– Так у меня и нет никакого мобильного.

– Как нет? Я думал, сейчас уж у всех есть.

– Выходит, не у всех. Я вот пока ещё не обзавелся, – дядя Гена развел руками. Он отодвинул кружок на плите и пошурудил горящие уголья кочергой. – Как вы там живете? Как мать?

Он имел в виду свою сестру, мать Артема. В семье их было трое – младший Геннадий, средняя Галина и старший Дмитрий, отец двоюродного брата Артема Петра.

– Да ничего, нормально.

– Чем она сейчас занимается-то? – дядька тоже сел на стул напротив племянника.

– Да чем… На пенсии. А как Роман? Пишет?

– Пишет реденько. Тоже вот советует телефоном обзавестись, чтоб созваниваться. Оно, может, и удобнее, но мне, когда почтальонша письмо приносит, как-то больше нравится его читать. Не знаю, живым от него веет, что ли… Почерк видишь, понимаешь, что человек не просто на кнопку ткнул, а сидел, писал его, думал, как лучше мысль свою выразить, старался. Я вон их храню. Возьмешь иной раз какое-нибудь старое, перечитаешь, так, словно назад вернулся. А разговор-то телефонный так не послушаешь. Хотя в прошлое, конечно, все эти письма уже уходят. Прогресс, ёлки-палки…

– Чем он занимается-то?

– Ромка-то? Рыбу ловит на сейнере каком-то. Женился три года назад, да всё никак до меня не доедут. Я же невестку так живьем и не видал, фотокарточку только высылали и всё.

– Понятно… Будешь писать, так от меня привет ему передавай, – Артем подошел к вешалке и достал из куртки пачку сигарет. – Дядь Ген, ты где куришь? В избе или на улицу выходить?

– А я, Артемка, вовсе не курю.

– Ты же, вроде, курил раньше?

– Так, то раньше, а сейчас уж лет десять, как бросил это дело, ещё Надя моя жива была. Тебе если надо, ты или на крылечко выходи, или вон в печку дыми, чтоб только в избу дух табачный не шел, а то не люблю я его сейчас.

Артем присел на низенькую табуреточку возле печи и немного приоткрыл кочергой дверку, за которой в топке металось пламя. Взяв лежавшие тут же спички, он закурил:

– А я вот как в армии начал, так и курю. Бросил бы тоже с удовольствием, но пока не выходит. Пытался пару раз, да всё бестолку. Помаешься, помаешься неделю-другую, а потом снова… А ты как завязал с этим? Может, посоветуешь чего?

– Да как тебе сказать, племяш. Если честно, то я курить не бросал, а просто перестал и всё. Вот как-то так…

– Как это? Это разве не одно и то же?

– Не знаю, может, и одно. Только когда говорят – брошу, это вроде как соберу силу воли в кулак и не буду больше! А как по мне, то от такого бросания только вред может быть, потому как человек насилие над собой совершает. Дескать, хочу, нутро просит, а я вот его переломаю. Может, в каких-то случаях оно и так бывает нужно, только я по иному на эти вещи смотрю. Не насиловать себя надо, а сознательно подойти к вопросу. Убеди сам себя, что вред тебе от этого, осознай хорошенько, думай об этом всегда. Со временем оно само и отпадет. Я имею в виду желание это.

– Гм, – усмехнулся Артем, выпуская струю дыма в печную топку, – интересно ты говоришь. Я-то как раз так и делал – думал, силу воли проявлю…

– Ну, так сам и видишь, что не вышло. А если всё же получится, то потом злость от такого насилия над собой в другом месте проявится, чего похуже можешь натворить. Начнешь злобу свою на других вымещать.

– Слушай, точно! У нас на работе один бросал курить, так к нему месяц подойти нельзя было – злой ходил, как собака, кидался на всех, огрызался постоянно. А потом всё равно опять начал.

– Подобрел потом?

– Кто? А, мужик-то этот? Ну да, как опять закурил, так подобрел сразу, – засмеялся Артем.

– Вот я и говорю… А если ты не дурак, если человек разумный, то и подход разумный к себе найди. Где-то обхитри хотелку свою, дай вместо курева что-нибудь другое – конфетку съешь, к примеру; меньше делай того, после чего курить сильней хочется; обходи стороной тех, кто смолит постоянно и тебя своим видом соблазнять будет; наконец, убеди себя во вреде гадости этой, посчитай хотя бы, сколько денег на неё уходит. Глядишь, через месяц-полтора и бросать не придется, просто перестанешь курить и всё. Вот как я, безо всякой силы воли, – дядя Гена улыбнулся и подмигнул племяннику. – Ты-то сам человек разумный или как?

