У Жесткачей не было явно выраженных глаз, лишь светочувствительные бородавки на конце морды, тем не менее, Сумрак готов был поклясться, что на него со всех сторон направлены бесчисленные взгляды. В одних сквозила ненависть, другие выдавали страх, а иные — недоброе любопытство. И только взор Королевы был спокоен, холоден и… Разумен. Да, каким бы бредом это не казалось, но на охотника сейчас ее макроскопическими, не различимыми на морде глазками смотрел безграничный чистый разум, лишенный налета эмоций и тени заблуждений.

Сумрак почувствовал, что его грива под капюшоном начинает слегка приподниматься, а по спине ползет мерзкий холодок. Но то был не испуг. Просто в какой-то момент сын Грозы стал осознавать, что в его голове обосновался некто посторонний…

В первый момент это внезапное вторжение смутило воина, вызвав чувство напоминающее погружение в рану пальцев хирурга. Только это были скорее не пальцы, а какие-то щупальца… Текучие, всепроникающе, не терпящие секретов и личного пространства. Они заполнили сознание самца и принялись копошиться изнутри, докапываясь куда-то глубже. И, чем дольше они извивались, теснясь в не смеющем противиться мозгу, тем невыносимей было почему-то сохранять молчание.

И Сумрак решился. Он сделал шаг навстречу Королеве и назвал себя.

Кажется, Кошмар попытался сказать ему что-то, но охотник не смог расслышать, а, даже, если бы и расслышал, не смог бы ответить и уж тем более совершить то, к чему призывал напарник. Поэтому Сумрак просто проигнорировал далекие и невнятные звуки его голоса, сделав еще один шаг. Кошмар закричал истошно, но этот крик тоже потонул в вязком киселе, свойства которого вдруг отчего-то стало стремительно обретать окружающее пространство. Воин, точно зачарованный, шагнул снова.

В ответ на его приближение Матка, наконец, зашевелилась. Привстав на ложе, она неторопливо подалась вперед и вытянула шею по направлению к яутжа. Стражи, точно по команде, поднялись на ноги и внезапно разошлись в стороны, освобождая дорогу.

«Зачем ты пришел?» — Королева потянулась к нему мордой и наполовину сползла с ложа, опираясь на передние лапы.

«Говорить с тобой», — Сумрак сделал еще несколько шагов и, наконец, приблизился вплотную.

«Говори», — огромная голова склонилась над охотником.

«Я не питаю к тебе ненависти. Я знаю, что это теперь твой дом. Я понимаю, что ты борешься за свою жизнь и жизнь своих детей».

«Я чувствую твои помыслы. Я не питаю к тебе ненависти».

«Но я должен тебя убить. И убить остальных. Таков наш порядок».

«И мы должны убить тебя. Такова наша суть».

«Значит, мы сделаем то, что должны».

«Ты принес с собой огонь?»

«Вы не стреляете огнем — я тоже не буду. Мои железные когти и мой железный шип будут против ваших. Я получу что-то взамен?»

«Ты один. Против тебя тоже встанет один».

Сумрак низко поклонился Королеве и отступил назад. На него двинулся первый из Стражей.

Кошмар глазам своим не поверил, когда напарник, наплевав на элементарные меры предосторожности, просто взял и вошел в центр улья… А, когда Сумрак в открытую двинулся к Матке и Стражам, у проводника грива стала дыбом, и вырвался невольный вопль ужаса. «Назад! Что ты делаешь, безумец!» — заорал он, задыхаясь, и до боли в пальцах впиваясь в консоль перед собой, но охотник будто бы не слышал, продолжая, как под гипнозом, двигаться прямо в лапы собственной смерти.

Наконец, сорвав голос и совсем уже отчаявшись докричаться до напарника, сын Броска замер перед монитором. Теперь он мог только бессильно созерцать эту страшную картину, не будучи способным вмешаться и хоть что-то изменить. Сумрак приближался к Королеве, не обнажая клинков и опираясь на копье, точно на посох, с убранными далеко за спину орудиями, со взрывчаткой, преспокойно остающейся висеть у пояса… Вот он остановился метрах в трех, и Королева начала сползать с гамака, угрожающе нависая над будущей жертвой и скаля свою ужасную пасть, а Стражи у ее ног поднялись и готовые к броску встали по бокам от своей повелительницы, пригнув массивные головы. Следующая секунда должна была положить всему конец. И теперь лишь одна невыносимая мысль ширилась в сознании последнего сына Броска, вытесняя, давя, пожирая все прочие: вот-вот ему предстоит стать свидетелем страшной, неотвратимой и нелепой гибели еще одного своего брата. На его глазах чудовища разорвут Сумрака на части и…

Кратковременная вспышка в мозгу отозвалась острой болью, заставив отпустить консоль и сжать руками виски.

