Отец был пятым ребенком (вторым сыном) в многодетной семье. В почтенной семье его считали хулиганом, так как он не соблюдал семейных правил и укладов.
С раннего детства курил, не ходил в синагогу, безобразничал на улицах с местной молодежью, играл в карты, плохо учился. Но он был смел, решителен, находчив и остроумен, предан семье и близким друзьям.
Как говорила Глав тётя, карманы его штанов были всегда набиты камнями и махоркой. Прекрасно ездил на лошадях верхом, и обожал их. Его отец, дед Лейзер, крутой и набожный человек, был поставщиком ахалтекинских (туркменских) лошадей в армию Его Императорского Величества. Он не любил отца за его свободолюбие и непреклонность. Однако ценил за преданность семье и смелость. Никто лучше отца не мог объездить дикого туркменского жеребца. Процесс объезда дикаря доставлял большое удовольствие и деду, и отцу.
В 16 лет отец получил ножевые ранения в уличной драке и едва остался жив. Окончил он только четыре класса еврейской (сартской) духовно – приходской школы, и больше учиться не хотел. Он много читал, особенно газеты, и, обладая прекрасной памятью и острым умом, не уступал в интеллекте образованным людям.
Говорил он четко, ясно выражая свои мысли на иврите, тюркских языках, фарси (иранском, таджикском), русском. Он был смугл, среднего роста, худощав и поджарист как большинство уроженцев Средней Азии.
В первую Мировую войну он ушел в 26 лет, подпрапорщиком в кавалерию, в Туркестанскую дивизию. Воевал, участвовал в Брусиловском прорыве, был награжден георгиевским крестом 3-ей степени. В 1915 г. вступил в партию большевиков и связал с ней всю свою жизнь. Принимал активное участие в революции и гражданской войне.
После революции был направлен в ЧК. Устанавливал советскую власть на Украине и в Средней Азии, участвовал в войне с белофиннами. Имел награды.
С Еленой Стрелец, беженкой из Польши, познакомился в 1916 г. на Украине, женились в 1918 г., и как в свадебное путешествие они были направлены на Туркестанский фронт, в Ташкент, где и проживали до 1934 года. Там у них родились три старших сына. Младший родился на заставе «Памир-5» в 1935, куда отца перевели из Ташкента в 1935 году.
Отец, для нашего героя, был любимой, но далекой и непонятной личностью. Дома он бывал редко. Появлялся и уезжал неожиданно, очень легко и просто. Мог уехать на два, три месяца, как будто бы вышел на дневную прогулку. Но он всегда был в курсе семейных дел и в трудную минуту оказывался рядом. В обычной обстановке главной в доме, несомненно, была мать. Но стоило случиться чему-либо серьезному, совершенно незаметно все решения принимал отец, но устами матери.
Он никогда не повышал голос, не ругался и не командовал. Добрая и приветливая улыбка почти всегда была у него на лице. В военной форме сын его никогда не видел, за исключением одного раза, на торжественном собрании, посвященном дню Красной Армии в 40 г.
С младшим сыном он был особенно ласков, как и с мамой. Старших сыновей беззаветно любил и гордился их успехами. В июне 41 был направлен в действующую армию, так и не повидав жену и младшего сына, возвращавшихся в это время из поездки в Польшу.
Именно благодаря своевременному вмешательству отца, мать и сын остались живы, в самую последнюю минуту перед началом войны выехав из Польши.
И вот, после двух лет разлуки им предстояло встретиться вновь. Собственно, и дата приезда была неизвестна, и особых приготовлений не могло быть, но приятное напряжение, как в ожидании большого праздника, как например, нового года, уже наступило.
Наш герой хорошо учился, а в месяц до приезда отца старался получать только «пятерки».
Весь класс и учительница знали об ожидаемом приезде отца ЛИКа. Многие из соучеников, у которых отцы были на фронте, даже завидовали.
АРТ к приезду отца ЛИКа предложил завершить альбом об их летнем путешествии на «Майдонтал-1». Торопились проявить все фото, делали зарисовки и выписки из книг и дневников знаменитых путешественников по этим краям, записывали свои воспоминания. Тетрадь – дневник получилась толстенная и красочная.
