— Зачем?

— Чтобы сражаться. Чтобы умереть, если придется.

— Мы не сражаемся, — сказала Акасетте просто. — Мы работаем. Если наши мужчины потерпели поражение, мы уходим с победителями. Ситва. Мужчины все одинаковы — что те, что другие.

Пламя поднималось все выше, и шум битвы нарастал. В просветы между двелд Лаклэнд видел маленькие силуэты, то и дело мелькающие на фоне пламени, разя, рубя. Потом настала пауза, шум битвы стих, не считая глухих звуков взрывающихся глобба. Затем послышался триумфальный хор голосов. Лаклэнд напрягся, хватаясь за копье, — и одновременно кучка вопящих людей ворвалась в деревню. Он с опаской смотрел, как они приближаются. Это были воины Бреды. Они горделиво остановились посреди круга двелд, высоко держа копья. Их вожак с лицом, раскрашенным желтой грязью фланга, издал победительный вопль.

— Поли теперь принадлежит нам! На колени перед вашими повелителями, вы, женщины!

Он поймал взгляд Лаклэнда.

— Ты, бог Лаклэнд! — воззвал он. — Мы слышали о тебе так много. Подойди ко мне и преклони колена, а потом почувствуй мощь нашего манья.

Он взмахнул рукой, в ней что-то блеснуло.

— Господи Иисусе, — пробормотал Лаклэнд, увидев это.

Пока Лаклэнд пребывал в замешательстве, гномья фигура вожака Бреды приблизилась к нему неловкой трусцой. Он воздел правую руку и крикнул:

— Умри, бог!

Ужасное пламя вырвалось из его пальцев. В ту же секунду маленькое легкое тело влетело прямо в Лаклэнда, и тот упал, чувствуя страшное шипение человеческой плоти. Он пытался вскочить, бежать, но вдруг цепкая невесомая сеть опутала его. Яркая вспышка взорвалась в его голове, и за ней последовала долгая чернота.

— Сожалею о твоей ране, — сказал Донго. — Мои молодцы напали, поражая все подряд, чтобы уж наверняка.

Лаклэнд приподнял раскалывающуюся голову и оглядел тусклый интерьер зловонной двелды.

— Что произошло? — спросил он.

— Мы победили воинов Бреды благодаря хитроумному плану Ака, нашего капитана воздушных шаров. Он со своими ловцами как раз спускался с вечерним уловом и сообразил, что происходит внизу. Когда все воины Бреды собрались посреди деревни, он обрезал сеть прангла, и она упала, опутав всех, кто в нее попал. Тогда мои люди, которые предусмотрительно попрятались, ринулись в атаку, — заключил Донго горделиво.

— Мы даже захватили их могущественный манья, — добавил он. — Тот, что может зажечь глобба на расстоянии. И мне кажется, что и людей тоже.

Он показал Лаклэнду кусок сверкающего металла. Лаклэнд молчал.

— Великое оружие, гораздо лучше, чем лук и стрелы, этот кракса-кракса. Достойная, пожалуй, твоей собственной культуры, о которой ты столько рассказывал нам, бог Лаклэнд. Правда, у вас нет оружия, — поправился он. — Вы не сражаетесь. Как бы то ни было, манья теперь наш, и он принесет нам великую пользу.

— Я возьму его, — сказал Лаклэнд твердо, протягивая за ним руку. Хорошо было снова почувствовать лазерный пистолет в своей руке. Он сунул его под грубую подушку.

Лаклэнд огляделся вокруг — его окружали маленькие фигуры: Донго-вождь, Ака, капитан воздушных шаров, Убато, специалист по глобба. Все они смотрели на него, будто ждали, что он скажет что-то про оружие.

— Пусть придет Акасетте, — попросил он, чувствуя потребность в понимающем слушателе.

— Акасетте не может прийти, поскольку умерла, — грустно сказал ее отец Ака.

— Что?

— Она бросилась вперед, закрывая тебя, и приняла на себя магию манья, — объяснил Донго. — Это был могущественный удар, и она сгорела, как куст. Ситва. Как бы то ни было, в ней мало ценности. Женщина. Вернее, даже и не женщина еще — непригодна к тому, чтобы взять ее в постель.

Лаклэнд почувствовал, как слепящая влага затуманила его глаза.

