Все было готово. Носилки, наспех сколоченная из досок платформа размером два на семь футов, уже стояли на полу. Флаг английского торгового флота, одним концом прикрепленный к носилкам и со вторым свободным концом, покрывал то, что было завернуто в брезент. Здесь были только боцман и столяр. По виду Макдональда вы никогда бы не догадались, что он не спал предыдущую ночь. Он вызвался остаться на посту у радиорубки до наступления рассвета. Ему также принадлежала мысль о том, что хоть в светлое время суток вероятность нападения была невелика, но, тем не менее, следует после завтрака выделить двух людей для чистки песком палубы возле радиорубки. Если понадобится, они будут там целый день. Тем временем радиорубку закрыли, точнее, заперли на большой навесной замок, чтобы Питерс и Дженкинс могли присутствовать на похоронах своего товарища. В этом не было ничего крамольного. Как обычно, включался автомат, и в случае, если шел вызов на отведенной «Кампари» волне или принимался сигнал бедствия, на мостике и в каюте старшего радиста надрывался звонок.

По корпусу «Кампари» прошла дрожь, когда машина резко сбросила обороты, и корабль постепенно сбавил ход до предельно малого, при котором он еще слушался руля. По трапу спустился капитан, под рукой он держал Библию в латунном переплете. Тяжелая металлическая дверь с правого борта полубака была открыта и удерживалась предохранительной задвижкой. Длинный деревянный ящик был установлен, как и положено, одной стороной в открытую часть борта корабля. Появились Макдональд и столяр, оба с непокрытыми головами. Они доставили носилки с тем, что на них лежало, и установили их на ящик. Служба была очень короткой и лаконичной. Капитан Буллен произнес несколько искренних слов о Броунелле, как принято говорить при подобных обстоятельствах, возглавил нестройное пение псалма, прочитал похоронную молитву и кивнул боцману. На военно-морском флоте эта церемония обставляется несколько лучше, но на борту «Кампари» не было сигнальных флажков. Макдональд приподнял носилки со стороны палубы, и завернутое в брезент медленно выскользнуло из-под флага и с небольшим всплеском ушло под воду. Я посмотрел вверх на прогулочную палубу и увидел герцога Хартуэльского, который вытянулся по стойке смирно с правой рукой под козырьком фуражки. Даже если не принимать во внимание естественную непривлекательность черт его лица, мне редко приходилось видеть более нелепое зрелище. Без сомнения, любой беспристрастный наблюдатель заметил бы, что он принимал большее участие в происходящем, чем я, но мне было трудно пребывать в состоянии почтительного благоговения, принимая во внимание то, что я знал, что в морскую бездну отправились кусок брезента, куча тряпок из машинного отделения и сто пятьдесят фунтов ржавой цепи, тянувшие сверток на дно.

Дверь в борту корабля захлопнулась, капитан Буллен передал Библию юнге, машина набрала обороты, и «Кампари» вновь лег на курс. Следующим событием дня был завтрак.

За три года, которые я провел на борту «Кампари», мне редко приходилось видеть за завтраком в ресторане более пяти-шести пассажиров. Большинство предпочитало завтракать в своих люксах. Не считая нескольких аперитивов, за которыми следовала великолепная еда, приготовленная то ли Антуаном, то ли Энрике, ничто, за исключением славно проведенных похорон, не могло способствовать большему всплеску общительности среди наших пассажиров. В зале отсутствовали лишь семь или восемь человек.

За моим столом все были в сборе, за исключением, конечно, инвалида Сердана. Я должен был находиться на вахте, но капитан решил, что поскольку за штурвалом стоял опытный рулевой и в радиусе семидесяти миль не было земли, то молодой Декстер, который обычно стоял на вахте со мной, может постоять и один, пока не закончится завтрак.

Как только я занял свое место за столом, мисс Харбрайд уставилась на меня своими маленькими глазенками.

— И что же приключилось с вами, молодой человек? — требовательно спросила она

— Честно говоря, мисс Харбрайд, я и сам не знаю.

— Не знаете?

