— Я видел и слышал то же самое, что и вы все, — раздраженно рыкнул Торопливый в ответ на вопрос Кошмара о полном содержании видеофрагмента.
— А тебе не показалось, что она вела себя как-то… — Кошмар на секунду замолк, подбирая верное слово.
— Нет, — не дал ему договорить сын Вестника и отвернулся, давая тем самым понять, что беседа окончена. Что ж, уже было кое-что…
Он открыл глаза и с минуту отстраненно созерцал перед собой сомнительной чистоты пол, ощущая, как постепенно пробуждается тело. Сперва он почувствовал под животом твердую прохладную поверхность. Затем медленно осознал неудобное положение разбросанных конечностей. И лишь потом его словно бы накрыло одеялом, сплетенным из колючей проволоки. Заныл, запульсировал каждый сантиметр иссеченной спины, и жжение от многочисленных ран пустило глубокие корни куда-то к самому позвоночнику.
Сумрак умел переносить боль — каждый воин умел. Но боль разного происхождения и ощущалась тоже по-разному. Так во время схватки можно было не заметить даже тяжелого повреждения, особенно, если доводилось выйти из поединка победителем. А от нанесенных сопротивляющейся дичью или вожделеющей самкой ран можно было даже испытать странное подобие наслаждения. Но совсем иначе воспринимались следы наказания. Когда боль смешивалась с чувством беспомощности и унижения, она становилась в разы сильнее. Прежде Сумрака частенько поколачивал отец — казалось, можно было и привыкнуть… Но юный воин уже в те времена так же, как и теперь, предпочитал десяток ударов когтей Жесткача одному-единственному удару кнута.
Сравнимыми по восприятию были, пожалуй, лишь страдания от травм, полученных каким-нибудь нелепым, недостойным образом. Например, когда Сумрака угораздило как-то поскользнуться на ровном месте и вывихнуть голеностоп. Или, когда он зазевался и, оступившись, рухнул с дерева, сломав при это руку — ох и выл он тогда! И еще, пожалуй, Сезонные спазмы… О, это было просто невыносимо, когда в прошлые годы вся суть юного воина начинала требовать любви, но самец знал, что ему не ответит взаимностью ни одна самка, так как он пока что никто в их придирчивых глазах…
Вот и сейчас Сумрак был фактически никто — лишенный знаков отличия, униженный на глазах всего клана, обвиненный в одном из ужаснейших преступлений… А завтра ему предстояло пасть еще ниже. Отсечение гривы и мрак корабельного «трюма». На долгие месяцы, а, может, и того больше… И потом воинское становление практически с нуля. Многие просто этого не выдерживают, ломаются. Но, наверное, это лучше, чем изгнание из клана. И уж всяко лучше, чем кастрация…
Вышеупомянутый процесс был страшен. На него обрекали самцов, совершивших в брачный период жестокое насилие над самкой или даже ее убийство. К сожалению, случалось, что кое-кого казнили и по несправедливому навету озлобившихся в чем-то женских особей… Нет, это была далеко не принудительная хирургическая операция под наркозом. Вожак просто выводил виновного вот так же перед всеми и наносил два удара в живот при помощи широкого, короткого клинка, еще и проворачивая его особым образом, полностью разрушая таким образом семенники. Если наказуемый выживал после этого, то его участь все равно была незавидна: самец не только терял способность к воспроизводству, но и постепенно лишался основных мужских черт. У кастрата переставали нарастать мышцы, начинал откладываться жир на животе и бедрах, а, если у несчастного после всех этих трансформаций не хватало духу выдвинуться на Последую Охоту, то он заканчивал свои дни настолько жалким существом, что просто думать было противно…
Видимо, сохраняя в себе остатки совести, Желанная не потребовала от Гнева таких мер. Своим поступком она только лишила Сумрака статуса и уважения товарищей, а, следовательно, и возможности обладать гаремом. И, особенно, Грезой. Великая Мать кинула ему злую насмешку, как бы говоря: посиди, подумай, начни путь заново; когда-нибудь ты заслужишь новый статус и получишь законное право на свой гарем. Когда-нибудь, но не теперь. И в чем-то она, возможно, была права… Кто он такой, чтобы разрушать многовековые социальные традиции…
Злился ли он на Желанную? Хотел бы, но не мог. Он слишком был готов к чему-то такому… Просто очень хотел успеть завоевать «Остров» и предотвратить тем самым хотя бы часть нападок. Не успел…
Злился ли он на Гнева? А толку было? Он сам попросился в его клан когда-то. Он знал, что у этого лидера есть свои особенности. Гнев обладал неустойчивым, порывистым характером, за что и получил свое имя. Отлупить он и раньше мог практически ни за что, а здесь… Здесь у Вожака просто не было выбора.
