Бард придерживал Пушистика за повод. И рассказывал. Здесь главная площадь, здесь восстанавливается ратуша, и пока живет он со своими детьми; здесь лазарет — раненых и покалеченных осталось очень много. Всеми ими занимаются врачеватели, которых уже успели привезти из других людских городов — вместе с первыми припасами.

Но Ветка думала о другом.

В Эреборе она не могла оценить, как сильно ее гнетут полутемные помещения (хотя гномы и говорили, что позже будет много света), каменные стены, своды над головой, отсутствие окон, воздуха, хотя затхлости нигде и не было.

Она сиживала подолгу на балконах города-горы, разглядывая горизонт, и даже не предполагала, как утомилась в просторных подземельях. Как не хватало ей лошади, дороги; ощущения открытого воздуха, свободы движения; как утомили суровые Железностопы, приземистые, недружелюбные, совсем непохожие на ватагу Торина Дубощита.

И совсем непохожие на людей.

Ветка с грустью поняла, что если и рискнет вернуться к Торину… то это будет очень осмысленный и обдуманный поступок. В горе Ветка не успевала думать и замечать, подходит ли ей Эребор для жизни. Оказавшись на просторе, туда, обратно, под толстенные каменные своды, к корням горы, вовсе не хотелось. Но дело такое… в этом мире, судя по всему, одинокой девице несдобровать. Надо обязательно быть при ком-то — при людях или при деле. Или при мужчине. Можно вот даже при узбаде.

Ветка вздрогнула и посмотрела вниз. Бард глядел на нее, и чему-то улыбался.

Девушка поняла, что мужчина уже довольно давно молчит, и стоит, просто придерживая лохматого полупони за повод, поглаживая его густую шерсть.

— Что, замучили тебя гномы, майа Ольва?

— Это они только вчера придумали, что я майа, — негромко сказала Ветка. — До этого записывали в исчадья Моргота и хотели посадить под замок. Я так считаю… что я человек. Как… и ты! — и Ветка широко заулыбалась — надо же, а ведь правда. Она у людей. У своих. У своего народа!

— Ну тогда, — сказал Бард, подставляя плечо, — поселю-ка я тебя со своими дочками. Постоялые дворы у нас уже открыты, два; только я не думаю, что тебе там место. Прими мое гостеприимство.

Ветка смотрела на его плечо.

— Ты хочешь снять меня с лошади?

— Ну да. А что? — встревожился Бард.

— Я аэээ… — «Сама могу!» «Не калека!» «Тут этой лошади от горшка два вершка!» — Спасибо.

Было не слишком удобно; но Ветка скользнула по рукам Барда вниз…

На секунду оказалась с ним лицом к лицу. Легкий запах вина, табака; чуть влажного меха — от его одежды; запах…

Человека?

— Как вы узнали, что гномы вообразили, будто я майа? — спросила Ветка, не торопясь выкручиваться из рук правителя Дейла. Человек, вблизи — это же просто праздник какой-то!

— Птичка новость принесла, — тихо, чуть сдавленно ответил Бард. И неохотно отпустил руки. — Гэндальф проехал через Дейл вчера, очень торопился.

— Я не вхожу в клуб любителей Гэндальфа, — сердито буркнула Ветка. — Мнительный дядька, и постоянно на взводе.

— Он в число твоих поклонников тоже не входит, — усмехнулся Бард. — Скоро будет темнеть, пойдем в дом. Лошадью займутся слуги. У гномов много золота, но в Дейле много людей, и это дает свои преимущества… я угощу тебя ужином. Может, стол даже в чем-то превзойдет трапезы подгорного короля. Мы же начали торговать, а Торин Дубощит все разбирается со своими родичами.

— Там есть тема… поразбираться. Гномы есть гномы, — сказала Ветка с полным знанием дела. Бард посмотрел ей в лицо, и отчего-то рассмеялся.

***

Ветке потребовалось с полчаса, чтобы познакомиться с детьми Барда — юный лучник, который оберегал пролом в стене, оказался его сыном. За это же время Ветка поняла, что имеет дело со вдовцом; и так как у нее в прошлом также были нежелательные для обсуждения темы, она решила не выспрашивать его ни о чем.

В Дейле стояла суета, которую Ветка назвала бы в чем-то — несмотря на лазарет, все еще переполненный ранеными, — веселой. Бодро стучали молотки и топоры; на скорую руку люди восстанавливали выбранные жилища. «Дракон погиб, дракон погиб, гномы дали золото, город снова наш, наш город снова будет жить», — слышалось в каждом звуке. Ветка прислушалась, сидя за небогатым, но изысканно накрытым столом… и поджала губы. А трех драконов не хотите?..

