Теперь очередь рассказывать была матери.

Но говорить ей было трудно. За каждым словом стояли боль и переживания, скрываемые все это время от сына.

О гибели старших сыновей вообще не говорили ни слова. Но каждый из родителей чувствовал их присутствие рядом, и от этого боль потери становилась невыносимой.

По сути дела, мать повторила рассказ сына, с небольшими нюансами, которые ему не могли быть известны.

Далеко за полночь, проводив заранее сына спать, родители продолжали тихо беседовать.

Не одна чашка чая была выпита, не одна горькая слеза матери пролита.

Отец слушал и слушал. И только тогда, когда он почувствовал, что главное уже сказано, он прошел с женой наверх в их спальню. Два года войны могут быть эквивалентны десяти годам разлуки в мирное время. И родители это чувствовали, пытаясь помочь друг другу преодолеть стену, выросшую за эти два года. Они долго лежали молча, держась за руки и стараясь унять тревогу и боль от долгой разлуки. Пережитое мешало физической близости. Только под утро они уснули, каждый в своем мире надежд и ожиданий.

Школьный день начинался с 8–30, и сыну нужно было встать в 7–00, чтобы выполнить все утренние процедуры. Мама и отец уже были на ногах. Отец всегда спал очень мало, сегодня проснулся раньше всех, подбросил угля в голландскую печь, разогрел воду.

Он понимал, что его семья несравненно лучше устроена, чем миллионы других семей, находящихся в оккупации, вынужденных беженствовать, покинув родные дома.

Но и его семье приходилось не сладко. Хотелось им чем-то помочь, защитить, побаловать. Но война – суровое испытание для всех.

Отец был счастлив видеть своего младшего сына здоровым, возмужавшим и полным детского и даже юношеского задора и романтизма. Его дружба с семьей Тумановых очень радовала отца.

Он знал давно и уважал эту дворянскую, гордую, образованную и воистину интеллигентную русскую семью, с которой Каганов связывали долгие годы соседства, взаимопомощи и взаимоуважения в течение трех поколений.

Началось с прадеда АРТа, который во времена царского завоевания Бухарского эмирата, спас от верной казни деда отца, т. е. прадеда нашего героя.

Прадед служил в казначействе бухарского эмира. Был по доносу обвинен в казнокрадстве, и ему угрожала смертная казнь. Но генерал-губернатор Бухары, Петр Туманов, который должен был утвердить приговор эмира, поверил рассказу казначея – сарта, отложил казнь, назначил новое разбирательство, доказавшее невиновность Симона Кагана, и спасшее ему жизнь.

Неоднократно пути Тумановых и Каганов, коренных жителей Средней Азии, пересекались на протяжении почти 150 лет.

Последнее было в Елизаветограде на Украине в 1917, когда разъяренные солдаты хотели расстрелять боевого царского офицера, за то, что он не желал снять погоны и награды и перейти служить в Красную армию. Комиссар полка Йоханан (Иоанн) Каган, отстоял царского полковника, картографа – геодезиста Николая Павловича Туманова, поручившись за него. И вот четвертое поколение Тумановых и Каганов вместе смело входит в большую жизнь.

Проводив сына и жену в школу, отец включил радиоприемник ФЭД и начал последовательно прослушивать новости из Москвы, Лондона (ББСИ), Анкары, Тегерана, Ташкента, Кабула.

Он легко понимал языки этих радиостанций и умел синтезировать информацию так, чтобы получить реальную картину событий на фронтах ВОВ. Шла весна 43. Сталинградская битва была в полном разгаре. Слово Сталинград звучало на всех языках.

Но отцу сейчас, как и ранее, с самого начала ВОВ, было ясно, что фашизм будет побежден. Но сколько еще жизней замечательных молодых людей потребуется для этой победы??? На фронте сейчас сражался его самый любимый и самый старший, первенец Семен. Как сложится его судьба, гвардии капитана бронетанковых войск, брошенных сейчас под Сталинград?

Отец с раннего детства был безбожником, атеистом, затем коммунистом. Но, думая о старшем сыне, он ловил себя на мысли, что готов молить Господа, Аллаха, Иегову, Будду, Христа спасти жизнь старшему сыну.

