На гнума было жалко смотреть. Белоснежный цвет лица было не скрыть лесным мраком. Дрожь по всему телу не позволяла ему устоять в боевой стойке. Человек Тарек замотал головой то в мою сторону, то в его. Было видно, что он заметил странное состояние своего друга и это хоть и немного, но заставило его задуматься… Но почему же он сам не испытывает страха? Я никогда не слышал о такой сопротивляемости сфере страха. Любое существо испытывает чувство опасности. Даже у дождевого червя есть схожие этому инстинкты.

Человек с гнумом будто забыли обо мне и устроили словесную перепалку. Гнум боялся и пытался уговорить коллегу по несчастью от глупости. Человек же попал в крайне непонятную для себя ситуацию и пытался соображать, что, несмотря на абсурдность, полностью отключило его способность двигаться.

Уличив момент, я начал усиленно соображать. К счастью, бандиты отвлеклись друг на друга. Организм отказывается меня слушаться. Все силы уходят на то, чтобы не впасть в беспамятное забвение прямо здесь. Сейчас со мной бы справился и ребенок, вооружившийся палкой. Единственное, на что я все еще был в состоянии – это говорить. У меня есть пять-десять минут на то, чтобы уговорить эту крикливую парочку сделать то, что мне надо. Слова – мое оружие и спасение сейчас.

И если я не справлюсь, то погибну.

– Приветствую э-э-э… премногоуважУемый путник. Меня кличут Харном, а моего безмозглого друга – Тарек. Мы здесь по очень важным делам и никому… хм-м-м… ну вообще не мешаем и это… как бы и не планировали. Кто ты и о каком предложении ты говорил, брат? – слова гнума прозвучали словно согревающий бальзам на разломанное и вымотанное тело. Я попытался улыбнуться, но боль отдалась в челюсть и получился неприятный оскал. Плохо. Иногда мимолетная улыбка или многозначительный жест может решить судьбу целого государства. «Если выживу – обещаю натереть лицо крапивой и неделю тренироваться мимике и жестикуляции перед зеркалом», – ухмыльнулся я про себя своей гениальной идее.

Я попытался сказать, но не смог. Язык меня не слушался. Колоссальными усилиями я выудил из походной сумки мешочек с монетами. Теперь нужно передать его как-то гнуму.

Я прикрыл глаза и отключил свое сознание. Мне нужно совсем немного времени.

Леса нет. Врагов нет. Меня нет. Есть сила, мощь, величие… боль. Боли не должно быть. Я прошу уйти боль хоть на мгновение. Я очень люблю боль. Я благодарю ее за то, что она есть и предупреждает меня об опасности для плоти. Страх. Страха нет. Страх – это корень всего сущего, что можно назвать пагубным мышлением. Страх – это зависть, потому что ты боишься, что у другого больше, чем у тебя. Страх – это ревность, потому что ты боишься, что у тебя отнимут любовь. Страх – это лень, потому что ты боишься действовать. Страх – враг мысли и враг моего Я…

Я открыл глаза. Я смог выудить лишь малую крупинку силы. Мной слишком сильно завладел самый страшный враг любого мага – Страх. И эту толику силы я израсходовал на то, чтобы мимолетным движением кисти руки с вывихнутым пальцем отправить к ногам гнума холщовый мешочек с десятью золотыми монетами. В пальце неприятно хрустнуло, боль затмила глаза и мгновение я ничего не видел. Я погружался во тьму… она ждал меня так долго…

Встать!!! Я сжал кулак с повисшим пальцем и с хрустом вставил сустав на место. Боль и прилив злости в кровь сделали свое дело. Глаза прозрели и горели огнем, на лице проявилась дикая гримаса. Последнее и самое ненадежное средство выполнения задания Академии Хронистов – контролируемый гнев разрастался в груди. На былую вежливость сил уже не хватит.

– Там десять золотых монет… Отправляйтесь обратно в таверну и ждите… Получите еще двадцать золотых монет… Дело простое… Выполните – обогатитесь и уйдете куда хотите… Ослушаетесь – умрете… Без вопросов… Ступайте… – монолог получился очень обрывчатый, но выговорить эти, уплывающие во мрак сознания, отрывки мыслей удалось. Обессиленное тело страдало, но гнев отчаянно хотел рвать плоть врагов. Разум держал эти чувства в стальных оковах.

В недоумении человек приоткрыл рот, а гнум захлопал ресницами. Похоже Харн совершенно забыл, что мгновение назад он трясся от страха. Топор бессмысленно обвис в руке и царапал своим навершием землю. Мало кто смел когда-либо говорить с ними в таком тоне, да еще и угрожать расправой.

