— Какой-то он… унылый, — жалостливо скривилась Зои, глядя на неестественно оскалившуюся рожу менестреля, выглядывающую из-под длинных светлых волос. — И улыбка… странная.

— Потому что она у него вырезана на щеках, — мрачно пробурчал Пес, глядя в ту же сторону.

Дремора удивленно вскинула брови: и верно, певец на самом деле не улыбался. Просто кто-то давным-давно разрезал его щеки таким образом, чтобы на лице бедняги навечно поселился жуткий оскал, позволяющий тому улыбаться в буквальном смысле до ушей.

— Слыхал я про такое, — поморщился Пес, осушая кружку и проверяя остатки вина в кувшине. — В Эссосе, говорят, орудуют целые банды ублюдков, что похищают маленьких детей и намеренно уродуют, чтобы потом продать в цирковые труппы или ко дворам всяких богатеев. В Браавосе таких, как они, кажется, в медном быке заживо запекают.

— Детей?! — расширила глаза дремора.

— Да не детей! — сплюнул Клиган, подзывая разносчика и жестом заказывая новый графин вина. — Похитителей! Жаль, у нас закон более милосерден к подобным уродам.

— Милосерден?— вскинула брови Зои.

— В Вестеросе их просто вешают за работорговлю, — пожал плечами Пес.

Тем временем унылый менестрель с вырезанной на лице улыбкой настроил наконец свой инструмент и взял первый аккорд. Зал мгновенно притих, вслушиваясь в звуки музыки. Бард же начал петь неожиданно глубоким голосом:

— Крыльев размах, что полнеба закрыл: бойся и прячься, грядет Алдуин!…

— Что это за нудятина? — поморщившись, тихо спросил Клиган, когда понял, что менестрель завел какую-то длинную героическую сагу.

— Сказ о Языках, — ответила Зои, не отрывая взгляда от центра зала. — Нордская баллада о древних героях, повергнувших Пожирателя Миров — дракона Алдуина.

— Ясно, — поморщился Пес, утыкаясь в кружку. — Интересно, всяким Пожирателям, Разрушителям и прочим уродам в Нирне медом что ли намазано, раз они чуть ли не каждый век толпами здесь бродят!

Впрочем, ворчал он негромко: себе под нос. А потом и вовсе перестал, продолжив наливаться вином под занудную балладу, затянувшуюся минут на двадцать. Впрочем, окончательно интерес Сандор потерял еще на перечислении многочисленных достоинств и деяний каждого Языка. А уж когда пошли пафосные возгласы главных героев — тоже у каждого свой — Пес и вовсе заскучал.

Но Зои вроде бы нравилось, и он, хмыкнув, вынул из кошеля полновесный золотой дрейк — кинуть певцу.

Наконец, менестрель взял последний аккорд и умолк, а присутствующие разразились восторженными воплями и начали кидать монеты: серебряные и медные, самого разного достоинства.

Золотых дрейка было всего два: тот, что кинул Клиган и другой, что отдала певцу подошедшая к нему стражница-аурил.

На загривке Пса вздыбилась щетина: златоволосая и златокожая даэдра что-то говорила пареньку с вырезанной улыбкой и указывала куда-то в сторону дальнего темного угла трактира. Но тот лишь уныло покачивал головой в ответ.

— Козочка, — позвал Сандор, не отрывая взгляда от странной парочки в центре зала. — Я отойду ненадолго.

— Ага, — отстраненно кивнула та, с горящими глазами выискивая в толпе следующего певца. Пес не стал дожидаться её реакции, а попросту встал и начал проталкиваться к центру зала.

А там Золотая Святая уже каким-то образом сумела уломать уродца с вырезанной улыбкой пойти за ней — в сторону группы таких же, как она, стражниц-аурил, прикрывавших кого-то сидящего за отдельным столиком.

Пес хмыкнул: фигура, сидящая за приватным столиком, была закутана в дорогущий плащ изумрудно-зеленого цвета, обшитый золотом и инкрустированный драгоценными каменьями. Капюшон странно топорщился вверх, явно скрывая не только лицо сидящего, но и его головной убор.

Было ли это чутье его Песьей ипостаси, или обострившаяся интуиция даэдра, но Сандор почти не сомневался, что убор этот — герцогская корона Мании. А потому он преспокойно подошел к барной стойке, которая располагалась как раз неподалеку от группы аурил и их “таинственного” подопечного.