— В самом деле.— Я придал своему лицу наиболее пристыженное выражение.— Вчера вечером я стоял на шлюпочной палубе, и когда очнулся, то уже лежал с разбитой головой в шпигате. Вероятно, я ударился головой о шлюпбалку, когда падал.— Мой рассказ был заранее продуман.— Доктор Марстон считает, что это результат сочетания различных факторов: солнечного удара — я почти весь день вчера занимался приемом грузов и могу заверить вас, что солнце припекало очень сильно,— и недосыпания за последние три дня из-за наших неприятностей в Кингстоне и вызванной ими задержки.

— Должен заметить, что на борту «Кампари» постоянно что-то случается,— сказал Мигель Каррерас. Лицо его было мрачным.— Один человек умирает от сердечного приступа, другой пропадает... Нашего старшего стюарда ведь не нашли, не так ли?

— Боюсь, нет.

— Теперь вы где-то ушиблись. Остается только надеяться, что больше ничего и ни с кем не случится.

— Бог любит троицу, сэр. Я убежден, что больше ничего не произойдет. У нас никогда раньше...

— Молодой человек, позвольте мне взглянуть на вас,— раздался повелительный голос от капитанского стола. Миссис Бересфорд — мой любимый пассажир. Я оглянулся и обнаружил, что миссис Бересфорд, которая обычно сидит ко мне спиной, развернулась в мою сторону. За ней — герцог Хартуэльский, который в отличие от прошлого вечера спокойно мог посвятить все свое внимание Сьюзен Бересфорд. Вторая его пассия, в лучших традициях киношного мира, не поднималась раньше полудня. Миссис Бересфорд молча изучала меня секунд десять.

— Вы нехорошо выглядите, мистер Картер,— наконец произнесла она.— Вы ведь и шею себе свихнули? Раньше вам не надо было крутиться на стуле, чтобы мне ответить.

— Немножко,— признался я.— Слегка болит.

— И ударились спиной при падении,— торжествуя, добавила она.— Я сужу по тому, как странно вы сидите.

— Спина совсем не болит,— смело сказал я. Она действительно не болела, но я еще не приучился носить за поясом пистолет, и его рукоятка больно впивалась мне в нижние ребра.

— Значит, солнечный удар? — На ее лице отразилась неподдельная озабоченность.— И недосыпание? Вы должны отлежаться. Капитан Буллен, боюсь, вы перегружаете этого молодого человека.

— Я все время твержу об этом капитану, мадам, но он не обращает на меня никакого внимания,— сказал я.

Капитан Буллен усмехнулся и поднялся из-за стола. Он медленно обвел взглядом присутствующих, и его глаза выражали ожидание тишины и всеобщего внимания. Уж таким он был человеком, что ровно через три секунды воцарилась тишина и все внимание было приковано к нему.

— Леди и джентльмены,— начал он. Герцог Хартуэльский уставился на скатерть, как будто отведал тухлой рыбы. Подобное выражение лица он приберегал для жильцов, которые просили снизить квартирную плату, и для капитанов торгового флота, которые забывали, что в его присутствии публичные обращения следует начинать со слов «Ваша светлость».

— Я крайне огорчен,— продолжал капитан,— и уверен, что все вы также огорчены событиями, которые произошли за последние двенадцать часов. То, что мы потеряли нашего старшего радиста, который умер естественной смертью, видит бог, очень плохо. Но то, что в тот же вечер пропал наш старший стюард... Должен сказать, что за последние тридцать шесть лет, проведенных в море, у меня не случалось ничего подобного. Мы не можем точно сказать, что же произошло со старшим стюардом Бенсоном, но я хотел бы высказать свое предположение и одновременно предупредить вас. Известны сотни случаев гибели людей, которые ночью падали за борт, и я почти не сомневаюсь, что смерть Бенсона тоже вызвана причиной, которая является главной в девяноста девяти процентах этих случаев. Даже наиболее опытные моряки испытывают на себе необъяснимое гипнотическое влияние, когда ночью, перегнувшись через поручень, они смотрят на темную воду внизу. Я думаю, что это состояние сродни головокружению, которое испытывают многие люди, люди, которые убеждены, что если они подойдут, скажем, к парапету высотного здания, неведомая сила опрокинет их, хотя на уровне сознания они понимают, что ничего подобного произойти не может. Но когда вы облокачиваетесь на поручни корабля, вы не чувствуете страха. Это просто самогипноз. Человек наклоняется все больше и больше, и когда неожиданно смещается центр тяжести, он падает за борт.