Артем усмехнулся:

– Да как тебе сказать… Если твою логику послушать, так выходит, что не очень.

– Вот и думай, – дядя Гена поднялся со стула. – Ладно, ты тут пока один посиди, а я в погреб сбегаю, достану кое-чего, – и он, накинув фуфайку, вышел в сени.

Затянувшись ещё раз, Артем швырнул окурок в огонь и аккуратно прикрыл дверцу. «Может, и вправду курить бросить пока в отпуске? – подумал он, возвращаясь в горницу. – Хотя, бросишь тут с такими делами», – он вспомнил, что привело его сюда.

У печи было жарко, и, сидя там, он раскраснелся, но в комнате всё ещё было прохладно и свежо. Над телевизором, укрытым большим, с вышивкой, полотенцем, к стене были прибиты две самодельные книжные полки. Артем подошел и стал рассматривать книги. Сам он последние годы почти ничего не читал, хотя раньше любил это дело, зачитывался Фенимором Купером, Джеком Лондоном. У книжных полок было совсем темно, поэтому он включил свет. Паустовский, Лев Толстой, Куприн, Бунин, Пушкин, Тендряков, Астафьев, Распутин, – читал он фамилии на корешках. С одного края на верхней полке стояли книги и вовсе занятные – здесь были Драгунский, Носов, Сотник, Кассиль, Крапивин. «Внуки, может, к нему приезжают, для них держит? – подумал Артем. – Хотя, какие внуки? У него же Роман совсем недавно женился». Ог достал книгу с потрепанным корешком без названия, стоявшую у самого края. На обложке было два слова, написанных крупными тиснеными буквами – «Новый Завет». «Ух ты! – удивился он. – Дядька-то у меня ещё и Библию, оказывается, почитывает».

Хлопнула входная дверь. Артем подумал, что это вернулся дядя Гена, но услышал женский голос:

– Геннадий, ты дома, нет?

Он выглянул из горницы в прихожую. У двери стояла женщина, на вид лет пятидесяти пяти, может, чуть старше. В простенькой болоньевой куртке, на голове подвязан платок, на ногах галоши. Округлое лицо, не смотря на возраст, довольно свежее, даже румяное, с большими спокойными глазами. Увидев Артема, женщина не смутилась, а с интересом стала разглядывать его:

– А Геннадий где?

– Он в погреб пошел, – Артем продолжал держать в руках Новый Завет.

В это время дверь снова распахнулась, и в спину женщине ткнулся дядя Гена, держащий в руках банки с соленьями:

– Ой, Людмила, заходи, – он поставил банки на пол и стал разуваться. – У меня, видишь, гость вчера приехал – племянник Артем. Ну, заходи, заходи, разувайся, чего ты у порога-то встала?

– Да я на секундочку, молока тебе принесла, в сенях оставила на сундуке. В пакете там банка двухлитровая стоит.

– А-а… Спасибо! Молоко сейчас кстати будет. Ты молоко-то пьешь? – спросил он Артема, вешая фуфайку на крючок.

Тот пожал плечами:

– Пью.

– Парно́е, не ваше стерилизованное или какое там оно у вас в магазинах.

Артем снова пожал плечами:

– Если честно, парно́е сто лет уже не пил, – он улыбнулся. – Но, конечно, выпью с удовольствием. Детство вспомнить.

– Он ведь наш, деревенский, – сказал дядя Гена Людмиле и кивнул на племянника. – Ты-то его не знаешь, вы позже сюда переехали.

Женщина тоже улыбнулась:

– Не знаю. Ладно, не буду вам мешать, общайтесь, – она шагнула за порог.

– Ты потом-то хоть заходи, пообедаем вместе, посидим, – сказал ей вдогонку дядя Гена.

– Хорошо, зайду.

Артем вернулся к книжной полке и поставил Новый Завет на место:

– Это кто, дядь Ген?

– Людмила-то? Соседка, по правую руку от меня живет. Ты вчера мимо её дома как раз шел.

– Ты у неё молоко покупаешь, что ли?

– Почему «покупаешь»? Так дает. Мы с ней хорошо живем, дружно. Помогаем друг другу по-соседски – я ей то забор поправлю, то уголь в углярку скидаю, то лопату наточу… Да мало ли дел в своем доме по мужской части. Она одна живет, мужика у неё уж три года как током на работе убило. Дети – двое у них было, сын да дочь, отдельно живут, самостоятельные уже, со своими семьями. Вот… А она мне иной раз то молока принесет, то пирогом каким угостит, белить вот нынче помогала, ну и ещё чего по мелочи.