Однажды мне приснилось, что меня убили. Закололи копьем. Я сидела на земле, а человек с оружием в руках стоял надо мной, с яростью глядя сверху вниз. Мне хотелось подняться на ноги и бежать изо всех сил куда угодно, лишь бы спастись. Стремление выжить – сильнейшее из чувств. Оно обостряется в момент опасности, оттесняя на задний план все прочее. Мы считаем себя мудрыми, нам кажется, что инстинкты – это нечто низменное и презренное, присущее лишь животным, но это не так. Если мы видим реальную угрозу своей жизни, на место разума незамедлительно приходит страх смерти, он завладевает сознанием и полностью поглощает мысли. Тогда в игру вступает инстинкт – дикий и первобытный – благодаря которому человек до сих пор господствует на планете Земля – инстинкт выживания.

Бежать было некуда – вокруг меня простирались бескрайние песчаные дюны, переходящие в горизонт. Глядя на острие копья, я думала о том, что будет дальше. Будет ли мне больно? Как быстро я умру? Как долго буду страдать, прежде чем рассудок угаснет? Может ли усилие воли не позволить мозгу отключиться? Возможно ли спасти жизнь диким, остервенелым желанием жить? Потеря сознания – это как сон, а что, если просто не дать себе уснуть?

Я не ощутила боли. И не смогла удержать жизнь. Казалось, что я погружаюсь в дрему. Сначала пыталась противиться этому, но не вышло. Душа успокаивалась, приходило умиротворение, чувства постепенно теряли остроту. Я засыпала, в последний раз вдыхая горячий воздух с металлическим запахом крови, и одновременно просыпалась – в своей постели. В своей жизни, в реальном мире.

Этот сон оставил неизгладимый след в душе. Он был реален – все мои переживания, все чувства. Я прожила их, пропустила через себя. Постепенное отключение сознания и холод металла под кожей…

– Расслабьтесь, отдыхайте, это ненадолго, – сказал врач, выходя их палаты после проведения экспресс-анализа. – Кровь в норме, аппарат для переливания подключен, процесс пошел.

Едва касаясь, я провела кончиками пальцев по запястью мужчины, лежащего на соседней больничной койке. Сердце вновь наполнилось необъяснимыми чувствами. Пульс ускорился, в ушах зазвенели тысячи маленьких колокольчиков, и все перед глазами расплылось, окутанное туманом. Неумолимое желание заснуть одержало верх, я отключалась от этого мира, словно теряя связь с неустойчивым сигналом. Веки невольно опустились, с каждой секундой сознание покидало меня, испарялось сквозь кожу, оставляя тело лежать на жесткой, неуютной поверхности. Впереди зияла бесконечность, залитая черной краской с беспорядочно разбросанными в этом хаосе яркими вспышками. «Светлячки или космос?» – пронеслось в голове. Сквозь эту тьму я разглядела сначала лишь смутный силуэт, но вскоре ясные очертания – рука, протянутая ко мне. Серебряное старинное кольцо на большом пальце. Окрыленная эйфорией я безуспешно стремлюсь навстречу, но мираж остается недосягаемым. Спустя пару секунд я рухнула в омут, полный сладких иллюзий, как маленькая девочка в голубом платьице в кроличью нору.

…Мне уже пора просыпаться и идти в школу, но так не хочется открывать глаза, пытаюсь продлить сон хоть на секунду. Кто-то мягко присаживается на край кровати, и я слышу тихий, полный нежности голос дедушки: «Милая, просыпайся, а то снова опоздаешь». Он кладет руку на мое худое плечико и слегка сжимает его. Я нехотя поворачиваюсь на спину, и в утренних лучах, бьющих в окно, вижу морщинистое лицо, добрую улыбку, любовь в его умудренных опытом карих глазах. Беру его за руку и снова смыкаю веки, зимнее солнце слепит с неистовой силой. Оно не способно согреть, и компенсирует это упущение своей яркостью.

Нащупываю холодное кольцо. Надо будет спросить дедушку, почему он носит его именно на большом пальце?! Кажется, я снова погружаюсь в сон. «Просыпайся», – слышится сквозь полудрему откуда-то из параллельного мира. «Открой глаза!»

