Перед сном Остин снял с себя испачканную майку, и потому мне хватает всего доли секунды, чтобы в красках представить, как провожу руками, а после языком и губами по его спортивной рельефной фигуре.

По широкой линии плеч я неспешно перехожу к крепким рукам, что теперь даже не приходится напрягать, чтобы проявлять развитые мышцы и силу.

Нежно пройдясь пальцами по всем выпирающим венкам, я перебираюсь на мощную грудь, что в мерном темпе то плавно поднимается, то шумно опускается, обдавая жарким пламенем его глубокого дыхания.

Затем всего на миг я прижимаюсь к сердцу и медленно, словно по ступенькам, спускаюсь вниз по чётким мышцам пресса к чувствительной впадинке твёрдого живота.

И вот я уже на финишной прямой – всё ниже и ниже… Туда, где горячее и ещё твёрже… Туда, куда ещё никогда в своей жизни не добиралась, но ежедневно умираю от невыносимого желания достигнуть цели. Узнать. Почувствовать. Ощутить в себе.

Мне становится невыносимо жарко и не хватает воздуха, будто в груди вмиг перекрыли весь кислород. Картинка перед глазами мутно расплывается, а с каждой новой мыслью о страстном сексе с Остином моё голодное тело, мелко вибрируя, жалобно стонет и просит.

Нет, не так… Оно с криками умоляет меня сорваться и воплотить всё то, чего так настойчиво и мучительно долго требует моё естество.

Образ «младшей сестры» неизбежно ускользает, и я даже не сразу понимаю, как оказываюсь к Остину непозволительно близко. Все движения будто делает другая, а я сдаюсь и покорно ей это позволяю.

Опустив голову прямо возле его прекрасного лица, я плотно прижимаюсь к нему телом. Небрежно забрасываю руку, «ненароком» обнимая, а вслед за ней также следует нога.

О боги! Мне многого не надо!

Даже столь невинные прикосновения заставляют все части тела превращаться в прах и вновь восставать из пепла.

Я правда пытаюсь расслабиться и не опасаться того, что он подумает, если вдруг проснётся, но у меня не получается – страх и звенящее волнение смешивают кровь до состояния жидкой лавы, что ежесекундно всё сильнее и сильнее застывает в каждой артерии, сосуде и узловатой вене.

В столь близком к нему положении я застываю, словно гранитная статуя, боясь совершить хотя бы одно неверное движение или даже шумно вздохнуть.

Совсем скоро от неудобной скованной позы тело начинает затекать, но я терплю и не двигаюсь, желая по возможности дольше продлить это запретное наслаждение ощущать под своими пальцами мышцы его крепкой спины, трепетать от тёплого дыхания, жадно впитывать в себя самый восхитительный аромат его смуглой кожи и прислушиваться к до боли родному звуку сердцебиения.

Я вконец неизлечимая мазохистка – других слов просто нет. Наслаждаюсь и мучаюсь – мучаюсь и наслаждаюсь. И так до тех пор, пока тело окончательно не устаёт и не немеет. Я понимаю, что, как бы мне ни хотелось, но всё же придётся поменять положение и попытаться заснуть.

Но стоит мне только начать отстраняться, как руки Остина заключают в цепкие медвежьи объятия. Он сонно мычит, прислоняясь губами к моему вспотевшему лбу. Одну ладонь кладёт мне на спину, второй зарывается в копну моих спутанных волос и как ни в чём не бывало продолжает пребывать в далёком мире грёз.

А я?

А я вновь умираю и возрождаюсь, чтобы немного сползти вдоль его шеи вниз и уткнуться носом в ямочку ключицы, что словно была создана именно для меня.

Сколько раз в своих фантазиях я мечтала вот так засыпать в его сильных объятиях, в которых мне нечего бояться и совсем не о чем переживать, ведь он убережёт и согреет от любой непогоды и уничтожит каждого, кто посмеет мне навредить.

Остин защитит от всего, как всегда это делал, даже не подозревая о том, что самую страшную боль год за годом, совсем того не желая, причиняет мне сам.

Самую адскую боль и ни с чем несравнимое счастье, что сейчас заполняет меня до краёв.

