Дети впервые видели пустыню и восторженными возгласами встречали большие барханы и кусты саксаула, о которых они только читали или только слышали от старших. Но все же в вагоне было жарко, особенно когда поезд останавливался на разъездах и станциях, которых по этому единственному железнодорожному маршруту сквозь пустыни было множество. Белое солнце пустыни склонилось к закату, стало оранжево – желтым, а затем красным, и опустилось за горизонт, посылая прощальные лучи в абсолютно ясное небо.

В 22–00 уже зажглись звезды. Пора было ложиться спать, но жара не спадала.

Воспользовались четвертым советом наставника. Намочили простыни, завернулись в них и легли прямо на деревянные полки, скинув матрасы. Такая процедура детей привела в восторг, прохлада высыхающих простыней их оживила. Сон был забыт, начались игры и рассказы. Старший Борис постарался удивить сестру и нового приятеля страшными сказками о приведениях, мертвецах, ведьмах и чудовищах. Однако, после действительно страшных картин, которых они насмотрелись при эвакуации, рассказы Бориса казались милыми сказками. Наконец, сон победил. Дети угомонились и крепко уснули под мерный стук колес поезда, завернувшись во влажные простыни.

Женщины еще долго беседовали, делились своими заботами, по привычке тихо разговаривая, стараясь не мешать детям, которых теперь могли разбудить разве что разрывы бомб.

Они уже незаметно стали детьми войны…

Утром поезд остановился у небольшого поселка Небит-Даг. На станции было много народа, встречающих и отъезжающих в Кызыларват, Ашхабад, Чарджоу, Бухару, Самарканд, Ташкент и далее на восток.

Здесь впервые купили и попробовали огромные туркменские дыни, вкуснее и больше которых нет нигде в мире. Продавал их высокий, прямой как тростник старик, с длинной седой бородой, одетый в стеганный черный халат и в высоченной каракулевой шапке. Дынь была целая гора. Каждая, весом от 15 до 20 кг, стоила всего 20–30 копеек. Рядом с дынями за платформой стояла телега (арба) на двух огромных колесах, с запряженным в нее одногорбым верблюдом, который, не обращая никакого внимания на поезд и суетящихся пассажиров, медленно объедал зеленые веточки саксаулового куста. Картина была типичная для жителей Туркмении, но полная экзотики для наших путешественников, особенно для детей. Верблюдов они видели разве что на картинках и в зоопарке.

Почти час ожидали встречный поезд, и только после его прибытия, отправились дальше.

Кругом одни барханные пески и ровные как стол такыры.

Не смотря на непрерывное движение и открытые окна, в вагоне было очень жарко. Пришлось опять прибегнуть к помощи чая и простыней. А вот купленные дыни доставили путешественникам огромное удовольствие. Кроме них в жару есть ничего не хотелось.

Зеленый чай со сладкой дыней, стоящие на столе, гармонично вписались в пейзаж окружающей пустыни за окном вагона.

Наш герой впитывал эти новые впечатления и картины как губка, не подозревая, что уже через одиннадцать лет вновь, но уже надолго, встретиться с пустыней.

К вечеру поезд остановился на станции Кызыларват. Мама среди пограничников слышала часто поговорку: «Под землей Бог создал ад, а на земле Кызыларват!».

Кушка (самая южная точка СССР) и Кызыларват считались самыми трудными местами для пограничной службы.

Термометр на пути от Красноводска до Кызыларвата замер на высшей отметке +50°С, не опускаясь ни днем, ни ночью.

На станции было много военных в полевой форме. Они отправлялись через Красноводск – Баку – Махачкала на фронт. Опять слышалось зловещее слово ВОЙНА.

Дети при виде военных притихли, они уже хорошо знали, что такое война.

Наш герой, привыкший к военным, всегда видел в них главных защитников.

Большое количество советских военных вызывало в нем уверенность в победе над немцами. И всякой встрече с войсками он был рад. У его новых друзей вид войск вызывал тревогу. Они хорошо помнили, что их беды начались, после того как в Киев хлынули отступающие части Красной армии.

Но скоро поезд тронулся. Все пятеро сели за ужин, где дыни, чай и купленные на станции фрукты доминировали над всем остальным, что нашлось в их скромных запасах.

