– Ты же сам говорил, что мне полезно в свободное время ходить в деревню!

– Но не в бар! – Он оглянулся и заметил злополучного Пьера, который спешил укрыться в задней комнате. – Тем более – с мужчиной!

– Ему всего семнадцать!

– Это не имеет значения!

– Мы только разговаривали!

– Какая идиллия! Неужели ты рассчитываешь, что мы поверим в это?

– Я ей верю, – сказала спокойно Ребекка, переводя взгляд с Эмили на отца.

– Если вы сговорились, пеняйте на себя, обе! – повысил голос Николас. У тебя есть мозги, Эмили? Ты помнишь, почему тебя исключили из школы?

– Прекрати кричать на меня! – воскликнула девочка со слезами.

– Не кричать на тебя? Радуйся, что я тебя не придушил. Какого черта ты разыгрываешь сцену?

Пьер, взволнованный, появился из своего укрытия и попытался ввязаться в то, что он, по-видимому, считал Третьей мировой войной.

– Я ничего не разыгрываю!

– Неужели беременность ничему не научила тебя? – Николас казался раздосадованным до предела, а у Эмили вырвалось сдавленное рыдание.

– Я… я… я кое-что хочу сказать вам… вам обоим, – прошептала она, крепко сжимая руки. Я давно собиралась это сказать, но… – Она испуганно посмотрела на Ребекку, ища поддержки, и Ребекка сжала дрожащую руку девочки.

– Крик не поможет разобраться, – холодно обратилась Ребекка к Николасу. – Если она хочет что-то сказать нам, предлагаю сесть и выслушать ее.

По крайней мере, подумала она, Эмили, кажется, готова поговорить с отцом о том, что с ней случилось.

– Хорошо, пойдемте домой, – сказал Николас устало и направился к выходу.

– Нет! Я хочу остаться здесь. – Голос Эмили дрожал, и Ребекка заметила, что она поглядывает в сторону бара, ища взглядом Пьера, который успокаивающе кивнул ей.

– Ты сделаешь так, как я скажу, моя девочка, сказал Николас неумолимо, и Ребекка, перехватив его взгляд, свирепо посмотрела на него. Да он сумасшедший. Нашел время становиться в позу патриарха? – Впрочем, ладно, неважно, где разговаривать, черт возьми, – уступил он, бросая на Ребекку не менее свирепый взгляд. – Пусть мальчик принесет что-нибудь выпить.

Эмили что-то сказала Пьеру по-французски, все прошли к одному из столиков и уселись, неловко косясь друг на друга, готовые к ожесточенному спору.

Николас старался не встречаться взглядом с дочерью. Он сидел очень прямо, сложив руки и сохраняя непреклонное выражение.

Они так многого добились за прошедшие недели. Зачем Эмили потребовалось делать то, что заведомо должно было привести ее отца в слепую ярость? Было нечто трогательно наивное и ужасно глупое в этих ее встречах с юношей-французом в такое неподходящее время.

Ребекка чувствовала досаду и свою вину. Если бы не их любовная связь, разве бы они отпустили ее на свободу так беспечно? Но это устраивало их обоих.

Что бы ни собиралась сказать им Эмили, вряд ли это будет хуже того, что с ней уже случилось.

Она беременна. Хуже не придумаешь.

Новая мысль возникла в голове Ребекки, когда застенчивый Пьер поставил перед ними три чашки кофе. Что, если Эмили обманула мальчика насчет своего возраста? Что, если они тайно поженились? Это возможно? Нет, попробовала она успокоить себя. Эмили все не решалась начать. Она поглядывала на отца, а руки у нее, когда она поднесла чашку к губам, дрожали так сильно, что кофе выплеснулся на блюдце.

– Не бойся, Эмили, – мягко сказала Ребекка, не обращая внимания на окаменевшее лицо Николаса. Один взгляд на выражение этого лица мог лишить Эмили мужества.

– Папа? – робко начала девочка, и он холодно посмотрел на нее.

– Я никак не могла решиться сказать, что я тебя обманула, проговорила она.

– Ну, так скажи все-таки, – откликнулась Ребекка. Встретившись взглядом с Николасом, она равнодушно отвернулась.

– Я не знаю, как сказать, – жалобно бормотала Эмили. – Я все собиралась, собиралась сказать вам, но не решалась.

– Сказать что? – Ребекка попыталась ободряюще улыбнуться.