— Эй, чешуйчатый, — негромко окликнул он трактирщика-аргонианина. — Стакан Вельда.

Мелкая серебряная монета, ловко подхваченная ящером, сняла все дальнейшие вопросы: Ловец Ворон, несмотря на говорящее имечко, оказался парнем хватким и умеющим считать свою выгоду — а потому не стал донимать клиента, уже доказавшего свою платежеспособность, лишними расспросами.

Пес же, подумав, и вовсе выкупил целый кувшин для себя, здраво рассудив, что вино, оставшееся на их столике, вполне допьет Зои.

То, что он уже успел увидеть и услышать как вообще в Блиссе, так и в этом конкретном трактире, говорило о том, что к параноидальным шпионским уловкам, как в Крусибле, здесь прибегать не особенно привыкли. Маскировка Тейдона — а это был точно герцог Тейдон — выглядела какой-то… игрушечной. А его телохранительницы-аурил не особенно заботились о конфиденциальности разговора их господина, лишь о безопасности.

Так что обрывки разговора герцога и изуродованного менестреля он уловил.

— И кто же, говоришь, тебя так разукрасил, милчеловек? — ленивым и скучающим голосом спросил герцог сидящего напротив него унылого барда.

— Это было давно, Ваша Милость, — тоскливо вздохнул в ответ менестрель. — И это очень грустная и поучительная история, которая…

— Ясно, ясно! — раздраженно отмахнулся Тейдон. — Хватит с меня сегодня грустных и поучительных историй! Скажи лучше: что еще из песен Тамриэля ты знаешь? Что-то новенькое? Свеженькое? Задорненькое?

— Песнь о прекрасной леди Бернетт и её печальной судьбе… — начал было бард, но был прерван.

— Я же сказал — задорненькое! — воскликнул “замаскированный” герцог, потирая переносицу.

— Сага О Мрачном междуцарствии и Смутных временах, — снова предложил бард, все тем же унылым голосом.

— Я сказал “свеженькое”, — закатил глаза Тейдон. — Это значит — “не тухленькое”!

— Нордские саги и песни, — протяжно вздохнул певец. — Тот же Сказ о Языках, что я только что исполнил…

— Отлично исполнил, да, — поморщился герцог. — Но я говорил “новенькое”, а это значит — то, что я еще не слышал! А тебя точно зовут Весельчак? — наклонив голову и проявив наконец-то крупицу любопытства, произнес Тейдон. — Лейв Весельчак?

— Так меня прозвали за мое лицо, — нахмурился названный Лейвом. — Из-за этого же меня изгнали из Деменции, — тут голос барда и вовсе стал мрачным. — Сказали, рожа слишком улыбчивая.

— А… ясно… — уже явно потеряв к барду всякий интерес, протянул герцог. — Стаада! — махнул он одной из Золотых Святых. — Дай ему еще пару золотых, пусть выпьет за мое здоровье.

Получив указанную сумму от высокой аурил, единственной из стражниц не носящей шлема, бард с поклоном удалился. Видимо, правильно расценил тон герцога.

Допив свой стакан, Пес неторопливо повернулся в сторону “замаскированного” герцога и его охраны.

— ...Скучно, — почти простонал тем временем тот. — Как же скучно, тоскливо, пресно! — капризно стукнул он по столу кулаком. — Чаша моя, чашечка, где же ты? Кто пьет из тебя, кто обвивает ладонью твою золотую ножку, кто…

— Ваша Милость, — обратила на себя внимание аурил без шлема, названная ранее Стаадой. — Мне кажется, тут к вам еще один проситель.

Пес криво ухмыльнулся: его интерес все же заметили. Уже не стесняясь, он неспешно подошел к столу в окружении Золотых Святых.

— Что-то потерял, маленький герцог? — спросил он, бесцеремонно плюхнувшись напротив Тейдона и ставя на стол свой графин и кружку.

— А… — от такой наглости аурил замерли соляными столбами, а сам герцог развеселился:

— Ого! А ты наглец! — широко усмехнулся он, откидывая капюшон плаща. — К тому же узнал меня — молодец, молодец. Вот только прости, не припомню твоего… эээ, лица, — покосился он на обожженную половину лица Сандора.

Тейдон оказался загорелым босмером с темными волосами и круглым лицом. Чуть отсутствующий взгляд серых глаз и мечтательное выражение лица придавало ему какой-то отсутствующий и уставший вид. Впрочем, когда его что-то интересовало, он становился куда более оживленным.