— А почему?..

— Ольва нужна мне, — тяжело сказал Торин.

Фили притих и только смотрел — задорно и печально одновременно.

Ветка встала.

— Торин, я…

— Просто пойдем со мной, ладно?

— Просто? — прошептала Ветка и покосилась на Фили. Тот ободряюще кивнул — ступай, не съедят — и подмигнул. Торин шагал широко; дошел до своих покоев, вошел внутрь. Прошелся влево-вправо; Ветка, подумав и понаблюдав за его манипуляциями, села в широкое мягкое кресло.

— Ольва… нам надо объясниться.

— Я думала, ты извиниться хотел. Вы же вроде меня реабилитировали… оправдали, — сказала Ветка.

— Я хотел бы сказать… хотел бы сказать… что никогда не причиню тебе вреда.

— Ты это уже говорил, — буркнула Ветка.

— Расскажи мне. Я хочу знать. Что с тобой случилось.

Ветка отметила утвердительный тон короля — он не спрашивал, он требовал.

— Сначала ты. Что с яйцами?

— Они несказанно тяжелы, — проговорил Торин. — И вправду полны злой силы. Проклятие осталось в Эреборе, и не кануло вместе со Смаугом в воды озера. Мы с трудом сумели водрузить верхнее яйцо на тележку, которую пришлось для этого делать из сплошного камня и железа. На руках даже все мои гномы вместе со мной, исключая раненых принцев, не сумеют отнести это порождение Смауга в нижние галереи. Будем пробовать везти. Катиться оно не будет из-за веса. И Оин утверждает, что яйца стали горячее. Мы торопимся, как только можем, но сейчас всем вместе там делать нечего — надо доработать тележку, иначе она просядет. Теперь ты.

— Я не могу об этом говорить. Печать молчания лежит на моих устах, — тут же выдала Ветка домашнюю заготовку. — Я поклялась убить обидчика, и до тех пор не скажу ни слова.

— Если это Трандуил, тебе не исполнить задуманного, — покачал головой Торин Дубощит. — Если ты, конечно, не майа.

— Дался тебе Владыка, ну при чем тут он? — поморщилась Ветка. — Или это просто привычка все на него сваливать?

— Ольва, — Торин встал прямо перед Веткой. — Я не готов позвать тебя под венец.

— А надо? — с ужасом спросила девушка. Торин присмотрелся.

— Я… я обнимал тебя. И целовал. Я показал тебе, как ты мне дорога. Я не целовал женщину больше ста лет.

— А я вообще никогда не целовалась, — сказала Ветка. — Твой поцелуй был первым.

Торин вздрогнул и замер, глядя Ветке в глаза.

— Как?..

— Так. Можно обидеть и без поцелуев. Ну включи фантазию, — мрачно сказала Ветка.

— Ольва…

— Я не люблю те воспоминания. Давай вернемся в настоящее? Я, кажется, поняла. Ты король, и должен привести достойную королеву, способную родить детей. Это должна быть гномская женщина. Но Торин, у моего народа не принято так поспешно жениться. Зато нет ничего предосудительного в том, чтобы… дать время сблизиться, узнать друг друга, — Ветка сама не верила в то, что говорит такие вещи, — и быть вместе, но оставаться свободными, совершенно свободными в любых решениях. В любых. Я не готова быть королевой. Совсем. Но…

— Но? — прошептал Торин.

— Я готова… попробовать… если ты не будешь меня пугать… и торопиться… я знаю, мужчинам это трудно… прости, что я такое говорю. Я за себя не вполне отвечаю. Прости.

Ветка отошла и уставилась в зеркало, мерцающее за огнем светильника. Сначала бездумно, а потом более внимательно.

В зеркале проявилась совершенно незнакомая ей девушка.

Намного более красивая, чем Ветка помнила себя когда-либо.

Ветка смотрела во все глаза, и начала понимать, отчего волшебник усмотрел в ее вполне обычных карих глазах отсветы драконьего пламени.

Она менялась! Не внешне. Изнутри.

Из темноты возникли руки Торина с драгоценной диадемой в руках. Это было украшение, предназначавшееся когда-то некоей гномьей красавице. Торин отобрал его в сокровищнице для Ветки.

Руки тихо водрузили венец из желтых топазов, желтого золота и бриллиантов на голову Ветки. Лицо Торина, резкое, мужественное, проступило в зеркале рядом с лицом девушки.

— Ты отважная, — шепнул Торин. — Мало какая женщина рискнет сказать такое. Но ты ведь и не человек, ты майа, верно?..