Оставалось лишь надеяться, что Торин Дубощит, и на крайний случай Железностопы с Даином не выпустят юных чудовищ наружу.

Не дезертировала ли она с поля боя?

Дезертировала. Самым откровенным образом. Трусливый заячий хвост она, а не майа.

Бард оказался рядом — положил теплую руку на плечо.

— Тебя гложут какие-то думы, Ольва. Знаешь, я хотел сказать… не всегда людям ясны действия других народов. Дивные перворожденные всегда останутся непонятыми и недостижимыми. Гномы, каменные дети гор, тоже. Что бы ты ни оставила за спиной — не тебе малыми человеческими силами справляться с этим.

— Как сказать, Бард Лучник, правитель Дейла. Тебе ли не знать, что малая сила, приложенная вовремя и в конкретную точку, может многое менять.

Бард усмехнулся.

— Не правитель. Люди Дейла выбрали меня королем, хотя мое королевство — пока просто развалины и тень древней славы. Я буду стараться. Мы даже распахали несколько полей под озимые, и успели засеять. Но мне сейчас не до блеска короны, даже с золотом гномов. Хотя она у меня есть — Торин Дубощит подарил лично, — и Бард указал на прекрасную корону из черненого золота, украшенную драгоценными камнями, которая лежала на алой подушечке на небольшом столике у окна. — Когда Дейл будет восстановлен, торговля налажена, раненые поправятся, и я смогу сказать, что сделал свое дело — тогда возложу ее на свою голову.

— Ну что же… прошу прощения, ваше величество, — улыбнулась Ветка.

— Вина? Мяса?

— И того, и другого…

Вечерело; дети Барда пришли домой. Обычно Лучник занимался с ними вечерами — по тяжелым пыльным книгам и свиткам, описывающим историю Арды; но Бард отослал их, и Ветке показалось, что она заполучила в клуб своих нелюбителей трех новых членов. Кровать ей приготовили в просторной спальне девочек — убранных комнат в бывшей ратуше было не так много.

Ну, а Ветка сидела с Бардом, и они разговаривали и смеялись. Служанка (Ветка впервые ела так, чтобы за столом прислуживала служанка) подливала густого вина, и подкладывала кусочки сочнейшего жаркого.

— Куда ты направишься, Ольва, майа гномов? — спросил Бард.

— За своей лошадью, — уныло сказала Ветка. — К Трандуилу. Торин обещал выкупить коня, но ему, я так думаю, будет сейчас не до меня. А время идет.

— Крупный гнедой конь? Я расскажу тебе, — и Бард Лучник поведал следующее.

В разгар битвы пал олень Трандуила. Владыку зажали орки, и тот сражался с двух рук; подмога пробивалась к нему по узким улочкам. И тут раздался трубный рев, и из одного переулка вырвался дивный конь, в черном седле, невиданных роста и стати. Разметав орков, конь кинулся к Лесному королю, и тот в мгновение ока оказался на его спине. И дальше продолжал бой конным.

Конь сражался вместе со своим царственным всадником — копытами, время от времени взметаясь над боем на дыбы, как статуя. В какой-то момент орки вообразили, что он неуязвим, и прислан в помощь эльфу какими-то магическими высшими силами, и разбежались. Трандуил соединился со своей дружиной, и продолжил сражаться.

И далее все дни, кроме поездки в Эребор, Владыка ездил только на этом коне. На нем же отправился в Лихолесье.

— Ну вот это моя лошадь, — уныло сказала Ветка, — конь не был ранен?

— Конь нет. Владыка слегка, — сказал Бард, зорко вглядываясь в девушку.

— Да что этому остроухому будет, тем более я видела его в Золотом зале. Торговался, как подстреленный, — буркнула Ветка, — а вот конь!

Бард расхохотался. Ветка даже представить не могла, что подвигло Герца вернуться в воюющий город. А вот в саму битву и в поведение под седлом верилось: три столетия суровой саксонской селекции, славные боевые традиции прусских войн, сила, взращенная на Люнебургской пустоши близ реки Аллер — Голдшлегер Герцег вполне мог ощутить зов крови прославленных бойцов своего рода, и обрести истинное призвание. Что такое спорт? Битва — вот удел мужчины. Даже если он жеребец.