А его и не волнует. Вернее, волнует, но не это…
Отец теперь посылает Сумрака на самые опасные задания, и молодой воин кидается выполнять их с неодолимым рвением, точно верный охотничий пес. Он участвует в облавах и зачистках, выступает то стражем, то преследователем, то телохранителем. Когда отец долго раздумывает, кого направить на выполнение очередной смертельной миссии, он вызывается сам. И он с блеском выполняет все поручения, никогда не подводит.
В отведенное время Сумрак максимально подолгу пропадает на Охотах. Он отправляется в лапы самых невероятных тварей и умудряется вернуться не только живьем, но и с победой. Тем не менее, каждый раз сын Вожака является на борт хмурым, точно результат его не удовлетворил. Постепенно он все больше замыкается в себе.
Отец словно бы не видит этого. Отец доволен, его все устраивает, и он венчает своего взявшегося за ум отпрыска все новыми знаками почета.
В клане бродят разговоры. О том, что Сумрак всеми силами пытается выслужиться, и о том, что Вожак со своей стороны слишком уж благоволит юнцу, непозволительно возводя в приоритет родственные связи. Это не удивительно. Гроза пошел против традиций, взяв в клан собственное дитя, и потому на положение Сумрака сложно глядеть непредвзято, особенно тем, кто не ведает всей его истории. А тех, кто знал сына Вожака с самого начала, и впрямь осталось слишком мало. Многие старшие воины ушли в Небесное Воинство, многие получили Свободу. А молодняк, не пожелав разобраться, просто завидует — даже не зная, чему…
Что ж, когда-то Сумрак и впрямь стремился завоевать одобрение отца, но те времена прошли. Теперь причины его порывистых действий иные: молодой воин хватается за любую возможность быть подальше от клана. Им движет элементарное и, на его собственный взгляд, весьма постыдное желание сбежать куда-нибудь и более не видеть этих стен, прежде молчаливо наблюдавших за истязанием неготового к охотничьей жизни малька и планомерным уничтожением его сути, а затем узревших обратный процесс, когда из-под личины закаленного в боях хладнокровного воина начал вновь проглядывать все тот же неубиваемый малек.
Так, что произошло? А то, что последние два десятка лет из него старательно делали кого-то другого, и это практически удалось. Но всего один нелепый случай буквально перечеркнул собой все предыдущие годы эмоциональной подготовки. И пусть никто не знает — хватит того, что чувствует и помнит сам Сумрак. А он помнит все. Каждое прикосновение маленьких рук, каждую частицу живого доверчивого тепла ощущавшегося рядом, молчаливое понимание и крайнюю степень жалости в темных блестящих глазах на уродливом личике… И еще свое в чем-то унизительное для охотника, но единственно верное обещание.*
До той встречи ему казалось, что он окончательно стал тем, кем стал… А после нее самец с горечью осознал, что это была лишь иллюзия. И все вновь пошло наперекосяк. Теперь Сумраку опять приходится притворяться, чтоб хотя бы в глазах сородичей оставаться истинным охотником.
Но кто же он на самом деле? Воин или все то же хнычущее недоразумение в бусах, которое Вожак забрал из гарема в ту далекую ночь? Сумрак пытается доказывать себе первое — раз за разом, уже второй год, но безрезультатно… Ибо стены «Сокрушителя» все безжалостней наступают на него, давят, смыкаются и словно бы смеются беззвучно: «Мы видели иное». И зловещий шепот боевых товарищей, раздающийся за спиной, вторит: «Он был бы никто, если б не отец».
Да, он был бы никто. Отец вытащил его, воспитывал, тренировал, познакомил с Учителем, а затем организовал подготовку в резервации Центрального Орбитального Комплекса — лучшей в своем роде. Потом забрал его в свой клан, наплевав на предрассудки — все так, все правда… Как и то, что Вожак никогда не присваивал сыну несуществующих заслуг и не выдавал наград за выдуманные подвиги. Статус и трофеи Сумрака добыты потом и кровью. Молодой воин снова и снова идет на смерть, чтобы не подвести отца и не запятнать себя трусостью, а выживает лишь затем, чтобы не причинить горя матери. Но со стороны, как говорится, виднее, и почему-то большинству удобнее считать, будто все в этой жизни Сумраку дается даром.
Это зрело давно, по капле набираясь с каждым уходящим воином и каждым поступлением новобранцев. Но до недавних пор Сумраку было безразлично, что думают и говорят остальные — главное, он сам знал, кто он и чего стоит. Теперь же пошатнулся единственный барьер, сдерживавший лавину сомнений, подозрений и критики — его вера в самого себя. И Сумрак понимает: ему не выстоять на этот раз.
Так больше не может продолжаться. Сумрак набирается смелости и идет к отцу. Идет с просьбой, за которую Вожак вправе прикончить его на месте.**
Он начинает с начала. Ну, почти — все-таки, статус Кровавого при нем остался. Кровавого без признанных заслуг и трофеев. Стена его отсека пуста, но грива усеяна кольцами — это странно, это выводит некоторых воинов из себя. Да и сам факт смены клана… Отречение от прежнего Вожака и присяга другому… Это не укладывается во многих головах. Но Гнев так сказал, значит так оно и будет. Только непонятно все-таки…
Клан принимает Сумрака неохотно. Теперь о нем шепчутся еще больше, и каждый второй считает своим долгом вызвать на поединок, дабы «проучить». Но Сумрак был к этому готов. И ему все равно. Пусть болтают, что хотят, делают, что хотят, ведут себя, как хотят. А он здесь будет тем, кем хочет он. Сумрак не требует всеобщего признания, главное для него — примириться с самим собой.
…Сын Грозы просыпается, встает с ложа и с наслаждением потягивается. Привычная боль как отголосок череды сражений тягуче разливается по всему телу, но она даже приятна — значит жив. Так говорил Учитель. Сумрак понял его лишь теперь.
Он одевается и идет в душ. Моется, как всегда, молча, игнорируя косые взгляды; невозмутимо идет на тренировку, сопровождаемый ими же.
Одиночке нет дела до других. Его сердце, наконец, спокойно.
