— Завтра мы отправляемся в Дейл. Ты поедешь?

— Конечно, — Ветка завороженно всматривалась в очертания… Это же…

— Трандуил, это же… такое ПВО? Орудие противовоздушной обороны? Установка «земля-воздух», я правильно поняла?

— Правильно. Это стреломет. И четыре черных стрелы также доставлены. Их привез из Лориена Халдир и его сопровождающие.

— Ты… мне… поверил?..

— Да.

— Трандуил, ты чудо!

— Я, — Трандуил посмотрел на Ветку со всей высоты своего роста, — Владыка и отец своего народа, и я сделаю все, чтобы его защитить и оберечь. Мои чувства сказали мне то же самое, что и твои слова. И я принял решение. Мы попробуем убить чудовищ, когда они пожрут гномов и выберутся из Эребора.

Ветке на мгновение стало пусто и страшно на душе… но Торина не так-то просто пожрать, подумалось ей вдруг. Авось чудовища да подавятся.

— Трандуил… можно спросить?

— Спроси.

— Я… я хотела сказать, что у меня все так поменялось… я хотела спросить: ты колдовал тогда, когда я… рассказала тебе о своем прошлом?

— Совсем немного. Иначе пришлось бы потратить на этот вопрос слишком много времени.

— Понятно, у бессмертного нет на меня пары часов, — буркнула Ветка. — Надо было обойтись пятью минутами. Принято. Пожалуйста, скажи, что ты сделал? Поясни, мне очень нужно… ну, для завершения геш… процесса.

Трандуил поразмыслил, подставив пушистым снежинкам и сверкающим огонькам ладонь. Потом сказал:

— Ты строила здание, но в основе его лежали страх и боль. Это порченный кирпич. Его следовало заменить на радость, уверенность и спокойствие. На страхе и боли ничего хорошего не выстроишь, а ведь речь идет о твоей жизни. Страх и боль позволяют строить только темное здание, темную судьбу. Иногда в человеке или в бессмертном не понять, что именно надо переделать, чтобы получилась гармония. А в тебе было видно. Ты сама очертила слабое звено, взяла его в тиски… но никак не могла вовсе выкинуть из строения, перестать на него опираться. Так понятно? Да, пришлось ударить по этому кирпичу. А теперь — живи.

Ветка смотрела на Трандуила во все глаза.

— Владыка, я смотрю, ты хорошо знаешь, о чем говоришь.

Эльф сдвинул брови. Настроение его переменилось мгновенно, как будто в небе сгустились грозовые тучи и засверкала молния.

— Осторожнее.

— А ты, ты сам разве не строишь свою жизнь на страхе и боли? На воспоминаниях о потерях, на страхах новых потерь, на боли утраты? Или мне показалось?

— Осторожнее!

— Маленький–маленький такой кирпичик. В основе такого шикарного дворца, — прошептала Ветка.

Ей казалось, Трандуил ударит ее, но ее словно что-то тянуло за язык, не давая умолкнуть; хотя разговор этот она представляла себе совсем по-другому.

— И жить тысячи лет, не надеясь даже, что боль угаснет со смертью! Потому, что затем будет благословенный в своей неоднозначности Валинор и чертоги Мандоса… что, кстати, самый простой выход, не так ли? Но почему-то пока на этом люке написано «выхода нет»?..

Трандуил вдруг сбросил напряжение. И из гневного и темного сделался полностью закрытым и неповторимо величественным.

— Ты угадала высший замысел творца. Я размышлял ранее, отчего Эру, сотворив эльфов, народ совершенный и живущий вечно, все же сотворил еще и людей, чья посмертная стезя ведома лишь ему. И понял, что вечная жизнь дает подчас и вечную боль; а человек может надеяться на забвение в кончине, на сладостный сон. Дав много боли и испытаний человеческой жизни, Илуватр дал вам и многие шансы на счастье. Это вправду преимущество человека. Равно как и неизвестность, ждущая впереди.

— Но, — и тут взгляд Владыки стал холодным, совершенно змеиным и чуть невменяемым, а глаза как будто побелели, отдав голубизну, — это не значит, что хоть кто-то из благословенного народа променяет свою жизнь на краткие человеческие дни.

— Но такое случалось. И даже вошло в легенды. И вела тех, кто отказывался от вашего уникального долголетия…

— Любовь… — Трандуил резко отвернулся и пошел прочь, не оборачиваясь, и высоко подняв голову.