В его тесной хватке я наконец расслабляюсь и до безумия быстро, совсем незаметно погружаюсь в долгожданный блаженный сон, где всё между нами – настоящая правда, а не мой столь желанный мираж.

Это была самая ужасная ночь в моей жизни!

Нет… Скорее это была самая непростая и мучительная ночь в моей жизни, в которой я изо всех сил пытался разобраться, где сон, а где явь, чтобы случайно не совершить того, о чём потом пожалею.

С какой стороны ни посмотреть, но мой вчерашний день смело можно назвать напряжённым и полным эмоциональных скачков. И, видимо, поэтому моё подсознание для достижения того расслабления, которого я был лишён дважды, решило наверстать упущенное с помощью немыслимо развратных сновидений.

И я бы не имел ничего против них, не будь в моей постели девушки, к которой не мог прикоснуться так, как того хотел.

Всю ночь меня мотало из горячих снов с Ларой в ещё более огненную, сжигающую каждую клетку кожи реальность с Никс, что я до мучительной боли сжимал в своих объятиях. Держал спящую малышку в своих руках без какого-либо шанса найти в себе силы отстраниться и в то же время боялся сделать хоть одно неверное движение, чтобы окончательно не сорваться и не натворить дел.

Меня беспощадно разрывало на две принципиально разные части: тело ощущало рядом с собой чертовски сексуальную незнакомку с невероятными формами и сводящим с ума нежным ароматом, а разум не переставал повторять, что я так крепко прижимаю к своей груди милую родную девочку, которая вначале приманила меня уникальным ментальным щитом от моего природного дара, а потом прочно привязала к себе дружеской связью, что с годами превратилась в братскую любовь.

Без преувеличений – эта ночь была сущим адом, где беспрерывно раз за разом повторялось одно и то же невыносимое мучение.

Я ждал наступления утра так, как ещё никогда и ничего не ждал в своей жизни. Только тогда, мучаясь и одновременно упиваясь близостью Никс, я совсем не догадывался, что утро встретит меня вовсе не тёплыми лучами солнца за окном и даже не чашкой крепкого кофе.

– Это что ещё такое, Остин?! – до того, как успеваю до конца проснуться, я слышу звонкий голос Лары.

А когда заставляю себя открыть глаза, первое, что вижу этим «прекрасным» утром, – уничтожающий взгляд янтарных глаз, ошеломлённо изучающий картину, как я намертво прижимаю к себе спящую Никс, чья обнажённая нога обхватывает моё тело.

– Я повторяю: это что здесь происходит, Остин?! Как ты мог?! Ты сам решил поставить крест на нас?! Так, я понимаю?! – не контролируя громкости, свирепеет Лара, пробуждая своими криками Никс, что на удивление быстро реагирует и шустро отстраняется от меня, чуть ли не падая с кровати.

– Лара, что ты тут делаешь?! – встревоженный тем, что она додумалась приехать в Энглвуд одна в своем привычном сногсшибательном виде, я задаю заведомо неверный вопрос, что опрокидывает на меня новую порцию женского гнева.

– Что я здесь делаю?! Честно? Теперь уже сама не знаю! Простите, я не хотела вам мешать! Можете смело продолжать! – Задыхаясь от ярости, она торопится выбежать из комнаты, но я резво вскакиваю с постели и подлетаю к ней.

– Лара, успокойся! Это не то, что ты подумала. Я тебе сейчас всё объясню. – Пытаюсь прикоснуться к ней, но она грубо отталкивает мои руки.

– Что ты собрался объяснять? По-твоему, я совсем слепая?! – Её обычно ясное лицо сейчас хаотично покрывается пунцовыми пятнами.

– Девочка моя, успокойся, всё не так, как тебе кажется. – Спросонья мои слова звучат хрипло, оттого ещё более жалко, заставляя меня почувствовать грёбаным героем сопливой мелодрамы, в которой меня поймали с поличным в постели с любовницей и теперь мне приходится усердно молить о прощении.

Только ни любовницы, ни причины, за что нужно извиняться, нет. Не так ли?

Невероятная палитра всех оттенков злости, ревности, глубокой обиды и неимоверного чувства унижения молниеносно закрашивает не только мои собственные эмоции, но вслед за ними и мысли.