…В селение въезжает конный отряд под королевским стягом. Командир машет похмельным жителям — спите дальше. Те, кто нужен нам — дети, — и так на улице. К мальчишкам и девчонкам, построенным в ряд, подходит маг — очень слабый чародей, как потом узнает Заморыш. Но в его руке сильный артефакт — скляница с каплей королевской крови. Маг подходит к каждому подростку, бормочет, прикладывает грязную ручонку к стеклу, вздыхает, протирает ароматным платком, прикладывает опять. Подростки с усами в стороне — их проверили два года назад, совсем малышам еще не срок.

Заморыша чуть не обходят стороной — смеется даже маг. Но выполняет долг. Заморыш вздрагивает, фиал светится, доносится громкий струнный звук.

— Эвон оно как, — замечает выползший мужичок. — Вон почему малого иногда байстрюком кличут. Вот, оказывается, он чей байс...

— Бастард, — уточняет командир, подкрепляя уточнение оплеухой. — В седле умеешь? — спрашивает уже Заморыша.

Заморыш, вышедший из ступора, отвечает, что только бывал возницей.

— Все равно садись, к седлу привяжем, — говорит командир.

…Он едва успел подхватить из травы Риса. Общего сердца у них тогда еще не было. Да ни у кого в деревне не было — кто станет тратить айкву на смердов?

 *** 

Самое приятное в этом сне для меня — рожи односельчан, выскочивших на улицу и глядевших вслед мне, внебрачному принцу, навсегда покидающему село.

Откуда им знать, что таких сел в королевских владениях — под сотню, а таких принцев при дворе взрослеет с полсотни. Потому что бастардам лучше подрастать, жить, ну и умирать под присмотром. В перспективе, когда-нибудь, один займет трон. Вот объявленного кронпринца не будет. Если существует законный наследник, всегда есть соблазн сесть на трон раньше времени, не у него, так у придворных интриганов, а король не такой пьяница, чтобы это допустить.

                 ***

Есть и другой, более приятный сон. Такой приятный, что иногда мне хочется его себе приснить. Но я этого не сделаю. Пусть придет сам...

Звон мечей, свист тетивы, азартные «гррыд, гррык». Звуки доносятся со двора, там солнце и аромат цветов. Я, теперь не Заморыш, а Задохлик, слышу их из подвала, в небольшой компании таких же задохликов, коротающих время с учителем-магом. Для мечей и булав я не годен, а магия — почти не нужна. Много битв выиграно мечами, и ни одна — чарами. Слабые заклинания выучить трудно, сильные — невозможно. Они скрыты в магических текстах, но их знатоки умерли. Попробуйте в полутьме продеть нить в пять игольных ушек, не сбившись. Сумели? Тогда беритесь за магические книги.

Потому-то старый учитель-маг не злится на учеников, щадит их головы и свои нервы. Что он может? Разве научить предсказывать дождь, глядя на облако, да и то с ошибкой в двух случаях из пяти.

Маг дремлет, ученики тоже. Не дремлет только Задохлик. Он должен сберечь своего итакари. Морфами при дворе иногда пользуются, но их не любят. А шутники-бастарды еще злее деревенских — могут бросить не только в воду, но и в очаг.

Потому что морф, владеющий магией, — это как курица с двумя головами. И как морф никудышка, и маг из него будет — селянам на смех. Ни тут ни там, ни туда ни сюда, везде пнут и посмеются.

И уж совсем плохо, когда за дело берутся бастарды постарше. Каждый из них мечтает о троне, каждый готов взойти по трупам соперников, а перед этим — поупражняться в жестокости.

Задохлик не знает, что вечером их с итакари ждет новая шутка.

— Кого повесить, тебя или его?

Задохлик отвечает: «Меня». И не ошибается — когда один шутник выбивает табуретку, второй перерезает веревку. Но не сразу. Вот смеху-то… Звереныша никто не стал бы спасать, потому что за него не накажут. А мальчишку пришлось — над жизнью и смертью своих бастардов властен только король, и, пока он не отдал приказ, за убийство слишком шустрому «наследнику» самому голову снимут.

