочку,… потом я тебя ещё лучше подлечу,… всё у нас будет хорошо… – собираясь, на ходу всё говорила и говорила она.

Но вот пожитки были уложены, Фимка окончательно пришёл в себя, осознал своё положение, и ребята поспешили покинуть пасеку. Вышли на главную улицу и направились вон из города. Правда уже за околицей зашли в местную церквушку. Там Миланья наказала приходскому батюшке следить за пасекой и пчёлами. К тому же успела отписать дарственную на родительский дом. А батюшка в свою очередь обещал ей за это, неустанно молиться за их с Фимкой счастье, и даже благословил. Одним словом путешествие в новую жизнь у ребят началось с церковного благословления, это ли не признак добрых перемен.

Впрочем, у них и дальше всё пошло также благополучно. Единственное, что напоминало им о прошлом, так это новая разрезная улыбка на Фимкином лице. Хотя с другой стороны внешность не такая уж и важная вещь, ведь главное, чтоб любовь была. А уж у ребят она была, и на удивление крепкая. Теперь они вместе стали ходить по небольшим городкам и давать представления на ярмарках. Миланья, как и обещала, чуть подкорректировала Фимкину улыбку, и она стала соответствовать их задорному репертуару. А через некоторое время им повстречался разъездной цирк-шапито, там они нашли себе место, и вскоре уехали с большими гастролями за границу, в Европу.

Брат Миланьи, Понкрат, узнав, что сестра покинула отчий дом и сбежала с Фимкой, сначала пришёл в бешенство, но после долгих размышлений всё же принял выбор Миланьи, и решил покончить с разбойничьим ремеслом, ведь счастья оно ему не принесло. Разделил клад с подельниками, свою долю отдал в детский приют и ушёл ещё дальше в лес, жить стал только охотой и рыбалкой. Впоследствии его подельники также раскаялись, тоже пожертвовали свою долю приюту и присоединились к бывшему главарю.