Весной, по вечерам, я частенько спускаюсь к малому причалу в Доллар-Бэй и наблюдаю, как работают Прикрепленные на лодках своих хозяев. Я болтаю с ними, пока они скребут, красят и наводят глянец, и пытаюсь понять их помыслы и настроение. Большей частью они веселы и бодры. Редко встретишь человека, который откровенно сожалеет о том, что выбрал Прикрепление. Да Прикрепленного не всегда и узнаешь среди Государственных Заключенных — на грязных работах в эллингах все носят одинаковую спецодежду с буквами «ГЗ» на груди и спине.

Пожалуй, самым интересным из них был Чарлз, Прикрепленный Дуга Маршалла. Он частенько работал даже по выходным. Что-то чистил и полировал, готовил катер к предстоящему сезону, в то время как Свободные фланировали по набережной, и за их словоохотливыми женушками семенили причудливые морские зверушки. Каждый стремился перещеголять других достоинствами своей изящной лодки, а жены судачили о новинках камбузного оборудования. Они стояли возле катеров, нежно пошлепывая и поглаживая их, словно любимую скаковую лошадь, и отдавали распоряжения Прикрепленным.

Иногда приходила даже Кариока Джонс. Однажды она явилась в платье из шкурок слизнекожика, которое я сшил для нее прошлой осенью. Платье из этих шкурок меняло окраску в зависимости от эмоционального состояния человека, и сейчас оно порозовело, лишь только Кариока увидела меня. Морщинки вокруг ее жестких черных глаз засвидетельствовали спрятанную улыбку.

— Признаться, зная ваши убеждения, удивлена вашему появлению, — сказала она вместо приветствия.

— Люблю смотреть на лодки.

— Да, но эти... люди, мой милый... Они просто ужасны!

— Не хуже, чем все остальные, полагаю, — коротко ответил я, желая поскорее закончить разговор.

После одного случая в прошлом году большинство жителей Полуострова относилось к ней с подозрением. Это явилось тяжелым ударом для бывшей звезды экрана. С тех пор Кариока Джонс, по общему мнению, стала совсем другим человеком и развернула бурную общественную деятельность, что неудивительно для женщины ее характера и энергии. Все предсказывали, что ее скоро изберут председателем «Общества врагов Прикрепления», которое в последнее время заметно активизировалось на Полуострове.

Как-то в пятницу, в разгар майского дня, я оставил ферму слизнекожиков на попечение Дэйва Фройлиха, моего Прикрепленного, и, прогуливаясь, направился к гавани. Лодки ужи были и основном покрашены, и ГЗ работали на палубах и внутри — полировали медь, перебирали двигатели. Два десятка глиссеров стояли в ряд на изящных подпорках.

Чарлз работал на палубе — смазывал массивные ролики Ушка. Я подошел к нему и поздоровался. Он оторвался от своего занятия.

— Привет, Джо.

Вот именно за это он мне и нравился. Он относился ко мне, как к равному, без обычной для Прикрепленных искательности или холодной вежливости. В отличие от моего помощника Дэйва, который неизменно обращался ко мне «мистер Сагар», сколько я ни просил называть меня по имени. Дэйв — хороший человек, но будет ненавидеть меня до конца своего срока. Эта ненависть не носит личного характера, просто я — Свободный...

— Когда собираетесь спускать на воду? — спросил я Чарлза.

— Недели через три, полагаю.

Он встал, вытер руки о спецовку и потащил Ушко за огромную стальную петлю, пока оно не вышло по обильно смазанным направляющим футов на восемь из корпуса. Чарлз подмигнул мне и постучал маленьким молоточком — металл загудел, словно колокол.

Ходили слухи, будто бы прошлым летом где-то на юге треснуло Ушко. Воднопланерист должен быть абсолютно уверен в своем снаряжении...

Чарлз легко толкнул Ушко, и четыреста двадцать футов титанового сплава мягко, без зазора ушли в корпус.

Чарлз занялся Кнутом, который тянулся до маленького швартовочного бакена — расстояние около восьмидесяти ярдов. В этот год все покупали новые ультрафибровые; они неподвижно растянулись параллельными зелеными стеблями.

— О чем ты думаешь, Чарлз, — спросил я с любопытством, — когда Дуг летит и Ушко захлестывает Крюк?