– Да я тебя!.. – очнулся Тарек и шагнул в мою сторону. Тень от тяжелого меча чиркнула по моей шее своим уродливым лезвием.

– Стой, Тарек… – тихо произнес Харн. Казалось, что гнум начал сходить с ума. Его лицо совершенно ничего не выражало. – Мы уходим… Будем ждать в таверне.

– Чегооо? – протянул Тарек, очередной раз останавливаясь на месте. – Да у него с собой еще двадцать монет. Замочим его и…

– Да послушай ты меня хоть раз в жизни, идиот!!! – взревел гнум. Если бы у меня были силы я бы, скорее всего, вздрогнул от такой неожиданной перемены в его голосе. – Ведешь себя как тупое животное. Хотя ты и есть животное…М-Ы У-Х-О-Д-И-М! – четко и по буквам выговорил он пораженному Тареку.

Харн нагнулся и поднял с земли походную сумку. Захватив с собой тлеющее полешко из костра, он развернулся и пошел на юг по уже протоптанному ими бурелому.

Тарек проводил непонимающим взглядом гнума и повернулся лицом ко мне. Страх! Человек долго смотрел на меня странными и казалось… умными глазами. Он решал, что ему делать. И он решил…

Уверенным шагом он двинулся на меня и… нагнувшись, поднял походную сумку гнума и его второй топор. Сам Харн же плелся через бурелом кустарников с поклажей Тарека и лишь с одним топором, совершенно не обращая на это внимания. Одарив меня напоследок взглядом, в котором читалось только «ещё увидимся», человек широким шагом последовал за своим трусливым другом.

Я остался сидеть. Глаза не видели, рот не открывался, тело давно уже не слушалось. Все свои силы они отдали ушам. Уши слышали, что человек и гнум в пол-лиге отсюда и не планируют возвращаться. Тело завалилось на бок… Тьма поглотила меня… Я так давно ждал эту тьму…

Тук............. Тук............. Тук.............

Спасибо тебе, Сердце…

Сегодня я выжил…

Редкие лучи солнца пробивались сквозь кроны исполинских деревьев. Запах тлеющих углей и утренней росы приятно отдавался в груди. Холод, на который я по началу не обращал внимания, морозил руки. Теплый пар изо рта говорил диким обитателям леса, что скрюченный тюк темной ткани на земле у прогорелого костра – живой.

Я попытался встать. Тело сначала слушалось, а потом с возмущением заныло болью. В глазах потемнело, и тьма снова позвала меня в свои объятия…

Я проснулся во второй раз. Запах углей и утренней росы пропал. Солнце светило высоко над головой. Громкий стрекот насекомых рассказывал мне о том, как лес, что не щадит время тех, кто забрался сюда из Срединного Пояса, дышит полной грудью.

Тело все еще отдавалось болью, но, по крайней мере, уже слушалось. Закрыв глаза, я попытался нащупать сознание, но понял, что сейчас моё «телесное» сильно преобладает над разумом и бросил эту затею. Со стоном я сел и осмотрел себя. Весь в ссадинах, синяках и царапинах. Одним из эффектов настоя цветка Анаарта является игнорирование организмом боли от увечий. Палец опух и сейчас был в два раза шире, чем обычно. Обувь вся протертая и в нескольких местах прохудилась, плащ порван. Целы были только капюшон, да походная сумка.

Гул в голове мешал сосредоточиться. Я должен идти. Бандитская парочка, скорее всего, дойдет до таверны. Но как долго они меня будут ждать? Судя по времени, они еще в дороге и будут идти еще пять, максимум семь часов. Я точно не смогу в своём состоянии их нагнать за то же время, что мне понадобилось ночью.

Я поднялся на ноги, которые с возмущением дали понять, что еще не хотят работать.

– Надо, – ответил я ногам вслух, – иначе никак. Никак…

Я шел быстрым шагом, преодолевая боль и усталость. Сильно упрощало дело то, что ступал я по проторенной тропе. Бандиты очень грубо крушили все препятствия на своем пути. Мешающие им в дороге буреломы и кустарники были срезаны тупым и очень тяжелым орудием. Например, несуразным двуручным мечом. «Да сколько же сил в этом Тареке?», – про себя позавидовал я. Я всегда был жилистым и довольно ловким – спасибо крови альва. Но вот мускулатуры мне не доставало. В Академии некоторые силовые учения давались мне весьма непросто.