После трех часов быстрым шагом я замедлился. После еще двух – мне пришлось остановиться и отдышаться. Вскоре ноги начали стремительно слабеть. Я умудрился споткнуться о торчащий корень и, потеряв равновесие, свалился навзничь.
– Ч-черт! Тоже мне альв, – выругался я громче чем следует.
Я встал, подумал и бесцеремонно усевшись прямо на злосчастный корень, достал из сумки маленькую деревянную фляжку и сделал небольшой глоток. Неприкосновенный запас горячительного теплом отозвалось во всем теле. Положив фляжку на место, я с улыбкой во весь рот продолжил свой непростой путь, ставший слегка веселее.
Оставшуюся дорогу я старался больше накопить сил, чем потратить и несколько раз закрывал глаза, вслушиваясь в себя. Но сосредоточиться никак не получалось. Мысли о том, что самое сложное еще впереди не давали очистить разум. Солнце заходило за горизонт, когда я вышел на полянку, где вдалеке виднелась, просевшая в одну сторону, таверна «Старый Дубок». Таверна, к которой я уже начал привыкать…
***
– Где ты был? Ну! – с ходу выпалила Шеня. Ее миловидные пухлые щеки быстро менялись в цвете. – Почему я должна делать все одна? Ты забыл какой завтра день? Вон уже первые гости на пороге!
Кухарка была рассерженная, но все же предложила мне ломтик чёрствого хлеба с рыбьей икрой. Ее лицо было озабочено моим длительным отсутствием, но она не стала задавать лишних вопросов.
Я не забыл какой завтра день. День Памятства. Три крупнейших государства Известного Мира, открывают в столицах друг у друга грандиозные ярмарки. Яства, специи, шелка, амуниция, развлечения – всё что душе угодно. Вот уже столетие Бескровной Войны короли раз в год кичатся друг перед другом своим благополучием. Каждая держава хочет показать, что у них дела обстоят лучше, чем у соседа за Разломом и, ради этого опустошают свою казну. Потому что, если у соседа лучше, значит ты слабее его, а если ты слабее, то Бескровная Война может стать резко Кровавой Войной.
Срединный Пояс, где Время щадит всех и каждого, уже очень и очень давно страдает от перенаселенности. Ярмарки эти не окупают и половины своих вложений со стороны государств, но, при этом, привлекают торгашей всех мастей, чей товар более востребован. Огибать Разломы через Лес Полувременья, чтобы слишком дорогое продать бедным или ненужное – богатым, дело совсем неприбыльное. Меч везде останется мечом, и неважно, владенская, строгаская или хашаарская гравировка на его эфесе. Тем не менее, это единственный день в году, когда таверна «Старый дубок» не выглядит заброшенной.
И именно к завтрашнему дню я должен успеть…
– У меня были дела, Шеня, – улыбнулся я кухарке самой широкой улыбкой, какой только мог; и с удовольствием откусил от бутерброда солидный кусок. Я очень сильно проголодался. Все тело ныло и саднило, но лицо я берег специально. Именно поэтому добрая Шеня не заметила ничего необычного, – Ты мне лучше скажи. Вон те два господина давно здесь сидят? Что-то они кислые какие-то…
– Да часа три уже сидят и пьют. Тихие они какие-то… Второй раз уже у нас. Помнишь, сидели крикливые такие пару дней назад? Видать не срослось у них что-то, – на последних словах Шеня язвительно хмыкнула. Она не любила таких гостей. Больно уж часто они доставляют проблем. Да и после таких типов всегда очень грязно.
– Ясно… О-о! Неужели Борак им баранинки положил холодной? Я-то думал он кухарство свое фирменное на завтра готовил, – сделал я вид, что страшно удивился, – Эх, столько историй о нем слышал, а вот попробовать не довелось.
– Так они как пришли, так сразу серебряк сунули нам под нос, да забухтели, мол, чтобы не беспокоили их, а только подходили и подливали эля в чарку, – возмущенным шепотом сказала Шеня. – Вот Борак на радостях их и приголубил. Только вот потом бубнил себе под нос, что жрут они много. Мяска-то скряга закупил всего ничего. Мол, на карасях в прибыль выйдет. Ха!
– Значит, как только пришли… – задумался я и подсчитал в уме нехитрую арифметику. У меня час. Или два. В зависимости от надежности слов Шени, – Ладно, пойду подготовлюсь и сразу же обратно. Не смотри на меня так. Я быстро.
