– Наивный ты мальчик. Ничему-то тебя жизнь не учит.

Марко присоединяться к веселью не торопился. Пил уже теплый компот мелкими глотками и слушал.

И Крис взорвался:

– Знаешь, я ведь тоже не железный! И в медицинский из-за тебя пошел, чтобы ты в своем сновиденьи не сдохла!

От взгляда Анна по спине словно куском льда провели. Захотелось с головой укутаться в теплое покрывало и не высовываться.

– Я, кажется, тебя об этом не просила. Мог бы и в семинарии остаться, никто не был против.

Криса передернуло. Он вспомнил бесконечные галереи, статуи, полные тьмы ниши в узких коридорах и запрет жечь свет после определенного часа. Контраст с кампусом, в котором он обитал теперь был разительным. Вернуться в прошлое Крис не хотел ни за что на свете и первым пошел на мировую:

– Извини. Накипело. Не очень приятно чувствовать тебя третьим лишним.

Марко закашлялся:

– Третий лишний здесь явно не ты. Ладно, рассказывай, как живешь. Есть какие-то новости?

Особенных не было, но за разговором лед отчуждения начал таять, и Крис решился поделиться тем, что старался забыть:

– Когда нас впервые привели в морг, я думал, не смогу переступить порог. В каждой тени Агата чудилась. А уж когда увидел на столе тело и понял, что будет вскрытие…

Крис замолчал, заново переживая прошлое.

Полумрак казенных коридоров с каталками вдоль стен, и контрастом – яркое освещение прозекторской. Холодные блики отражаются от нержавейки секционного стола, пляшут на стали медицинских инструментов. Звук капающей воды – кто-то, помыв руки, не закрутил до конца кран. И запах. Вонь формалина, хлорки и крови проникала повсюду, пропитывала одежду и волосы. Она долго преследовала Криса, заставляя просыпаться в холодном поту.

– Не надо, – попросила Анна. – Не вспоминай.

Крис притворился, что не слышит:

– Вид вскрытого тела, органокомплекс, этот запах… Они стали моим кошмаром на несколько недель. А потом я понял, что ничего не происходит. Ну, снится. Ну, воняет. И все. Ни голосов, ни призраков… Агата была страшнее.

– Получается, клин клином?

– Получается, мертвым, настоящим мертвым – все равно.

– И как узнать, кто из трупов – действительно покойник? – хмыкнул Марко.

Крис усмехнулся:

– Никак. Можно только верить… или убедить себя, что тело на столе – всего лишь учебное пособие. И, знаешь, мне это удалось: на протяжении нескольких месяцев ничего не происходило. Я вставал к столу, ассистировал, оставался даже во внеучебное время, договаривался, чтобы разрешили попрактиковаться.

– Хватит, – поморщилась Анна, но Крис и в этот раз не обратил на её просьбу внимания.

– Поэтому когда поступил очередной труп, ассистировать позвали именно меня. Сказали, интересный случай, редкий настолько, что второго шанса может вообще не представиться.

Криса перебил скрип отодвигаемого стула. Анна демонстративно встала, одним глотком допила оставшийся кофе и, пожелав всем спокойной ночи, ушла к себе. Громко хлопнула дверь, и вскоре из спальни послышалась музыка. Слишком веселая для колыбельной.

– Ты её напугал! – вздохнул Марко.

– Я сам испугался, – признался Крис, – когда увидел, кого привезли на вскрытие.

Тот день врезался в память едва ли не больше, чем первое явление Агаты. На столе лежал обнажённый труп. Понять, мужчина это или женщина, было невозможно: по всему телу запеклись раны странной формы, а в паху было сплошное месиво.

– Ну, чего стоишь, проходи! – вывел из оцепенения прозектор. – Любопытное явление, не так ли? Обрати внимание на эти линии!

Между ранами виднелись ровные полосы. Они перекрещивались, образуя ромбы. Кожа и мясо в этих местах были срезаны.

– Крис, не спи! – прикрикнул наставник и велел: – Сними это!

На шее покойника, на тонкой серебряной цепочке болтался кулон – бесформенный кусок пористого железа. Одна сторона была плоской, и на ней неровными линиями был выцарапан какой-то знак. Крис повесил украшение на крючок, к нательным крестам, которые после вскрытия забывали вернуть владельцам.