 *** 

Я резко сел в кровати. За маленьким окном с резными узорчатыми ставнями низко тлел рассвет. Рука сама потянулась к горлу. Темная полоса чуть ниже кадыка горела огнем, хотя прошло уже много лет. Она не исчезла даже тогда, когда мы с Рисом слились в одно сердце и остальные старые раны потихоньку рассосались. Память о том, как удавка сжимала горло дикой болью и ужасом, а где-то там, под ногами бастардов, бился и верещал маленький зверек, — это не сон. И хотел бы забыть, да не получается.

А может, и не хочется. Потому что тогда, почти умерев, мы с Рисом стали другими. Из-за чего, как — я сам много раз пытался найти ответ на этот вопрос. Пока не нашел. Зато запомнил на всю жизнь — именно в тот момент все изменилось. Пожалуй… надо досмотреть сон до конца. Потому что осталась самая приятная часть.

*** 

Лужайка под ярким солнцем. Все бастарды, кроме двух-трех, самых взрослых и серьезных, собрались поиграть в тунг или посмотреть на игру. Неожиданно к игрокам присоединяется Задохлик. Ругань и стон: забивала от удивления роняет тунг на ногу, а тот, хотя из кожи, тяжелей якоря рыбацкого челна.

— Давайте его не убивать. До конца, — с усмешкой шепчет кто-то.

Шутка понятна. В летописях упомянуты две смерти высокородных от ударов сильно пущенного тунга, а скольким людям попроще он вышиб мозги — ведомо богам. И вот за это не наказывают — несчастный случай во время игры, бывает.

Удары, ругань, смех. Наконец тунг летит в голову Задохлику. Замирает возле лица, качается. А потом, ускоряясь, летит к обидчику и сбивает его на траву. Не до смерти, но встать тот смог далеко не сразу.

Тунг продолжает полет. Кого-то бьет в голову, в плечо, в спину, ниже. С разной силой. Задохлик помнит всех, и каждый удар — по заслугам. А еще… тонг можно пустить и по второму кругу. Заманчивая мысль.

Почти все корчатся на лужайке. Один из игроков, скорее шутник, чем мучитель, ловит взгляд Задохлика, и в его собственных глазах отражается понимание. Тонг летит быстро, но мальчишка успевает броситься под ноги внезапно разбудившему свою силу магу:

— Ваше высочество, пощадите!

         ***Впрочем, может, мне отключать сны? Я и так помню тот день. Свист тунга, стоны, мольбы.

Кстати, в тот же вечер я поговорил со вчерашними шутниками и предоставил очень добрый выбор: поцеловать мне ногу или лапу Риса. Странно, вчера, затягивая петлю, они смеялись одинаково, а выбор оказался разным. Они и потом, позже, когда настало время главного выбора, поступили очень по-разному. Наследником, единственным и неоспоримым, я стал уж очень не сразу, время на выбор было.

*** 

— Ваше величество, важное донесение! — Осторожный стук прогоняет остатки сонной задумчивости. Уже утро, пора начинать новый день и снова жить. — Есть вести с новых земель!

— Ши-и-и-и-и! — Рис высунул голову из-под одеяла и неодобрительно пошевелил пышными белыми усами в сторону двери.

— Просыпайся, лентяй. Будем завтракать, а потом сходим на реку, поплаваем. — Я пощекотал меховое пузо зверя и вскочил с кровати. Важное донесение с новых земель? Это интересно.

Лидия:

— Прием пернатых по предварительной записи, — сонно пробормотала я.

Протерла глаза, пригляделась, высунулась из шалаша. И ощутила себя, будто я в клинике, а вместо особо скандально-требовательного посетителя пожаловал городской ветнадзор. В лице главного инспектора.

С лицами как раз было непросто. Над площадью Одинокого Дерева кружили восемь крыломонстров. Сперва мне показалось, будто это восемь огромных орлов, но, несмотря на шок первых секунд, я все же отметила, что одна из птиц крупней и рослей прочих — вроде гигантского аиста. Такой птиц используется не для транспортировки младенцев, а доставляет на усыновление вполне взрослых дядь и теть с избыточным весом.

К орлам подошло бы подобное сравнение. Каждый из них, посетив отару, не стал бы размениваться на ягненка, а зацепил бы сразу барана поувесистей.