Отец приехал, как всегда, без предупреждения и несмотря на то, что его ждали, неожиданно.
На заставу уже пробили автомобильную дорогу, и он приехал на штабном газике. Одет был в полевую военную форму сотрудников НКВД. Черная борода закрывала шрам на его лице, левый глаз был закрыт черной повязкой. Он приехал утром, когда и жена, и младший сын были в школе. Открыл дом своими ключами, просил не срывать с уроков жену и сына, проезжая проходную заставы. У дома его с великой радостью встретила старая Альфа. Отец зашел в дом и сел за столом в столовой, где висели портреты сыновей Леонида и Генриха с матерью. Долго смотрел на эти портреты, не шевелясь. Затем перешел в кухню, распаковал свои нехитрые пожитки и выложил продукты, полученные на дорогу в госпитале. Поставил разогреть чайник на плите и поднялся наверх. В шкафу выбрал домашний костюм и отправился в душ. Казалось, что он вернулся с короткой прогулки, так безошибочно и точно он действовал в родном доме, где не был два года. Согрев воду и приняв душ, отец переоделся в спортивный фланелевый костюм, свернул козью ножку, набил ее махоркой и присел к столу на кухне, заваривая крепкий чай. Он развернул привезенные газеты «Правда», «Известия», «Красная звезда» и принялся ждать сына и жену, перелистывая страницы газет.
В 12–30 в дом влетел сын. По незапертой двери и поведению Альфы он понял, что дома отец. Оставив портфель в прихожей и быстро сняв верхнюю одежду, побежал в столовую, а затем на кухню. Ему на встречу шел отец, улыбаясь и раскрыв руки для объятий.
От неожиданности и совершенно незнакомого вида отца, мальчик остановился, перевел дыхание и, убедившись, что это действительно его отец, бросился к нему в объятия.
Отец высоко поднял сына на вытянутых руках и сказал:
«Какой же ты стал большой и тяжелый, Кебан. Скоро я тебя и поднять не смогу. Совсем юноша!».
Потом с трудом опустил сына на пол, крепко обнял и расцеловал.
Сын приглядывался к незнакомой внешности отца. Черная повязка на правом глазу и черная борода делали его похожим на пирата Джона Сильвера. Но он чувствовал, что огромная доброта, забота и теплота исходят от него так же, как это было прежде. Да, это был его отец.
Сели пить чай с американской сгущенкой и печеньем, привезенными отцом.
Сын старался быть серьезным и взрослым, хотя радость распирала его. Хотелось броситься отцу на шею, обнимать, баловаться. Но он уже был «большой и тяжелый» и должен был вести себя соответственно.
И сын начал рассказывать обо всем, что произошло с момента как, они расстались:
О поездке в Польшу,
О войне и возвращении домой,
О жизни на заставе,
О голоде в зиму 42,
Об учебе в школе,
О своем лучшем друге Аркадии Туманове,
О Мамусе и походах,
О маме и ее жизни.
Рассказу не было конца. Мальчик не мог остановиться. А отец внимательно слушал и не перебивал, не задавал вопросов и только сердцем чувствовал, что происходило с его женой и сыном за эти два суровых года войны. Понимал, как легко их мог потерять так же, как потерял двоих любимых старших сыновей. Он сидел неподвижно, глядя куда-то вдаль. Иногда сыну даже казалось, что отец его не слышит.
Но как только он хотел остановиться, немедленно встречал полый внимания и любви взгляд отца, и продолжал рассказ.
Так продолжалось несколько часов, пока мальчик не остановился. Отец поднял на него вопросительный взгляд.
«Мама», тихо сказал сын.
Отец повернулся, в дверях в кухню, где вот уж несколько часов он слушал исповедь сына, стояла неподвижно, прислонившись к стене, его Елена, любимая жена, мать его четырех сыновей.
Отец встал и обнял мать, не говоря ни слова. Так они стояли молча несколько минут крепко прижавшись друг к другу. Затем отец помог маме снять пальто, и они все втроем уселись за праздничный стол, на который поставили все, что было в доме самое вкусное.
