– Странно, окно выходит наружу. Но ведь древние греки и критяне, как и мы, тоже делали окна во двор? – задумчиво проговорила Феано.

– Не могу знать, хозяйка. Смотри сама, – Эйрик кивнул на обстановку. – Если что найдешь.

И он стал посреди комнаты, скрестив руки на груди, демонстрируя полное нежелание дальше осквернять этот дом – или оскверняться самому. Феано фыркнула; но потом принялась в одиночку тщательно рассматривать мебель, покрытую пылью и паутиной. В комнате был только стол и две длинные лавки – судя по виду, старые-престарые, но хорошо сохранившиеся. И больше ничего: лишь остатки ковра на глиняном полу.

Таким же манером Феано обследовала две другие комнаты, поменьше: видимо, спальни. И в третьей комнате в углу она вдруг обнаружила деревянный ящик, окованный проржавевшим железом!

– Эйрик, сюда! Кажется, нашла! – задыхаясь, воскликнула дочь патрикия.

Вэринг прибежал. Он во все глаза уставился на ящик: а потом, как и Феано, присел на корточки, рассматривая находку поближе. Подцепил крышку – и та неожиданно легко откинулась, обдав их пылью.

Внутри лежала длинная и толстая раздвижная трубка – футляр, тоже из дерева. В отличие от Эйрика, Феано сразу поняла, что это такое: футляр был предназначен для хранения свитков.

– Это пергамент или папирус… Чьи-то древние записки, – благоговейно прошептала она.

Охранник разочарованно распрямился и встал. Он, конечно, читать не умел – мог разбирать только свои варварские руны.

Феано снова закрыла крышку ларца. Она хотела попросить Эйрика понести его: вероятно, в этих старинных свитках была большая ценность для историков империи! Но вдруг девушка ощутила как будто невидимые токи, передававшиеся ее пальцам от этого предмета. Она вскинула голову и не удержалась от крика: на один ярчайший миг комната-склеп предстала незваной гостье новой, полной жизни, и вокруг словно зашептались голоса ее былых обитателей. Такое же чувство Феано испытала в руинах кносского дворца: но здесь оно было многократно сильнее.

– Господи, – пробормотала Феано, неуверенно вставая на ноги. А подняв глаза, девушка обнаружила, что Эйрик пристально на нее смотрит – с каким-то даже страхом, что было совсем не свойственно этому мощному викингу. Должно быть, так он смотрел на женщин своего племени, которых называли вещуньями.

– Ты снова видела, – хрипло произнес Эйрик, указав пальцем ей в лоб. – Потому тебя и прозвали «видящая».

Феано кивнула.

– Да…

Она передернула плечами, справляясь со своим страхом.

– Отец Савватий мне как-то сказал, что все язычники непременно должны попасть в ад… Даже наши доблестные предки, греки! Но мне сейчас кажется, что люди, которые здесь жили… что они все еще здесь. И это, наверное, не лучше ада!

– Ну, тут хотя бы не поджаривают, как у христиан в преисподней, – усмехаясь, заметил Эйрик.

Однако им обоим стало сильно не по себе. Хозяйка и телохранитель поспешили на солнце, не решаясь задерживаться дольше и поискать в древнем доме что-нибудь еще. Эйрик вытащил ящик со свитками.

Когда они вновь предстали перед нянькой, та всплеснула руками.

– Мать пресвятая Богородица! На кого вы оба похожи! Да с этого нехристя шкуру спустить мало! И я-то хороша: вот вернется патрикий…

– Оставь, няня, – устало попросила Феано. – Это я во всем виновата, я и отвечу.

Найденный ящик Фекле, конечно, показывать не стали.

Они, однако, постарались вернуться и пробраться в дом незамеченными. Феано с помощью няньки хорошенько умылась и сменила грязную порванную одежду. Она вся исцарапалась – и старая армянка, причитая, принесла горшочек со смолистой хиосской мастикой, издавна известным на греческих островах целительным средством. Феано потихоньку послала мазь и Эйрику. А заодно предложила зашить ему рубашку.

Вэринг с благодарностью принял ее заботы. Свою толстую кожаную куртку он заштопал сам.

