Девушка без имени принимает предложенный поиск.

Она начнёт исследовать звёзды… Но сначала нужно уладить кое-какие дела.

«Как ты хочешь, чтобы тебя звали?», — выводит девушка золотым по бело-синему — здесь не нашлось чистой бумаги, каждый лист, перешедший в её владение вместе с каморкой под самым потолком, был исписан так, что слова, сплетаясь между собой, теряли свои значения. — «Литейная, Кузница или Плавильня?».

У неё из почерка всё не выветрится привитая в её прежнем декоративном мире филигранность. Когда приходит ответ, кажется, что они совсем не похожи. Литейная отвечает четкими буквами — будто печатными, но иногда неуловимо отличающимися друг от друга. Угольно-черным на красном…

«Никак не зови. Это обозначения функции, не имена. Я здесь не для тех, кто хочет отливать, ковать, плавить».

«Старшая показала мне ещё одну из тех, кем я могла стать. Её называют Скользящей. Это тоже обозначение функции. Она не замечает в созвездиях закономерностей, а находясь в связях между мирами, не видит звёзд. Она сказала, что её назвали так, потому что она проскальзывает между бесчисленными слоями каждого мира. Что то, что мне кажется планетами, порой недостижимыми, она может перелистать, как страницы книги. Что самую простую идею, самый очевидный ответ, самый обветшалый остов она умеет напитывать этой цветущей сложностью, без которой мир однажды превратится в бессмысленную погоню за смертью. Потому что её правда скользила, проникая внутрь мира и не встречая ни малейшего сопротивления… Не так, как я — продираясь сквозь мантию земли в поисках её сердца, а потом — с ещё большим трудом через атмосферу, чтобы увидеть, что за пределами облаков… Она гордилась этим своим званием и сказала, что не назовёт мне других своих имен. Она сказала, что и я, если захочу, смогу так научиться. Я ответила, что это было бы бессмысленно. Даже если я стану её тенью и получу такой же титул, говоря «Скользящая», все будут подразумевать её. Если ты выберешь слово, то, произнося его, я всю свою жизнь буду иметь ввиду только тебя. Это и будет отличать описание функции от имени».

Девушка отправляет письмо, но ответа не приходит. Ей немного горько говорить об именах, потому что только теперь она понимает, как давно на самом деле она избегает своего прежнего. Короткий приступ ностальгии и одиночества в космосе — тогда она, идя следом за старшей, цеплялась за своё имя, как за единственное, что можно вынести из умирающего мира и что при этом не лишится смысла. Но чем больше она привыкала, тем больше она забывала, как вела бы себя Ниам. Девушка без имени была кем-то другим. Она была спокойнее и умнее. И любопытнее. И постепенно имя тоже отслаивалось от неё, как старая чешуя — от змеи, решившейся сбросить шкуру и обновиться…

Кажется, Сойка была права, когда говорила, что ей не захочется оставлять его.

«Название моей функции было Ниам Сангва», — пишет она вдогонку на следующем листе, совершая волевое усилие над нежеланием сопрягать буквы в этом порядке. — «Ты бы сказала, что это имя?».

«Если бы ты не предупредила», — отвечают ей недра литейной.

«Таких, как я, в моём мире было немного, а убеждали меня, что я такая и вовсе одна», — пишет девушка без имени, задумчиво теребя пряди. — «Но носить это обозначение мог бы кто угодно. Любое имя было бы равнозначно Ниам. Любую назвали бы Сангвой, умей она так же воссоздавать себя, будучи обескровленной, как я. Кого-то раньше заменили мной, и кем-то заменили бы меня теперь, если бы мир был жив. Отсутствие совпадающего сложения звуков в языке не делает обращение именем. И наоборот это тоже работает. Кто угодно может быть литейной, но Литейной — только ты. Так как тебя зовут?».

«Так как зовут меня?»…

Девушка без имени приходит к мысли, что, пожалуй, она снова чувствует себя человеком. Теперь — окончательно. За прошедшее время она записала в своём дневнике все те чувства, которые вызвало в ней произошедшее, и всё, что она запомнила. Быстро перестав при этом считать страницы, которые она исписала непривычно торопливым почерком.

Сойка снова примчалась к ней на чужом сне.

— Привет, — ухмыляется девушка-фантом, пристраиваясь на подоконнике рядом с иллюминатором.

Ни одна не стала напоминать другой про пережитое. Сойке не хотелось вспоминать трепет перед спутницей, охвативший её у сердца мира. Девушке без имени — отчаяние и опустошённость, с которыми она бросалась на гостью с ножом. Но обе обещали себе и — молчаливо, обменом взглядами — друг другу, что не забудут ничего.

— Что делаешь? — спрашивает Сойка, получив ответный приветственный кивок.

— Составляю себе имя. Смотри, — она пододвигает к синеволосой лежащий на столе лист бумаги, задумчиво вертя в пальцах перо. Та заинтересованно склоняется ближе. — «Сангва» — это значит «кровь». Меня так назвали за способность возрождаться после смерти. А это — она показывает другой лист бумаги, на котором красовался всего один символ, вычерченный золотыми чернилами. — Та руна. Я узнала, как она звучит. Это Райдо. Ей придают значение странствия и поиска… Развития и неожиданных новых встреч. Результата качественного изменения. Я всё думала об этом… — она тычет концом пера в строчку. — Пыталась подобрать сочетание. Получается, я…

Она глубоко вдыхает и выдыхает, словно волнуясь перед важной речью.

— Ну-у? — тянет Сойка.

— Сангва Райд, — она прикусывает губу. — Мне кажется, это… подходит по смыслу. Я много вспоминала. Это точный образ. Наверное. Я кровь, что бежит. По артериям вселенной…

Сойка выжидает несколько секунд, напряжённо обдумывая услышанное.

— Звучит не очень, — выдаёт она наконец.

— Про кровь?

— Да нет, само имя. Поищи созвучное.

— Ну ты сказала, — обижается девушка, выбирающая имя. Но всерьез задумывается. — Я как-то читала книгу о героине с именем Северайн.

— Уже лучше! — Сойка хлопает в ладоши и вальяжно разваливается на подоконнике, упирая взгляд в потолок.- Северайн, Северайн, Северайн… — проговаривает она быстро, пробуя новое слово на легкость произношения. — Давай будешь Севериной. Это почти то же самое.

Северина улыбается.

— Мне нравится. Подойдёт.

Северина прикрывает глаза. Когда она раскрывает их снова, Сойки уже нет. Одинокая, она снова выуживает из записей листочек бумаги с начертанным на нём единственным символом — и долго смотрит, заворожённая, на первую руну своего путешествия.