Трандуил смотрел молча.

Потом чуть отступил и медленно сказал:

— Я не договорил. Если ты пожелаешь, тебе выделят новое помещение — внутри дворца. Там также будет выход в сад, но заодно твоя собственная купальня… ближе кухня. Обеденный зал.

— Я воздержусь. Мне понравилось там, около каскадов.

— И выход к королевским конюшням. Надо же будет подготовить поляну для ристания?

Ветка вскинула голову: глаза ее засияли.

— Есть плац?

— Плац?.. Есть поляна, на которой мы изучаем конный бой.

— Ровная? Какая почва?

— Истоптанный песок, трава, — Трандуил начал ухмыляться.

— А размеры?

— Достаточно, чтобы я выиграл у тебя мою лошадь!

— Ох, не торопись, — прошипела Ветка. — Можно посмотреть плац? А… а…

— Да?

— Шлема не нашли там, в стане орков?

— Больше ничего, что определили бы, как принадлежащее тебе, не нашли, — сказал Трандуил. — Несколько мелких гоблинов сбежали, хотя мы были очень аккуратны и старались перебить всех. Возможно, какие-то твои вещи утащили они. Это вот, — король завел руку за спину Ветки, и тронул нунчаки, — и диадему мы нашли в шатре Азога.

— Вечная ему память, — с чувством сказала Ветка, — пусть покоится с миром, и ариведерче. А теперь, пожалуйста, как человек Владыку и лесного короля, повелителя эльфов, прошу: отведи меня к Герцу! Хочешь, встану на колени?

Трандуил улыбнулся самым уголком губ.

— Хочу.

— Что?

— На колени. Любопытно будет посмотреть.

Этот момент для Ветки ничего особого — в таком контексте — не значил, и воспринимался скорее как театральная самодеятельность. На колени, так на колени.

Светлое платье из струящегося узорного шелка, драгоценная диадема на стильной короткой стрижке, рукав, обрызганный красным вином, и нунчаки за поясом сзади. Красота. Надо грохнуться на четвереньки в духе русских народных традиций и приложиться лбом о пол, так, чтобы драгоценные блестяшки зазвенели.

Но Ветка вспомнила Азога, в душе ее что-то дрогнуло…

И она встала… на одно колено. Молча глядя на короля великого леса снизу, не улыбнувшись, как хотела сперва. Просто не смогла - лицо отказалось слушаться и словно занемело.

Трандуил замер. Замерла и Ветка, глядя на Владыку во все глаза. Ей казалось важным не упустить ни единого движения его ресниц.

Король неуверенно поднял руку… слегка коснулся пальцами щеки девушки. Ветка едва ощущала это прикосновение, и чуть было не потянулась за ним… но время игрушек прошло.

Наверное, прошло.

Трандуил убрал руку, снова иронично улыбнулся, и спросил:

— Неужто майа Ольва так любит свою лошадь? Даже как-то завидно…

— Чья б мычала, — проворчала Ветка. — А то…

— Что?

— Ничего.

— Ты так забавно мыслишь, — игриво сказал Трандуил, — поясни, что ты имела в виду? И идем на конюшню.

— Я имела в виду, что Владыку тут небось все любят, нечего коню завидовать, — набралась смелости Ветка, и встала.

— Коню? — ухмыльнулся король. — Что же, можно сказать, и коню. Спускайся, — он махнул рукой. — Я сброшу мантию и приду. Полагаю, что сцену душераздирающей встречи я готов пропустить.

— А можно морковки? Яблок? Сухариков? Нет, сначала к Герцу…

— Эти вопросы задашь на конюшне, — Трандуил махнул рукой — к Ветке подошел Даэмар. Сам же Владыка неспешно отправился к своим покоям.

По дороге подозвал Галиона, дворецкого.

— Гостье подготовь голубые покои вблизи моих. Ее вещи из внешних палат перенеси. Подай бумагу, перо. Когда я напишу письмо, пусть придет гонец и выслушает меня лично.

— Да, Владыка.

Спустя несколько минут перед Трандуилом вытянулся стройный молодой эльф в неброской дорожной одежде и плаще.

— Эйтар, поезжай к лорду Элронду. Он знает, где после времен великой битвы остались стреломет и последние черные стрелы. Пусть немедля отыщет их, и отправит ко мне. Больше я написал в письме, которое не должно попасть к врагу. Бери лучшую лошадь и скачи во весь дух, если нужно, коней меняй. Галион даст тебе денег, чтобы ты мог купить коней в людских городах. Торопись.