– Ну, приступим, – прозектор окинул тело и обратил внимание собравшихся студентов на мошонку: – Яички явно раздавлены. Сейчас увидим всю картину…

– Такого я никогда не видел, – Крис прерывисто вздохнул, выныривая из воспоминаний. – Бедолагу оскопили и раздавили яички. И потом… Потом туго обернули сеткой и с живого срезали выступившие в ячейки куски. И отпилили кисти рук и ступни. Даже прижгли, чтобы раньше времени не истек кровью. В полиции сказали, что это дело рук сумасшедшего.

– Маньяка, – отозвался Марко. Он гипнотизировал взглядом чайник, словно вода от этого закипит быстрее. – Если верить слухам, то, возможно, жертв куда больше. Только… – он прижал палец к губам и указал на дверь.

– Анна не знает?

– Нет.

Это было странно. Сновидица всегда была в центре событий. Казалось, к ней стекается информация со всего мира, она умела добыть её отовсюду. Анна не могла пропустить такое. Разве что…

– Твоя работа?

Марко кивнул и перестал гипнотизировать закипевший, наконец, чайник. Достал жестяную коробку, сыпанул в заварник сухих трав, плеснул воды. Запахло ромашкой и мятой.

– Выпей. Полегчает.

Крис предпочел бы чего-то покрепче, и плевать на все запреты, и на чувство самосохранения – плевать. Но он послушно глотал горячий чай, сдобренный ложечкой цветочного меда.

– Успокоился? – Марко посмотрел на часы. – Тогда спокойной ночи.

Он дождался, пока Крис поднимется к себе, и только после этого выключил свет в кухне и коридоре.

Эта забота умилила и одновременно разозлила. Крису казалось, его держат за боящегося темноты ребенка. И не просто оберегают, стараются сделать так, чтобы они ни в чем не почувствовал себя ущербным.

Но возмущаться было глупо: после всего случившегося друзья защищали его, как могли. Крису следовало быть благодарным, а не метаться по комнате, лелея обиды. Он это понимал, но сделать ничего не мог. Ярость переполняла и была готова выплеснуться через край. Хоть бери и круши все вокруг. Но это было недопустимым, и Крис сделал то, что помогало всегда: встал на колени, чтобы помолиться.

Пусть два года назад он оставил семинарию, поняв, что путь священника был выбран ошибочно. Верить Крис не перестал. После той схвати с демонами, после долгих издевательств Агаты это было невозможно. Молитва, наряду с Анной, была его спасательным кругом, его озером спокойствия, и Крис постарался как следует сосредоточиться.

Получилось не сразу. Тревожные мысли кружились в голове, требовали немедленных действий. Крису приходилось прилагать усилия, чтобы не вскочить с колен, не отвлечься, повторяя слова на автомате.

– Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum.

«Отче наш» всегда успокаивала. Но сегодня было сложнее вникнуть в суть слов. Крис даже пожалел, что избавился от четок: сейчас был бы кстати Розарий. Перебирание гладких горошин помогало настроиться на нужный лад.

– Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae.

«Символ веры», затем снова «Отче наш». Крис боялся сбиться, а потом понял, что это мешает едва ли не больше, чем недовольство друзьями. И перестал следить за порядком молитв. Главное – прийти в себя, успокоиться, не позволить демонам снова испортить жизнь.

Наконец, душевное равновесие было восстановлено. Раздражение исчезло, и тени перестали казаться порталами в ад. Можно было ложиться спать, тем более что часы показывали четверть третьего.

Но, открыв воду, чтобы умыться, Крис понял, что забыл дома зубную щетку.

Правильным было бы купить её утром, но навязчивая идея не позволяла лечь спать, не почистив зубы. Да и бегать по магазинам до завтрака, а потом спешно приводить себя в порядок не хотелось. К счастью, недалеко был круглосуточный магазин.

Прихватив кошелек и ключи от дома, Крис выскользнул на улицу.

Он уже забыл, что такое ночь в Вересковой Пустоши. В кампусе темнота не была причиной останавливать жизнь. Студенты сновали по освещенным дорожкам, торопясь кто в гости, кто в работающую допоздна библиотеку академии, кто в магазин. Что до города, то он вообще не спал. Сияли фонари, перемигивались разноцветными лампочками баннеры, нескончаемый поток машин гудел и шумел, иногда гул перекрывал чей-то смех или музыка, вырвавшаяся из открытых окон.