Сумрак по очереди подобрал под себя руки и осторожно приподнялся. Покрывшаяся коркой засохшей крови кожа спины ощущалась как пергамент. От движения разорванных мышц корка надломилась, и стянутые свежим струпом рубцы засаднило с новой силой. Хвала богам и спасибо Тучке, что он не истек полностью, пока тут валялся. Насыщенная хитрыми стабилизирующими соединениями кровь быстро сворачивалась, а раны почти не воспалялись. Тем не менее, похода в медотсек это не отменяло — самостоятельно такие повреждения не затянулись бы. Что ж, до завтрашнего утра у Сумрака было время…
Он встал — пришлось прибегнуть для этого к помощи стены. Из-под левой лопатки неприятно потекла горячая струйка и защекотала израненную поясницу. Сумрак дотащился до стеллажа и вынул с полки чистую ткань; повязав ее на бедра, он вновь направился к выходу. По дороге воин невольно задержался возле трофеев. С горечью и сожалением он легонько провел пальцами по отполированным, выставленным в аккуратном порядке черепам, ощутив их прохладную гладкую поверхность. Здесь было собрано все, что он добыл за время пребывания в клане Гнева. Все, что далось тяжелейшим трудом и было омыто потоками крови. Если Вожак не смягчит приговор, то завтра все это будет просто уничтожено…
Он быстро убрал руку, отвернулся и вышел.
Кошмар не мог объяснить, но ему вдруг захотелось увидеть всю запись своими глазами. Он не знал, что конкретно это может ему дать, но все же… Устроить подобный просмотр было не так уж и просто. Его черед дежурить еще не наступил, а иного повода для того, чтобы порыться в базе, Кошмар пока придумать не мог. Да и для дежурного это был серьезный риск — узнай кто, что он совал нос, куда не следует, и проблем не избежать… Но так хоть какая-то возможность…
В конечном итоге, к середине дня в мозгу Кошмара наконец-то начал зреть один план.
Днем Кошмар в привычное уже время явился на тренировку. Сумрак, разумеется, не пришел. Зато, взволнованные новички окружили Кошмара и засыпали вопросами. Отвечать самец не стал, лишь потихоньку велел юнцам прийти в его отсек после кормежки. Затем он отработал несколько приемов с Ядом и Броней и покинул зал раньше обычного. Тревожно было за Сумрака… Следовало его проведать.
Он застал напарника возле каюты. Сын Грозы, судя по его по виду, вернулся из медблока и как раз собирался зайти в свой отсек. Его спина выглядела в целом так себе, но Полосатый добротно восстановил мышцы и стянул кожные лоскуты, так что можно было вполне жить дальше. В таком состоянии Сумрак уже завтра смог бы аккуратно тренироваться, да только, если бы не удалось его реабилитировать до утра, смысла в этом уже не виделось…
Кошмар попытался принять бодрый вид:
— Молодец, что сходил к Полосатому, — сказал он.
— Идти на нижнюю палубу с такими ранами — верная смерть, — буркнул Сумрак, открывая дверь.
— Да не пойдешь ты на нижнюю палубу! — воскликнул, не сдержавшись, Кошмар.
— Да ну? — желчно отозвался Сумрак. — А Гнев считает иначе.
С этими словами он вошел в свой отсек, оттолкнув пытающегося последовать за ним Кошмара и вновь закрыв дверь. Он совершенно не мог выносить, когда кто-то видел его слабость…
Кошмар постоял еще немного в нерешительности и все-таки передумал ломиться к товарищу, отправившись к себе поджидать молодняк. Есть что-то не хотелось…
— Но ведь это несправедливо! — возмущенно застрекотал Гром.