В 12–00 вернулся из школы самый младший сын. Он бегом возвращался домой, чтобы скорее увидеть отца. В руках он держал толстенный альбом – дневник о походе 42 г. на «Майдонтал-1».

Едва открыв дверь дома, он позвал отца, и после приветствия, вручил ему этот альбом.

«Это наш тебе подарок, папа» – с гордостью сказал он.

Отец с большим интересом взял альбом и стал изучать его содержание. Удивлению, восхищению и гордости за младшего сына и его друга Аркадия у Йоханана не было границ.

«Какие же вы молодцы, какие же вы умницы, какие же вы замечательные натуралисты – путешественники!» с восторгом повторял он, перелистывая страницы альбома.

Забыв об обеде, отец и сын читали дневник, рассматривали фото и зарисовки, выполненные АРТом и Мамусей. Мальчик непрерывно комментировал и дополнял написанное, сфотографированное и зарисованное. Смотреть на сына, чувствовать его волнение и энтузиазм, его радость от познания окружающего мира было для отца большим счастьем.

Так они просидели вместе несколько часов, до прихода мамы.

Когда Е. М. вошла и увидела мужа и сына за альбомом, о подготовке которого она много раз слышала, она прослезилась. В это военное время такую мирную домашнюю идиллию мать могла видеть только в своих мечтах или во сне.

Она отдала отцу, вставшему ей на встречу, свой тяжеленный портфель, набитый тетрадками, скинула пальто, и все трое отправились на кухню приготовить обед.

Теперь настала очередь отца рассказать о своей жизни за прошедшие два года.

Он был краток, т. к. о своей работе всегда говорил очень скупо. Зато охотно рассказывал о событиях, в которых принимал участие, и о людях, с которыми встречался и воевал.

Он не мог многое рассказать, что действительно ему приходилось видеть и делать.

После отъезда из заставы в Ташкент, в штабе округа он был направлен в войска Ленинградского фронта, где, как и во всей армии царили неразбериха и паника в связи со стремительным продвижением немцев вглубь страны. Только приезд Маршала Жукова, приказ Сталина: «Ни шагу назад!» и создание заградительных отрядов (СМЕРШ) позволили прекратить панику и остановить немцев на самых подступах к Ленинграду и Москве.

В наших частях оказалось мало профессиональных военных после чисток 36–37 г.

«Много патриотизма и мало умения и специальных знаний в армейских частях», сказал отец.

«Отсюда и просчеты крупных военных начальников разных рангов, полученных не по заслугам, знаниям и опыту, а по личной преданности вождю».

Справиться с этим удалось только к началу 42 года, когда отбросили немцев от Москвы, благодаря сибирским и дальневосточным дивизиям, хорошо обученным на опыте Халкингола и прекрасно экипированным для ведения войны в суровых зимних условиях. Но 42 был самым тяжелым годом по потерям.

Отец остановил рассказ, вспоминая Генриха, Леонида.

После паузы начал рассказывать об отдельных эпизодах войны.

В его рассказах немцы выглядели не дураками и сумасшедшими, как их показывали в прессе и военных фильмах тех лет, а как прекрасно обученные, дисциплинированные офицеры, генералы, солдаты, отлично экипированные и вооруженные лучшей военной техникой.

Он не мог при патриотическом воспитании младшего сына говорить о том, как под Москвой и в других крупных городах ополченцам выдавали одну старую трехлинейку на троих. Как косили из пулеметов свои отступающие части заградительные отряды, как горели наши фанерные самолеты и «картонные» танки.

Только в 42 г. с поступлением американской и английской техники и продовольствия по ЛЕНДЛИЗУ, с перестройкой всей промышленности страны на военные рельсы, появились первые «Кобры» и «Студебекеры», «Яки» и «Лавочкины», лучшие танки Т-34 и знаменитые «Катюши». Армия становилась хорошо вооруженной и обстрелянной.

Слушая внимательно эти общие рассказы, сын прямо спросил отца:

«Папа, а ты сам убивал фашистов?».

«Да, пришлось» – с горечью ответил отец. Этот ответ показался сыну странным, но просить рассказать подробно он не решился.