Ветка смотрела вслед, и думала, почудилось ей это слово, сказанное синдой, или она его додумала.

Смотрела.

Смотрела…

И сорвалась, побежала следом; Трандуил уже успел уйти, широко шагая, почти до входа в бальную залу…

Ветка с размаха чуть не влепилась в его спину, затормозила; Трандуил повернулся — взлетела мантия, и уже по силе этого разворота было видно, что Владыка весьма не в духе… и Ветка вцепилась двумя руками в его узкую сильную кисть, вцепилась так, что наверняка сдавила его пальцы кольцами, и потянулась, заглядывая Королю в глаза.

Трандуил резко нагнулся и поцеловал Ветку — жестко, сомкнутыми губами.

Ветка отшатнулась, и ударила эльфа по щеке… Ахнула, схватилась за собственные щеки, и помчалась прочь.

========== Глава 24. Зима ==========

Домчавшись до своей комнаты, Ветка в бешенстве уставилась на свою руку. Она была так зла, что готова была просто пооткусывать пальцы — да как она могла? Это же просто традиция, и они уже были почти на виду… или совсем на виду…

Традиция!

Ветка ударила рукой о стену — так, чтобы было больно, и ничком упала на ложе, которое она две ночи делила с выздоравливающим Мэглином.

Он сейчас придет. И успокоит. И скажет, что все хорошо, что все всё поняли, что завтра ей с утреца отрубят голову, и попытка обосноваться в новом мире успешно закончится. Или что никто ничего не видел, и с утреца Трандуил отрубит ей голову, потому что не может снести такого обхождения от смертной женщины, от человека. Или что после публичного позора, на глазах у послов Лотлориена и Ривенделла…

Вывод получался тот же самый.

Да почему? С какой стати?.. Что на нее нашло?..

Ветка вспомнила кадриль сердечную, и взвыла с новой силой — отчего-то задним числом ее внедрение русских народных традиций в культуру эльфов показалось особенно идиотской эскападой. Было же ощущение неправильности, как будто она старалась почерпнуть в прошлом что-то, чего ей недоставало в настоящем… будто пыталась каким-то образом бросить мостик через пропасть — я не безродная сиротинка, у меня вот — кадриль. Русская. Московская.

Сорвала диадему, шмякнула о стенку. Украшение зазвенело и заскакало по полу, но не повредилось.

Пробежала круг по комнате, снова повалялась по ложу — итог оставался тот же самый. Она нахамила в лицо Трандуилу, и дала ему пощечину, так и не сказав, собственно, то, что собиралась.

Она ударила лесного короля по щеке.

Мэглин не пришел.

К утру, к концу бессонной и крайне неприятной ночи Ветка уже была уверена, что скоро ее поведут на казнь. Бежать? Куда? Зачем?

С рассветом ее зеленоглазый друг наконец появился.

Мэглин зашел без стука, оттопырив кожаную занавеску комнаты локтем.

Развернулся и положил на кровать рядом со сжавшейся в комочек, зареванной и голодной Веткой кучу доспехов и одежды, завернутые в ярко-желтый плащ. Сам Мэглин уже был полностью одет для похода или боя.

— Твоя лошадь снаружи. Мы выступаем, как только встанет солнце. Одевайся.

— Мэглин…

— Я надеюсь, ты разберешься, а нет — я подожду снаружи и помогу.

— Мэг…

— Никогда, ни при каких условиях не сокращай и не коверкай имя эльфа. Лучше переспросить столько раз, сколько требуется, чтобы запомнить.

Ветка, вне себя от ужаса, уставилась на лицо Мэглина — она привыкла, что он выглядит на тридцать человеческих лет. Сейчас перед ней стоял зрелый мужчина, возможно, уже подходящий к черте старости, которую Ветка воспринимала как проходящую вблизи пятидесяти.

— Я… до такой степени… все настолько плохо?..

— Лучше бы ты ударила меня. Хоть била бы всю ночь, раз у тебя так несдержаны руки.

— Мэглин… я уже и так себя изгрызла, — жалко проныла Ветка.

Мэглин помолчал, но не смягчился.

— Одевайся.

Крылом пролетел плащ, когда Мэглин развернулся и вышел.

Ветка с полминуты стояла над свертком неподвижно, решая, что делать. И делать ли что-то вообще.