– Я не беременна.

Эти три маленьких слова повисли в воздухе, ошеломив и Ребекку, и Николаса, которые, казалось, не сразу уловили их смысл.

Николас наконец изумленно посмотрел на дочь:

– Что?

– Я не беременна. Я обманывала. – Ее голос был едва слышен, и Ребекка напряженно вслушивалась.

– Я не понимаю… – сказала она, чрезвычайно озадаченная. – Это что, такая шутка, Эмили?

– Это не шутка, – почувствовав облегчение после сделанного признания, Эмили заговорила чуть увереннее. – Я обманывала, потому что ненавидела пансион. Я не хотела ехать туда. Никогда не хотела. Я чувствовала, что меня устранили, чтобы отцу с Фионой было удобнее жить. Я ненавидела все это очень сильно. В Австралии я была совершенно свободна. Хотя мама была не в себе долгое время, по крайней мере я не сидела взаперти. А в Англии я будто попала в ужасную западню. Ты не хотел знать меня, папа, поэтому выпроводил куда подальше, чтобы я не нарушала распорядок твоей жизни. – Теперь голос Эмили окреп. Она уже не жаловалась, а обвиняла.

– Ты никогда не говорила мне ничего подобного, – произнес Николас.

– Не люблю занудствовать.

– Ты могла бы поговорить с кем-нибудь из учителей, – сказала потрясенная Ребекка.

– С кем? Там не было никого, кто бы мог понять! Я думала, что, если буду вести себя, как можно хуже, меня исключат, но это не получилось. Вы все были такие доброжелательные.

– Я не ясновидящий, – сухо возразил Николас. – Ты все-таки должна была поговорить со мной.

– Когда? Рядом с тобой всегда торчала Фиона!

Я видела фильм по телевизору, который подсказал мне эту идею. Я и не думала, что это приведет к таким сложностям. Все, чего я хотела, – это никогда больше не видеть пансиона. И я воспользовалась тем, что как-то уходила в город, чтобы разыграть всю комедию.

– Но почему ты так долго молчала? – серьезно спросила Ребекка. – Ты могла все рассказать во время рождественских каникул.

– Мне всегда не везло, а потом, когда появились вы, неожиданно случилось нечто прекрасное: Фиона исчезла. – Даже сейчас Эмили не смогла скрыть торжествующую улыбку. Николас заметил это, тряхнул удивленно головой, и впервые Ребекка увидела в нем отца, который сумел простить своего ребенка.

– Я никогда не знал, что ты не любишь ее так сильно, – заметил он.

– Она отвратительная, – убежденно сказала Эмили, как будто это утверждение все объясняло. – Она пользовалась любым случаем, чтобы дать мне понять, не переставая улыбаться при этом, насколько мое присутствие вам мешает.

– Ты же и мне не говорила ни слова. Почему ты продолжала лгать? – нахмурилась Ребекка.

– Ну, когда вы появились на сцене, я заметила, что папа интересуется вами. – Теперь Эмили совсем оправилась от страха и откровенно рассмеялась, заметив, что Ребекка мучительно краснеет.

– Н-не будь дурочкой, – заикаясь, произнесла та и почувствовала, как под столом нога Николаса тихонько надавила на ее ногу.

– Папа совсем другой человек, когда он с вами, – сказала Эмили с детской непосредственностью. – Он не унижает меня.

– Я никогда не унижал тебя. – Николас неловко откашлялся. – Хотя ты большую часть времени бывала просто невыносимой! А когда ты вобьешь что-нибудь себе в голову, ты становишься ужасно дерзкой.

– Я приходила поговорить с тобой, клянусь, но не хотелось портить настроение. – Голос Эмили стал задумчивым. – Сначала мне казалось, что ты меня понимаешь. Ты даже помогал мне по физике, – в голосе девочки слышалась такая тоска, что Ребекке захотелось плакать.

– Конечно, я кое-что понимаю в физике, – сказал небрежно Николас. – И мне это нравится, пробормотал он, глядя в сторону.

Пьер почувствовал, что Третья мировая война, кажется, не состоится, и возник около их столика со свежим кофе и сияющей улыбкой. Ребекка с облегчением отметила, что он достаточно благоразумен, чтобы не вмешиваться в разговор.

Пьер налил всем кофе, подмигнул Эмили, когда думал, что взрослые не смотрят на них, и снова отошел к стойке бара.