– Нет, Лонг. - Слова даются мне с трудом, у меня от ярости сводит скулы. - Это ты иди, а говорить с ним буду я.

Лонг "пробегается" по моему лицу изучающим взглядом.

– Ладно, пойду, покурю. Только вначале маленькая предосторожность. - Он подходит к Виктору и размыкает прикрепленные к кольцу наручники. - Вставай.

Тот встает. Лонг пихает его к стене, и я замечаю, что из нее торчит еще несколько, расположенных на разной высоте колец. Лонг приковывает руку Тойера к самому высокому кольцу, а потом вытаскивает откуда-то еще наручники и пристегивает вторую руку к другому кольцу. Затем той же процедуре подвергаются ноги, так что Тойер оказывается практически распятым на стене.

– Вот теперь можешь с ним говорить. Я буду в коридоре, неподалеку. Если что, зови. Кстати, у тебя оружие есть?

Отрицательно качаю головой. Мой бластер остался в водах Алийского океана.

– Держи. - Лонг протягивает мне бластер и выходит.

Мы с Тойером остаемся одни. Он угрюмо молчит и смотрит в сторону. Я, не торопясь, проверяю обойму. Боевые. Это хорошо. Снимаю с предохранителя. Передергиваю затвор.

– Я не умею правильно пытать, - говорю, - поэтому буду просто стрелять тебе по ногам и рукам, пока ты не сдохнешь, или не заговоришь.

– Да о чем говорить?! - взрывается Виктор. - Ты можешь превратить меня в решето, но я не смогу сказать тебе того, что не знаю!

Бластер дергается в моей руке. Выстрел звучит как-то неестественно тихо, гораздо тише стона Виктора. Его правый рукав мгновенно набухает кровью, а зрачки расширяются от боли. Наши взгляды встречаются.

– Ты дурак, - хрипит он. - Ты не понимаешь, во что ввязался!

– Вот и объясни.

Он молчит. Перевожу прицел бластера на его ногу. Второй выстрел кажется мне громче первого, а вот голоса Виктора я почти не слышу. Вижу только исказившийся в крике рот и крупные горошины пота на его висках. Видно второй выстрел оказался болезненнее первого, или пуля задела какой-то важный нервный центр, но нога Виктора подгибается, он не может стоять, но и упасть ему не позволяют наручники. И он тяжело повисает на них, с трудом опираясь на здоровую ногу, а штанина его становится красной от крови. Перевожу прицел бластера чуть выше. Губы Тойера шевелятся.

– Погоди, - скорее угадываю, чем слышу я. - Давай поговорим.

Опускаю бластер, и тотчас сковавшая мою душу пустота отступает, ко мне возвращается нормальное восприятие - теперь я слышу все звуки так, как они и звучат на самом деле.

– Говори, - требую я.

– Скажу. Но предупреждаю, я и в самом деле очень мало знаю.

– Не тяни время, - советую я.

–В общем, так. Несколько месяцев назад мой сын вляпался в… короче, попал он по крупному, да так, что у меня ни денег, ни связей не хватало, чтобы его отмазать. Я уж совсем было на крайние меры решился, но тут мне на визор-фон письмо пришло. Так, мол, и так, выручим, но за услугу. А я тогда на все был готов. Ну, согласился. Велели мне со службы уходить - я тогда еще на правительство работал - и в безопасность "Отвязных Стрельцов" устраиваться. Ну, выполнил. А что мне оставалось? Пару месяцев тихо было, я уж думал, забыли про меня. А потом снова письмо. С инструкцией. А там подробно расписано, как вы с Мартином будете за Иштваном Саливаном охотиться, потом к нам, то есть в службу безопасности, обратитесь, и что мне тогда надо говорить и делать. Снова выполнил, а куда мне было деваться? Сын-то у них на крючке. Его хоть и отмазали, а улики-то у них остались.

Тойер переводит дыхание и облизывает языком губы, словно у него пересохло во рту.

– Погоди. - Я выглядываю в коридор. - Лонг!

– Чего? - Он невозмутимо курит у стеночки.

– Какой на замках код?

– Ты чего, с него наручники хочешь снять? - удивляется Лонг.

– Да, все в порядке, он заговорил.

Лонг отщелкивает окурок в сторону и идет в камеру. Смотрит на ногу Тойера и хмурится, а потом переводит взгляд на меня.

– Если хочешь, чтобы он еще какое-то время пожил, рану надо обработать.

Я киваю. Лонг размыкает наручники, толкает Тойера к кровати, достает нож и вспарывает штанину. Затем извлекает из кармана маленькую походную аптечку и начинает возиться с раной. Гляжу на его ловкие, почти инстинктивные действия и думаю, что я не гожусь для этой Игры. Вот Лонг годится. И Виктор годится. А я - нет. Я другой. Это не моя трасса, и правила написаны не для меня. Мне очень трудно играть по ним, потому что все происходящее противоречит моей натуре. Мне претит проливать кровь - свою и чужую. Я терпеть не могу бластеры и холодную расчетливую жестокость. Зато я люблю скорость, риск, азарт, а такие слова, как честь, человечность, любовь и дружба для меня все еще очень много значат…

– Руку ему перевязывать? - спрашивает у меня Лонг.

– Да. А попить у тебя, случайно, нету?

– Есть. - Лонг протягивает мне плоскую армейскую флягу.

Я беру и невесело усмехаюсь. Конечно, у него есть. У него есть все - и фляга, и аптечка, и нож, и черт знает, что еще. И он в любую минуту готов ко всему - уходить от погони или преследовать самому, убивать или брать в плен, пытать или лечить. Да, он умеет играть в эти игры. Как и Виктор. Как Григ и таинственные Игроки. Да, они все умеют… А я… А я?…

Внезапно тюремная камера, Виктор и Лонг исчезают, и я оказываюсь в странной овальной комнате без окон и дверей. У меня очередная галлюцинация, только сейчас я не Григ, а кто-то другой.

Осматриваюсь, пытаясь понять где я. Сероватый пластик пола и стен. Длинный, стального цвета стол. Несколько жестких, но в тоже время предельно удобных стульев. Я узнаю этот зал, я бывал здесь много-много раз - и в качестве разработчика операции, и в качестве "опекуна". Это секретный зал для совещаний, и как раз сейчас здесь проходит "разбор полетов", то есть анализируют последнюю, проведенную мною секретную операцию. В помещении нас всего четверо: начальник отдела; его зам по оперативной работе; главный разработчик операции, то есть я; и мой "опекун" и закадычный враг, коллега с оперативным псевдонимом Паук. До последнего момента завершения операции, я не знал, кто именно мой опекун. Таковы правила - опекун негласно наблюдает за событиями, и в случае чего "подчищает хвосты", убирая лишних свидетелей, "сгоревших" оперативников, а порой и самих разработчиков - в том случае, если операция провалена. Но у меня провалов не бывает, так что Пауку в этом смысле нечего ловить. И все же - я знаю - он ждет, что однажды я все-таки оступлюсь, и тогда… Да, в случае чего по моему следу пойдет именно он, Паук. Он профессионален, умен, изобретателен и завистлив. И он не может мне простить, что я маоли. А он нет.