— Ладно, я побегу тогда, — торопливо бросила Измайлова, отводя взгляд от немного округлившейся фигурки и поспешно поднимаясь. Смешанные чувства переполняли всякий раз: с одной стороны, радость за друзей, с другой — въедливая горечь, что ей такое счастье испытать не дано.

— Лен, ну хоть чаю выпила бы, — радушно предложила Вика, сочувственно глядя на замотанную подругу.

— Да нет, у меня еще дела, — быстро и расплывчато бросила Лена и выскользнула в коридор. Вика проводила ее грустным понимающим взглядом.

***

Наверное так чувствует себя потерянный брошенный пес, оставшийся без хозяина и беспомощно мечущийся непонятно куда. Привычная жизнь — пьянки с Павловым, какие-то комбинации, частенько выходившие боком, незамысловатые внерабочие задания и безделье в опорнике теперь даже не вспоминались. На выпивку Фомина не тянуло от слова “совсем” (что не могло пройти мимо коллег, моментально нашедших себе новую тему для подколов), Савицкий с Ткачевым и Щукиным, что-то втихую мутившие, капитана в детали не посвящали, очевидно, опасаясь, что он все только испортит, а уж в работе Фомин и в лучшие времена усердия не проявлял. Единственное, что оставалось: часами сидеть на изученной до каждого шурупа скамейке и чего-то ждать. Новостей, улучшения состояния начальницы, какого-то невероятного чуда. Однако случилось нечто иное.

Шаги, какие-то вкрадчиво-хищные, он в полудреме разобрал не сразу. Только когда человек в белом халате, уже взявшись за ручку двери, неосторожно шаркнул ногой. В другое время Фомин бы и бровью не повел при виде входящего в палату врача, но в этот раз в голове загорелся сигнал об опасности. Что-то в этом враче было не так. Может быть, чересчур напряженная, осторожная походка, может быть, довольно резкий запах парфюма, а может, тот факт, что Фомин успел наизусть выучить часы обхода и точно знал, что сейчас не время.

— Эй, ты куда? — настороженно позвал он, отмечая, что человек повернулся чересчур нервно и резко.

— Я вообще-то врач, — начал было возмущаться незнакомец, но Фомин уже вскочил с неожиданной даже для себя стремительностью и заломил посетителю руки.

— Сейчас узнаем, какой ты врач, — процедил капитан, держа лже-доктора мертвой хваткой.

На полу, выскользнувший из ослабевших пальцев, валялся наполненный чем-то шприц.

***

— Или ты сейчас рассказываешь, кто тебя послал, или я грохну тебя прямо здесь, — очень тихо и очень зло отчеканил Паша. Ни угрозы, ни побои, которые любому другому давно развязали бы язык, на киллера не действовали, и у Ткачева лопнуло терпение. Убить беззащитную, и без того едва живую женщину, не способную оказать никакого сопротивления… Перед глазами заполыхала красная пелена, а сознание словно заволокло туманом. В чувство привел только отрезвляюще-сильный удар и с трудом пробившиеся в сознание слова Савицкого.

— Ткач, да ты ж его убьешь! Успокойся! Он нам еще ничего не сказал!

Паша медленно выдохнул, зажмурившись и опираясь о стол стиснутыми до боли кулаками. Под веками вспыхнуло оглушительно-болезненным воспоминанием бледное, отстраненное и безумно родное лицо, и в голове неожиданно прояснилось.

— Последний раз спрашиваю: кто тебя нанял? — уже абсолютно спокойно повторил он, прижимая к виску несостоявшегося убийцы пистолетное дуло. И какая-то ледяная решимость, сквозившая в каждом слове и в каждом движении, подсказала неудачливому киллеру, что лучше ответить.

— Да скажу я, скажу, — с ненавистью смотря на оружие, выдавил несостоявшийся убийца.

***

— С Донским надо решать, это точно, — Щукин потер затылок и обратился к операм: — Вы точно все ведищевские явки обыскали?

— Да точно, — поморщился Рома. — Все, что только можно, обшмонали, нигде никаких записей. Может он вообще блефовал, чтобы Донской дело до конца довел…

— Ну нам-то от этого не легче, — заметила Лена. — Он же не успокоится, пока всех нас не перебьет. Одного киллера взяли, другого… А дальше что? Нет, тут надо по-другому действовать.

— Только как? — пожал плечами Савицкий.