— Ничего божественного в себе не замечаю, — шепотом и совсем тихо сказала Ветка, разглядывая отражения.

Сердце ее остановилось и затем словно пошло на взлет, начав биться все чаще и сильнее. Торин мягко повернул ее к себе и тоже совсем тихо сказал:

— Обещаю. Не пугать. Не торопиться. Может и трудно, но я смогу.

И Ветка потянулась к могучему королю гномов.

Пылали светильники — два, оставляя спальню подгорного короля почти темной. Ложе было застелено чистым полотном и шелком. Слуг не было тут — Торин ушел утром из разобранной кровати, и она дождалась его вечером. Углы тяжелой, кованой или резной из вековечного дуба мебели, выступали в свете огня.

Торин подхватил Ветку на руки и, не торопясь нести к ложу, поцеловал. Она обняла шею гнома, и неуверенно, сомневаясь, сняла с его головы корону. Положила на столик, за которым висело зеркало.

— Моя майа, — выдохнул Торин Дубощит.

Ветка сейчас не размышляла — она слушала его дыхание и смотрела в синие, как небо над Эребором, глаза; в глаза, которые заглянули в ее душу после самой настоящей битвы, в глаза мужчины, который подарил ей первый поцелуй — и с ним надежду. Ей отчаянно хотелось доверять, даже после того, как он столь быстро переменил свое отношение к ней под влиянием слов волшебника… хотелось.

Торин сделал два шага к кровати, посадил девушку на ложе; сбросил тяжелый полушубок, расстегнул пояс, наручи; и остался в темно-синей рубахе из плотного сукна. Ветка не торопилась разоблачаться, точнее, ей не пришло это в голову. Пока ей было так хорошо таять в колючих, долгих поцелуях короля-под-горой, пропускать между пальцев его великолепные волосы, запоминать звуки дыхания, запах; слушать телом движения рук.

Торин целовал Ветку, удерживая ладони у ее плеч, поглаживая лицо, короткие волосы цвета луны. Венец упал, и никто не поднимал его. Ветка приоткрывала глаза — и видела его рядом, так близко; все морщинки, все волоски широких бровей… и он видел — она смотрит, не прячется от поцелуя; а в этом поцелуе для Ветки сейчас была вся жизнь.

И король верил — эту деву до него не целовал никто. Никто и никогда. Так ли важно, что с ней еще случилось?..

Шея, плечи — Торин осторожно приучал Ветку к своим касаниям, к ощущению плотных, сильных сухих ладоней на теле. Потянулся, снял ремень с широкой блестящей пряжкой. Ветка вздрогнула, но не возражала, хотя Торин и ощутил, как напряглись ее мышцы. Это напомнило ему ласку, которую принимает битая собака — уши прижаты, взгляд исподлобья; каждая жилка в теле девушки, вне ее воли, говорила ему — не бей, погладь; не бей, погладь… и при этом ждала удара.

Узбад сел, снял обувь с себя, с Ветки — стянул ее удивительные узкие сапоги с застежками. Уложил Ветку прямо в платье на ложе; лег рядом сам. Что-то шептал — успокаивал, обещал оставаться рядом, защитить от всего на свете. Ветка тянулась — еще поцелуев, еще, еще, но тело ее продолжало сжиматься под ладонями гнома.

Торин гладил, не снимая платья — грудь, узкую талию, длинную ногу в плотных штанах. И целовал, целовал, не останавливаясь. Ему было этого мало, очень мало. Но узбад обещал. А мужчина все понял.

Ветке хотелось большего. Теперь она могла сказать это определенно. Чего именно — не понять; теснее слиться с твердой ладонью, глубже запустить пальцы в густую гриву с седыми прядями, сильнее прижать голову короля к своей груди…

Торин стащил рубаху. Ветка и представить себе не могла, что он такой громадный. Железные мышцы ходили могучими буграми; грудь поросла густым волосом, спускавшимся куда-то к ремню штанов. Плечи — посечены в десятках битв. Зажившие шрамы накрест пересекают один другой… и сила, огромная сила, которую сейчас узбад сдерживал — ради нее.

Торин ласкал ноги Ветки, пробравшись пальцами под юбку. Огонь в светильниках угасал, метался; Ветка, не разрывая поцелуя, прислушивалась, как рука Торина поднимается бедру. Выше. Еще выше… и, наконец, прикоснулся пальцами к тонкой черной ткани — той чудной одежде, для которой он не знал названия.