Ветка тем временем, выскочив во внутренний двор к конюшням, пулей неслась к огромной гнедой туше, пасущейся на поляне, обгоняя даже длинноногого Даэмара.

Свистнула; конь повернул голову… взревел, и, подбивая задом, поскакал к Ветке.

— Герцечка! Зайчик мой любимый! Герцечка, хороший мой, счастье мое, ты у меня самый лучший, самый прекрасный… не похудел? Что ты кушал? Какую водичку тебе давали, солнышко? — Ветка лобызала коня прямо в теплый храп, трепала за ноздри, обнимала шею, на которой теперь ее руки не смыкались — Герцег, которому дали неограниченно крыть кобыл, отрастил громадный жеребцовский гребень. — Котик мой ненаглядный! Котинька!

Трандуил, который вышел из недр дворца без мантии, стоял, скрестив руки на груди, с невозмутимым выражением лица. Рядом, практически копируя своего Владыку, точно так же стоял Даэмар.

Два синды созерцали.

Конь вовсю рассказывал ушами — привольно, грунты хорошие, работы не очень много и она скучноватая, зато подобрали гарем, жить можно… Всхрапнул, куснул за руку («где была, мать?»), за ягодицу («а карман с сахаром где?»), подыграл, привстал на свечу, опустился, обнял Ветку шеей, и в конечном итоге сунул голову подмышку — на ручки, на ручки; и начал чесать твердые шишечки, которые у лошадей над глазами, о мягкого человека.

— Об меня тоже чешется, — спокойно сказал Трандуил.

— Герцечка, малыш, — ворковала Ветка. — Дядька плохой ездил, тяжелый? С кнутиком, нет? Ноги, наверное, сильные у дядьки, длинные, как наподдаст моему гнедому мальчику… да… да… мы больше не дадим дядьке над собой измываться. Нам только завтра-послезавтра надо выступить как следует. Заинька!

— Дядька, — сказал Даэмар.

— Длинные ноги, — подтвердил Трандуил.

***

Ветка скулила и плакала. Когда-то она решила, что слезы у нее кончились, и не ревела даже тогда, когда умерла мать. Но иногда, просыпаясь по часам, чтобы бесконечно тренироваться, она обнаруживала подушку мокрой, и, не задумываясь, мгновенно забывала о такой неприятности.

Трандуил постоял у двери и осторожно вошел в покои — в новую комнату, которую предоставили Ветке, уютную просторную комнату, украшенную голубыми гобеленами. Неслышно ступая, приблизился к кровати. Девушка спала крепко, поднывая; из-под сомкнутых век текли ручьями слезы, мокрыми пятнами расползаясь на подушке.

Трандуил присел на край ложа. Взгляд его светлых, хрустальных глаз был расфокусирован, как будто Владыка старался увидеть сквозь время и пространство ту боль, которая терзала его гостью. Затем король поднял руку, и узкой прохладной ладонью накрыл горячий лоб.

— Я здесь.

Ветка мгновенно перестала бормотать и плакать, затихла, и даже слегка улыбнулась. Трандуил ждал, пока она полностью расслабится, и всмотрелся в черты. Так и есть. Днем дева была постоянно в напряжении — она то морщилась, то щурилась, то мучительно кусала губы, то кривлялась, то улыбалась. В ее облике не было ни единой спокойной мышцы, которая позволила бы оценить черты ее лица.

Их стало ясно видно лишь теперь.

Лунные лучи проходили сквозь драгоценную диадему на подоконнике, и оставляли магические отсветы на щеках и лбу Ветки.

— Я здесь.

Ветка перевернулась на бок, чмокнула и наконец уснула без сновидений — глубоко, засунув сложенные лодочкой ладони под щеку.

Король перебрал кончиками пальцев короткие белые волосы на макушке, улыбнулся чему-то, и неспешно вышел. Даже мантия слушалась его беспрекословно, и не шуршала, а словно текла, огибая углы.

В коридоре стоял Галион.

— Дозорные с кордонов передали — ваш вестник пересек границы Сумеречного Леса.

— Отлично.

— Но… вы компрометируете себя, Владыка. Вы не позволяли никакой воли собственному сыну, и даже просто дружбу с лесной эльфийкой осуждали. И теперь вы выходите из спальни этой человеческой женщины. Простите, я говорю на правах вашего давнего слуги, преданного еще великому Ороферу…