Капитан, однако, в этот день вовсе не вернулся. Он прислал слугу с запиской, в которой сообщал, что задержится до завтра. Феано унесла древний ящик в свою комнату и убрала под кровать… а потом достала оттуда и переставила в угол. Под икону. И все равно ей казалось, что «духи места», гнев которых боялся вызвать Эйрик, продолжают беседовать с нею…

Что по-настоящему ее удивило – так это то, что тетка Ирина не сделала ни единого замечания племяннице за такое безобразнейшее поведение. Слуги дома, конечно, многое приметили и доложили той, когда Феано со спутниками вернулась. Может, хозяйка почуяла неладное и попросту побоялась затрагивать гостью?

А потом тетка зашла к ней, чтобы позвать ужинать. Перекрестилась на икону Николая Угодника, перед которой горела лампадка, – и сердце у Феано так и замерло. Железные полосы, которыми был обит ящик, явственно отблескивали в этом слабом свете. Какое-то время тетка Ирина даже пристально смотрела прямо туда, в угол: будто не могла понять, что не дает ей покоя. Но потом еще раз перекрестилась и поклонилась образу; и повторила племяннице приглашение на ужин.

Оставшись одна, Феано перевела дух и утерла пот со лба. Неужели тетка попросту не заметила этой вещи? А вдруг… А если тот дом тоже заколдован, и виден не всякому?

Да и нянька до сих пор не обратила на ящик никакого внимания; хотя уж она-то знала, что у них было с собой, они вместе с Феано раскладывали вещи.

Девушка заставила себя выбросить эти мысли из головы и спустилась в триклиний5. За столом они сидели втроем с дядей и теткой, в неловком молчании поглощая фаршированные пряным рисом виноградные листья. Дядя Николай, Николай Скилица, был братом покойной матери; но Феано было совершенно нечего ему сказать.

Умывшись и приготовившись ко сну, Феано неожиданно ощутила сильное желание открыть ларец самой и попытаться прочесть, что написано в свитках. Но уже совсем смерклось, свечи не хватало, а лампу просить она не решилась. Да и наверняка она ничего не разберет – даже если это древний греческий язык, тут нужен знающий человек…

А если отец?.. Нет! Неожиданно Феано поняла, что отцу свою находку не покажет тоже. Или покажет, но не сейчас. Еще не время.

С утра стало не до того: вернулся патрикий. Феано радостно обняла его, ощущая толику вины. Она уже решила, что ничего не скажет о своей вылазке, и предупредила Эйрика. Разумеется, тот ее не выдаст. Она очень понадеялась, что и няня тоже.

– Отец, а чем ты здесь занимаешься? – спросила Феано, когда они спустились в атриум. Она впервые задала такой вопрос. – Или это… государственная тайна?

Патрикий пристально и с удивлением взглянул на нее. Но ничего не заподозрил.

– Это тайна, ты права, – помедлив, ответил он. – Но в общих чертах я могу тебе объяснить. Сядем.

Они уселись на скамейку у фонтана. Дом у семейства Скилиц был не ахти, особенно в сравнении с их собственным константинопольским домом; но уединенный внутренний двор с фонтаном, конечно, имелся.

– Я встречался со стратигом6 Кносса и несколькими другими высокопоставленными лицами, – принялся объяснять Роман Мелит. – Ты понимаешь сама, что для торговли Крит нам не так уж и важен. Они не могут предложить ничего такого, чего не было бы у нас. Ну, кроме старинной керамики.

Он добродушно улыбнулся дочери. Хотя говорил явно об очень серьезных вещах.

– Однако Крит может быть очень важен стратегически. Он может послужить… превосходной военной базой для египетских арабов и персов. До Египта отсюда рукой подать! Вот я и склонял стратига, чтобы они не заключали союзов с магометанами, а только с нами.

Феано задумчиво кивнула.

– Понимаю… Но как же это получается, – она посмотрела в темные выразительные глаза отца. – Ты помогаешь ромеям против персов… то есть против своих? Ведь ты сам наполовину перс!

Глаза Романа Мелита сверкнули.

– Я ромей, я сын и слуга империи, – резко ответил он. – Империя превыше всего, Феано! Надеюсь, и ты об этом никогда не забудешь!