— Мы должны попробовать образцы, пригодные для питания на этой планете, — сказала Гертруда. — После того как я сделаю анализ, конечно.
Никакие анализы не убедили бы меня попробовать этих слизней. Я надеялся, что в лесу попадется что-нибудь более аппетитное. Какое-нибудь животное, похожее на земное, — олень, например. Однако, когда мы добрались до кромки леса, среди деревьев стояла мертвая тишина, словно вся живность попряталась, почуяв наше приближение. Деревья были высокими, стройными, с ветвями, устремленными вверх параллельно стволу — как у пирамидального тополя, но только гораздо более редкими, примерно но пять ветвей у каждого дерева. Темно-зеленые листья на концах ветвей были плотными, такими же волокнистыми, как и корневища травы. Я поднял с земли один из них и разломил пополам. На изломе сразу же выступил сок, как у суккулента.
— Осторожно, — предупредила Гертруда, — жидкость может оказаться едкой. Дождись, пока я сделаю тест, прежде чем трогать что-либо.
В раздражении, как на нее, так и на себя самого, я бросил лист. Хотя наши отношения и стали чуть более дружескими, для меня по-прежнему было непросто работать рядом с женщиной, которая не только старше по возрасту, но еще и превосходит по служебному статусу — по крайней мере, в своей области. Я надеялся на какой-нибудь случай, непредвиденное происшествие, когда увижу страх на ее всегда уверенном лице. Мои пальцы поглаживали оружие, пока я озирался вокруг. Место было странно тихое. Толстые листья не издавали и шороха при легком дуновении ветерка. Гертруда уже сделала анализ листа и теперь убирала свои инструменты.
— Достаточно безобидный листочек, — констатировала она. — Однако вот что любопытно: мне кажется, он приспособлен для захватывания...
И Гертруда посмотрела вверх, на ветки.
— Ты заметил, все деревья, которые мы видели, одной породы?
Почва под ногами была топкой, и я переступил с ноги на ногу, передвинувшись на траву. Тут до моего сознания дошло, что уже некоторое время я слышу какой-то звук.
— Там течет вода. — Я кивнул в сторону источника странного звука. Наклонившись, раздвинул стебли травы: поверхность земли влажно заблестела в солнечных лучах. Вода струилась со стороны леса, растущего выше долины.
— Наверное, где-то там должен быть ручей, рожденный талыми водами с гор, — предположила Гертруда.
— Странно, почему же до сих пор нам не встретились ни ручьи, ни реки, — заметил я.
Теперь, когда солнце переместилось, вся долина заискрилась и засверкала, словно поседевшая от инея. Маленькое животное, точно такое, какое мы видели раньше, двигалось деловой трусцой через равнину в нашем направлении. Маленькими лапами, похожими на ласты, оно вздымало фонтанчики брызг. Мы наблюдали, как зверек остановился примерно в двадцати метрах, глядя куда-то вперед и вверх на что-то за нашими спинами. Я проследил за его взглядом. Одно из деревьев наклонилось над животным, словно натянутый лук, пять его ветвей протянулись к нему изящными пальцами. Маленькое существо стояло без движения, как зачарованное, без звука, без движения глядело на дерево. Листья на концах ветвей сомкнулись вокруг него в плотное кольцо. Дерево взметнулось вверх, наполняя воздух обломками коры и листьев, и животное вылетело из него, как из катапульты. Я только и успел заметить маленький комочек в стремительном полете по широкой дуге поверх древесных крон, прежде чем он скрылся за лесом.
— Алек! — закричала Гертруда в тревоге. — Выбираемся отсюда, деревья опасны!
Я уже, конечно, и сам это понял — одновременно с тем фактом, что мое оружие здесь совершенно бесполезно. Мы бросились прочь из зоны досягаемости деревьев. Выскочив на свободное пространство равнины, расстелили водонепроницаемую ткань и устроились для наблюдения. Было досадно, что в роли спасателя выступил не я, а Гертруда, которая вовремя заметила опасность и дала сигнал об отходе. Но больше всего, конечно, выводило из себя осознание полного непонимания того, что происходит. Странное зрелище, свидетелем которого мы стали, вызывало не испуг, а настоящий ужас. Было что-то мистическое в том, как маленькое животное позволило себя схватить. Это было откровенное желание смерти.