…Сумрак стоит неподвижно и, запрокинув голову, смотрит в глаза твари, покорно ожидая решающего удара…

…Проклятье замер в руках рассвирепевшего Алого и с молчаливой готовностью встречает его взгляд…

…Жуткая морда Матки оказывается напротив маски охотника…

…Когтистая длань сжимается на горле брата…

…Последние удары сердца чертят пики на экране…

…Последний хрип вылетает из горла. Безвольное тело медленно оседает вниз…

Дыхание перехватило, и что-то мерзкое потекло по лицу, капля за каплей скатываясь вдоль ротовых перепонок. Погребальный огонь…

Кошмар очнулся от наваждения мгновенно. Но дар речи и подвижность не спешили к нему возвращаться, так же, как и нормальный ход мыслей. Потому что произошедшее далее не укладывалось ни в одни разумные рамки. Сумрак поклонился и отошел от Матки. Невредимый. И Матка, вместо того, чтобы погнаться следом, не спеша вернулась в свой гамак, точно на зрительскую трибуну.

Сделав несколько шагов в сторону, охотник встал на открытом месте, в отдалении от Королевы и ее кладки. За ним двинулся Страж. Только один. Двое других остались подле хозяйки. Никто из солдат и ювенилов также не двинулся с места. Сумрак коротко рыкнул сквозь маску и выставил перед собой копье. Страж, поигрывая хвостом, разместился напротив, поднявшись на широко расставленные задние лапы.

А потрясенный Кошмар только и мог, что смотреть, да изредка моргать глазами. Как Жесткач качнулся всем корпусом и ринулся вперед, как охотник увернулся от выпада и зацепил противника копьем, как мелькнул смертоносный хвостовой шип, и как стремительные лезвия отсекли грозное орудие, выпустив из открывшейся раны шипящий поток кислоты. Бой начался, и никто не посмел вмешаться в него до самого исхода, когда сын Грозы, уйдя из-под удара, заскочил сбоку и опрокинул Стража, схватившись за дыхательную трубку, после чего насквозь пробил тело твари в месте присоединения передней лапы. Тут же на смену поверженному сородичу вышла вторая особь из свиты Королевы, и охотник немедленно принял следующий бой, закружив с чудовищем в своем странном, ни для кого из воинов более нехарактерном танце, обманывая и водя кругами, запутывая, дразня, заставляя противника спотыкаться и кусать собственный хвост. Самец перемещался с удивительной быстротой и легкостью, будто не чувствуя тяжести брони и гнета многочисленных ран. Его сердце билось странно, то и дело меняя ритм — когда Сумрак двигался быстро, оно ускорялось, но, стоило воину замереть, как сердечные сокращения, словно, повинуясь мысленному приказу, тоже становились размеренными и редкими. А потом сын Грозы вновь срывался с места, и кардиограмма на экране мгновенно щетинилась острыми пиками.

Второй Страж рухнул воину под ноги, подергиваясь в предсмертных конвульсиях и истекая кислотой. Охотник выпрямился и опустил копье. Кровь медленно сочилась между пластинами спинной брони, где механизм восстановления, очевидно, дал сбой; на боку и груди оседала пена. Третий Страж, покинув Королеву, двинулся вперед. Матка лишь повернула голову, следя за его перемещением. Сумрак принял боевую стойку.

Завороженно созерцая разворачивающееся на стихийно организовавшейся арене немыслимое действо, Кошмар потерял ощущение времени. Он по-прежнему сохранял молчание, но теперь отнюдь не из-за потери способности говорить — просто не виделось необходимости что-либо напарнику сейчас подсказывать. Более того, Кошмар чувствовал себя абсолютно лишним в этой схватке. Он всей душой желал помочь, но понимал: самое лучшее, что он может сделать для друга — это заткнуться и не мешать…