Кухарка покачала головой, развернулась и, схватив со стола поварёшку, направилась к чугунному казану с кашей. На полпути к выходу из кухни ноги мои остановились. Я попытался взять себя в руки.
«Я должен…», – сжимая кулаки, нелепо пытался я оправдаться. Опухший палец сразу же стал болеть еще сильнее.
«Должен», – я закрыл глаза. Шеня мешала горячую ячневую кашу с редкими кусочками мяса и тихо посвистывала незамысловатую колыбельную:
«Ля-ля-ля, та-та-та…
Зайки мои… сына ты мой и дочка моя…
Люблю-ка я вас… ля-ля-ля, та-та-та»
Она не поняла еще, что я не ушел и стою за ее спиной со сжатыми кулаками и закрытыми глазами. Я пытался ни о чем не думать. Я знал, как это делать всю свою жизнь. Тот, кто считает, что это тяжело – неосознанно строит себе стены. Не думать – это именно то, что нельзя считать сложным. Глубоко дышать? Зачем? Дыши как хочешь. Ведь концентрация на дыхании – это подсознательные мысли. Дыхание придет само. Глубокое, тихое… Мы втягиваем в себя воздух не задумываясь. Зачем же тогда думать об этом, когда твоя цель в противоположном? Представить воду или огонь? Зачем? Так ты в своём подсознании создаешь образы воды и огня, а ведь тебе нужно Безмолвие. Думаешь, что ты не думаешь? Ошибаешься! Ведь ты об этом уже думаешь…
– Прости…
Шеня не услышала моего шёпота.
Последний отголосок мысли слетел с языка, чему я не успел удивиться. Ведь в сознании мгновенно стало пусто.
Шеня пыталась спрятать от Борака большую, доверху наполненную кашей, тарелку. Добавка для молодого полуальва, в котором она иногда воображала убитого клаахатами сына, ставшего статным и трудолюбивым мужчиной.
Я вышел из кухни в главный зал. Гнум и человек сидели в углу и о чем-то перешептывались. При должном старании я бы услышал, о чем они говорят. Но сейчас мне это уже неважно. Они здесь, и при любом раскладе сделают то, что мне надо. Борак рубил дрова на задах и еще не знал, что я вернулся. Мне к нему не надо. Сейчас только мои руки, ноги и язык выполняют указание Академии Хронистов. И они не собирались напрягаться бессмысленно.
Перед тем как действовать, я подошел к Харну и Тареку и попытался забрать их грязную посуду с рыбьими костями и недоеденными кольцами жаренного лука с солью.
– Стоять! – гнум резким движением схватился за тарелку. – Ты что слепой, мальчишка? Не видишь, что тут еще осталось?
– Простите, господин, – как можно более жалостливо стал я извиняться. – Я не заметил, господин.
– Пшёл отсюда пока цел. Альвеныш, тьфу! – гнум сплюнул мне под ноги, но в последний момент я успел убрать свой сапог в сторону. Не хватало еще в самый ответственный момент поскользнуться на тягучем гнумьем плевке и расшибить себе голову. История с корнем в лесу преподала мне небольшой урок – не доверять своей крови.
– Да, господин! Простите, господин! – затараторил я, но глаза мои были стеклянными и пустыми. Не поворачиваясь спиной к «благородным господам», я в полупоклоне попятился к лестнице на второй этаж таверны.
«Если ты не думаешь, то и о тебе не думают». Гнум почти мгновенно потерял ко мне интерес. Под тарелкой, которую я только что хотел забрать, остался лежать сложенный пергамент с дальнейшими указаниями. То, что гнум мог читать, я нисколько не сомневался.
Поднявшись наверх, я закрыл за собой дверь и оглядел комнату, что служила мне домом и убежищем долгих полгода. Затхлый запах гнилого сруба, шелест листьев за единственным окном, скрип прогнивших половиц и чертыханье Борака во дворе когда-то были для меня родными. Но время это прошло и сейчас разум закрылся от тех ощущений. Мне пора собираться в долгий путь.
***
– Ааарх! – колун со свистом опустился на полено, разрубая его пополам. У Борака сегодня было хорошее настроение. Он радовался заработанной серебряной монете.
«Всё равно жалко баранинки», – со вздохом подумал Борак. Когда-то давно, пять или шесть… а может даже тридцать лет назад, молодому юноше Бораку этот рецепт холодной баранины со специями рассказала его жена Алина. Молодая и красивая, она со слезами провожала его в путь.