Все это напомнило трудный период моей жизни в Уэймуте. Здесь, доктор, я немного отвлекусь от темы. Знаю, в большинстве своем психиатры ищут истоки проблем взрослых пациентов в ярких детских впечатлениях или даже душевных травмах.
В некотором смысле Уэймут превосходил Лейчестер. Местечко было открытым, светлым, море всегда привлекало сюда много народа. Я был в том возрасте, когда начинают активно интересоваться девушками. Во время каникул, когда город был переполнен туристами, возможностей было хоть отбавляй. Я часто знакомился с девушками на берегу, приглашал их в Олбани, большой отель в восточной части города. Там угощал их каким-нибудь дешевым коктейлем, после которого можно было часами на романтической волне проводить время на мысе с видом на залив.
Матери редко понимают сыновей, когда у тех не хватает ни сил, ни желания, ни опыта бороться с гормональными взрывами. Вот и у меня с матерью были трения. Она поджидала меня, когда я, крадучись, возвращался ранним утром. Приговор мне был написан у нее на лице. Тогда, в шестнадцать лет, в одну из знойных и звездных ночей я встретил Сару.
На тот раз я возвращался с набережной один. В надежде на приключение все-таки решил заехать в Олбани. Час или около того бродил безрезультатно по мысу, тоскливо глядя на огни Уэймута, извивами уходящие вдаль, к смутной громаде Портланда, и думал, какими нахальными и искусственными выглядят они сейчас, когда я один, без девушки.
Сара позвала меня по имени. Я уже встречал ее где-то в городе. И мать предупреждала меня держаться от нее подальше. При этом она использовала архаичные выражения, вроде «плохая компания», и делала большие глаза, пытаясь намекнуть на доступность девушки. К моему разочарованию, Сара была не одна. В компании было пять или шесть человек. Они сидели на траве, свесив ноги через край обрыва. Спокойно, как о чем-то обычном, Сара сказала, что они собираются попутешествовать, и пригласила присоединиться. Я поначалу не понял, о чем идет речь. Потом заметил сверкнувшую в ее руке иглу для подкожных инъекций. Уходить было поздно.
Нарисовать, рассказать, описать ощущения невозможно. Так и это. Сравнивать просто не с чем, доктор. Думаю, вы в курсе, наверное, читали статьи на эту тему, даже если и не пробовали лично. Они называли его «флэш». Так же, как новый универсальный очиститель для дома.
Я улетел в тоннель из звезд, наблюдая, как они несутся к вечно туманному диску с центром в Портленд Билл. Потом он исчез, а вместе с ним и моя последняя опора в этом мире. Звезды исчезли, и теперь я стоял, хотя и не видел земли под ногами. Я был выше двух с половиной метров, с бородой, был одет в белые одежды, светящиеся в сумерках. Передо мной была вода, она меняла цвет, плавно перетекая из бирюзового оттенка в черный где-то вдали. Я видел огни маленькой рыбацкой лодки. Я собирался пойти по воде, но один из учеников сказал, что им не нужно никаких доказательств. Сатана искушал меня. Мы повернули к постоялому двору, и я увидел перед собой Грешника. Я огляделся вокруг, полный печали и сострадания. Раздутые фигуры лежали вокруг, одурманенные ядом его деяний, время от времени взрываясь нестройным хором, ударяя чашами о стол. Я потребовал от него прекратить, выгнать их, закрыть постоялый двор и отправиться со мной, но он расхохотался дьявольским смехом. Меня стали избивать. Потом нас выгнали с постоялого двора, и мы лежали на траве, истекая кровью. Я чувствовал великую скорбь в отношении мира и желал искупить вину за все прегрешения Мао. Поэтому я решил заняться любовью с одной из девушек из рядов моих последователей, чтобы она зачала плод добра.
Очнулся я прозаически — от ослепляющей головной боли. Я рассказал вам, доктор, как все это выглядело в моих глазах тогда. Несмотря на то, что прошло много времени, я все еще помню эти первые мои ощущения совершенно ясно. Само собой, за первой пробой последовали другие, а потом — скандалы между матерью Сары и моей. Каждая обвиняла чужого отпрыска в том, что он сбивает их «ребенка» с пути истинного...