Паша и Костя переглянулись. Очевидный ответ не требовалось озвучивать.

***

— Сегодня ночью в собственном подъезде был застрелен неизвестными Кирилл Донской, помощник недавно убитого бизнесмена Ведищева. Связаны ли эти убийства и кто за ними стоит? Правоохранительные органы воздерживаются от комментариев…

Голос диктора захлебнулся и стих. Паша отбросил пульт и повернулся к Щукину.

— Можно вопрос? Почему ты пошел со мной? Я же мог с Ромычем там…

Щукин поднял голову от бумаг, в которых невидящим взглядом пытался что-то вычитать, и твердо ответил:

— Так было нужно.

И Паша понял все без лишних слов. Так действительно было нужно. Ради Ирины Сергеевны, которая так много делала для них всех и не погибла лишь чудом; ради Вики и их ребенка, дороже которых у Кости не было никого; ради остальных, тех, что готовы всегда прикрыть и прийти на помощь.

Так было нужно, повторил про себя Паша, и в этот момент отчетливо осознал, что окончательно простил Ирину Сергеевну.

========== Из тьмы ==========

— Ром, это ведь я виноват, — Паша нервно разломил в пепельнице так и не зажженную сигарету и поднял на друга усталый, безнадежный взгляд.

— Ткач, да брось ты! Ты же не думаешь, что Зяма из-за ваших разборок…

— Ты не все знаешь, — перебил Ткачев, отворачиваясь к окну и бездумно разглядывая пышное цветочное буйство на клумбах. Заговорил не сразу, тяжело и негромко, с каждым произнесенным словом в очередной раз остро осознавая всю степень своей вины перед женщиной, и без того пережившей столько, что не пожелаешь и врагу.

— Ну ни хрена себе… Так ты же, получается, ее фактически… — Савицкий не договорил, пытаясь прийти в себя после неожиданного откровения, и Паша порадовался, что не видит его лица: увидеть осуждение друга было бы невыносимо.

— Я ее сломал, — глухо произнес он, не отводя взгляда от пейзажа за окном, но мало что различая. Снова вспомнилось то страшное открытие в больничной палате, когда понял, что Ирина Сергеевна не чувствует ни-че-го. Словно защищаясь от чего-то, она перестала воспринимать хоть что-нибудь: ни резкие запахи, ни громкие звуки, ни прикосновения. Паша зажмурился до рези в глазах, вспоминая, как почти час сидел на краю постели, осторожно поглаживая ледяные пальцы, и говорил, говорил, говорил… Навещая начальницу в больнице, он, в отличие от остальных, не пытался привлечь ее внимание хоть какими-то репликами, а вот теперь… Теперь, в отчаянной попытке достучаться до пустого и отстраненного сознания, Паша говорил все, что только приходило в голову. Обо всем, что творится в отделе; о предстоящей свадьбе Кости и Вики, которую обязательно надо отгулять так, чтобы запомнилась на всю жизнь; о Сашке, который, сходя с ума от волнения, на пару с Игорем перелопачивал интернет в поисках средства, способного вернуть маму к нормальной жизни; о наглом рыжем котяре, совсем одичавшем на свежем воздухе и неприлично растолстевшем; о замечательной деревенской природе и о том, что им всей компанией нужно будет непременно выбраться на ближайшее озеро, отдохнуть от городской суеты… Он не думал в тот момент, что Ирина Сергеевна его вряд ли слышит, не думал, как это выглядит со стороны. Только заметил, как расслабилась ее рука в его ладони, как закрылись глаза, прежде бессмысленно изучавшие потолок, и вскоре до Паши донеслось спокойное, ровное дыхание. Впервые за несколько дней Ирина Сергеевна заснула глубоким, здоровым сном. Впервые у Паши затеплилась слабая надежда, что не все так безнадежно, как думалось вначале.

Скрип двери, прервав напряженную тишину, заставил друзей одновременно повернуться. И опять навалилось навязчиво-душащее, безысходное чувство вины, сдавливая и выкручивая изнутри. Паша прежде и представить не мог, насколько больно может быть от одной лишь мысли, как плохо другому.

— Я, кажется, знаю, что маме может помочь, — Сашка опустился на свободный стул, в задумчивости взъерошив пальцами и без того встрепанные волосы. Невыспавшийся, поникший, весь излучавший волнение и беспокойство, он, тем не менее, держался на удивление стойко, и Паша не мог не отметить в этом сходства с Ириной Сергеевной.