Мокрые простыни быстро высыхали, и их приходилось мочить снова и снова. Это было единственным спасением от жары. Ночь пролетела быстро и без каких-либо событий. На малых станциях продавали мясо баранье и верблюжье. Но покупать его боялись, помня наказ наставника.

Мальчики о чем-то долго беседовали, наконец, и они уснули, следуя примеру Лины.

Обе женщины еще долго не могли заснуть. Каждая из них переживала свои заботы и тревоги.

Но жара плавила мозги и не давала сосредоточиться на главной мысли. Далеко за полночь, в очередной раз, намочив простыни, они уснули тяжелым сном.

Утром поезд прибыл в Ашхабад, столицу Туркмении. Появились деревья и цветы в газонах на станции. Все растения искусственно поливалось. На пироне было много народа, людей разной национальности, но доминировала русская речь.

Дети в сопровождении мамы вышли на пирон. Здесь хорошо поливали, и утром было не жарко. На пироне шла бойкая торговля овощами, фруктами, дынями и огромными арбузами. Конечно, арбузы и дыни красномяски купили первым делом, но и все остальное осталось не без внимания. Стоило здесь все очень дешево. Даже скуповатые киевляне отметили этот факт.

Нашему герою нравились туркмены. Высокие, стройные, прямые как жерди в высоченных каракулевых шапках и халатах, они напоминали сказочные персонажи из прочитанных ему книжек. И он не мог понять, почему узбеки и даже воинственные таджики пугали своих детей туркменами: «Будешь шалить, придет туркмен (бабай) и тебя заберет», часто говорили они… Действительно, вид у туркменских всадников на верблюдах или на конях был грациозным и воинственным, но в век танков и самолетов совершенно не страшным.

Передвигались туркмены с большим достоинством и чувством превосходства над прочими, находящимися на уровне их плеч. Совершенно не торговались и не пересчитывали деньги за проданный товар, будучи полностью уверенными, что их обмануть, не посмеют.

На станции продавали газированную воду, но детям не разрешили ее пить.

Прогуливались по пирону, разминая соскучившиеся по ходьбе ноги. Час пролетел быстро.

Поезд тронулся, и замелькали дома и улицы Ашхабада, а затем опять пески и такыры Каракумов. Но после Ашхабада стало прохладнее, и температура 30°С казалась совсем низкой. Пассажиры в поезде ожили. Дети старались выйти из вагона при первой возможности. На станциях появились деревья. Чувствовалось приближение оазисов и главной реки Средней Азии Амударьи. Вечером прибыли в Чарджоу. Здесь на вокзале и вдоль пирона было множество военных из Туркестанского округа, отправляемых на запад.

Кроме этого, ничто не напоминало о войне.

Изобилие фруктов, овощей, дынь и арбузов радовало глаза. Состав публики сменился, большинство из торгующего люда были узбеки. Наш герой почувствовал себя совсем дома. С туркменами он разговаривать не решался, хотя с трудом, но все же понимал их речь. Очень уж они были большие и гордые.

А узбеки это свои, почти родные. Оказалось, что он по ним соскучился, поэтому говорил с ними долго и с удовольствием, жестикулируя и с интонациями узбекского мальчишки (бала). Вмиг из польского барчука он превратился в настоящего «бала». Это превращение или вернее возвращение сына порадовало мать и удивило его новых друзей. Они с недоверием смотрели на этого загорелого чернявого узбеченка, в которого он превратился чудесным образом, когда купил черно-белую тюбетейку и привычным движением насадил ее на голову. Он уже чувствовал себя дома, в полной безопасности и искренне радовался этому.

До Ташкента оставались сутки езды. Ожившие дети, не переставая, о чем-то спорили, говорили и носились по коридору вагона. На каждой остановке их ожидали открытия и новые пейзажи. Мост через Амударью, самую полноводную в это время года реку, проехали медленно, что позволило детям разглядеть и лодки, и малые суда, плывущие по коричневой воде. Вдоль реки и в ее окрестностях было много деревьев, подходящих к самой железной дороге. Вдали и рядом виднелись ярко-зеленные поля хлопка.