Постепенно я возвращалась к жизни, выныривая из глубин подсознания. «Где я? Что происходит? Сколько прошло времени?» – вопросы роились в голове, приумножаясь в геометрической прогрессии. Резко поднявшись, я взглянула на часы, что висели на стене напротив. Казалось, я проспала целую вечность, однако минуло лишь несколько минут. Вскоре ноющая боль в руке окончательно вернула меня в реальность, события выстроились в хронологическую цепочку, как спираль ДНК.

Образы из сновидения еще стояли перед глазами. Увы, мое общение с обоими дедушками было донельзя скудным, но одно я знаю наверняка – никто из них не носил злополучного кольца. Тут же, как по взмаху волшебной палочки, сумбурные, наполненные теплом и чувством беззаботности, в сознании всплыли воспоминания из детства…

Дедушку по линии мамы я почти не помнила. Из-за болезни он редко вставал с кровати. А я была стеснительным ребенком. И когда он спрашивал меня о чем-то, громко, оттого, что в свои почтенные годы имел проблемы со слухом, мой голос подводил меня, и я отвечала еле слышно. Ему приходилось переспрашивать, а мои щеки наливались жаром, взгляд устремлялся в пол, и я пулей вылетала из комнаты. Взрослея, я поняла, как сожалею, что не узнала его лучше, осознала, как о многом могла бы спросить этого умнейшего, но не признанного по заслугам человека.

Мне было всего семь лет, когда его не стало. Мама, немного придя в себя от шокирующего известия, подошла ко мне сообщить о произошедшем, но я уже знала, что она хочет мне сказать. Я смотрела в свою школьную тетрадь и еле сдерживалась от желания… улыбнуться. Смерть не казалась мне чем-то ужасным.

Говорят, дети, только пришедшие в наш мир, еще способны смутно помнить и интуитивно осознавать суть бытия – то, как устроен цикл жизни и смерти, откуда мы пришли и куда уйдем. Возможно, тогда, сидя за письменным столом, я знала то, чего не понимала мама, убитая горем, и папа, безуспешно пытавшийся унять ее боль.

Дедушка же по отцовской линии, напротив, прекрасно слышал и был полон сил. Свободное время он проводил, запершись в своей комнате, за чтением книг или газет. Он мастерски разбирался в авиатехнике, занимал руководящий пост в компании, знал все о политической ситуации в мире, при этом с легкостью мог отличить гриб Paxillus rubicundulus от Paxillus obscurisporus. Но в свои лесные походы никогда меня не брал. Мне очень хотелось, но навязываться в попутчики я стеснялась.

Казалось, что завеса священной тайны приоткрыла предо мной свои двери, но я не была до конца уверена, что готова принять то, что ждет меня по ту сторону. Страх переступить грань, на которой происходит слияние обыденного с невообразимым, перевешивал желание узнать истину. В некоторых обстоятельствах благое неведение оказывается куда более привлекательным, нежели горькая правда и сладкая ложь вместе взятые.

Мне было необходимо повидаться с доктором Уилсоном. Он помог мне, если не преодолеть страх полетов, то по крайней мере усмирить его, суметь научиться овладевать эмоциями. Хотя, казалось, что этот крест мне предстоит нести всю жизнь. Я отчетливо ощущала безысходность. Панический страх от того, что не в силах повлиять на процесс управления воздушным судном. Все время в пути я пристально вглядывалась в крыло самолета через иллюминатор, будто мой взгляд был способен сделать полет более безопасным.

Но за несколько сеансов психотерапии мне удалось совершить значительный прогресс. После бесед с доктором Уилсоном для меня стало возможным даже проспать часок-другой на длительных маршрутах, а пристальный взгляд в иллюминатор перенаправлялся на экран ноутбука сразу же, как только капитан отключал табло «пристегните ремни». Казалось, что и на этот раз я найду выход из лабиринта, в который невольно попала.

– Все прошло успешно, спасибо вам, можете гордиться собой, – ласково сказала Джессика Моррис, заклеивая пластырем небольшую ранку от катетера на моей побледневшей руке. – Вы хорошо себя чувствуете, мисс Картер?

– Все в порядке, не беспокойтесь, – уверила ее я.