— Если бы, — покачал головой дежурный. — Тут такое было… Зимину в больницу увезли. То ли обморок, то ли еще чего. Ее Щукин нашел, сразу “скорую” вызвал…
Остальные фразы, потонув в негромком размеренном гуле, прошли мимо сознания. Не совсем понимая, куда и зачем идет, Паша побрел по коридору, не заметив недоуменного взгляда, брошенного вслед. Очнулся только перед знакомой, настежь распахнутой дверью — очевидно, в суматохе закрыть кабинет никто не догадался. Ткачев машинально шагнул внутрь, узнавая и не узнавая обстановку: без начальницы кабинет выглядел каким-то пустым и заброшенным. Может из-за небрежно раскиданных по столу и полу бумаг; может из-за специфического, почти неощутимого запаха, который возникает везде, где недавно побывали медики… Паша невидящим взглядом скользнул по приоткрытому окну с покачивающейся от легкого ветерка полупрозрачной занавеской и цветочным горшком на подоконнике — на днях Фомин, пытаясь смягчить кару за свой очередной косяк, принес начальнице какое-то диковинное растение с роскошными цветами и не менее роскошным ароматом. Расчет, впрочем, оказался верным: Ирина Сергеевна, взглянув на цветок, подобрела и запускать подарок в участкового не стала, пожалев его. Цветок, естественно, не Фомина.
На столе, скромно прикрытый всякими папками, глянцевито сверкал какой-то романчик, судя по обложке — знойная мадам в объятиях молодого мачо — явно и откровенно бульварный. В другое время Паша бы посмеялся, не поверив, что суровая начальница увлекается подобным чтивом. На тумбочке у стены рядом с чайником и чашками радовали глаз конфеты в разноцветных обертках, а на полу белел какой-то лист бумаги. Паша на автомате поднял его и развернул, безотчетно скользнув взглядом по строчкам. Не поверив прочитанному, вновь вернулся к началу, не сразу осознав, что все догадки и несправедливые обвинения оказались бредом. Скомкав письмо, медленно выдохнул, стиснув руку в кулак и вполголоса выругавшись. Он снова чувствовал себя полным идиотом, но тяжелее было другое: чувство вины, давившее на плечи многотонной плитой.
***
Дни, пустые и словно обесцвеченные, тянулись своим чередом. В отделе все также кипела работа, все также случались происшествия, сотрудники все также сплетничали и юморили на крыльце или в курилке. И только несколько человек, непривычно сдержанные и хмурые, словно выпали из привычного течения жизни. Пожалуй, лишь этим нескольким людям по-настоящему было небезразлично, что происходит с начальницей отдела.
Лечащий врач только разводил руками, задвигая какую-то муть про хрупкость и нестабильность человеческой психики; психологи и психиатры, сменявшие друг друга с завидной регулярностью, тоже не могли сказать ничего определенного. К нервному истощению добавилось и физическое: Зимина жила на одних капельницах и уколах.
Паша, в первый раз нерешительно пробравшийся в палату, опасался, что его появление окончательно добьет Ирину Сергеевну, но она никак не отреагировала на его появление. Равно как и на взволнованную Измайлову, на Костю с испуганной и полной сочувствия Викой, на потерянного и притихшего Фомина. Даже визит Сашки, совсем уж крайняя мера, не возымел никакого эффекта. Зимина, кажется, не только не слышала их всех, но и не узнавала.
— Ну, что там? — привычно спросил Паша, бросив встревоженный взгляд на дверь палаты.
— Никаких изменений, меня не пустили даже, — не сразу ответил Фомин, поспешно проводя ладонью по отчего-то мокрому лицу. Он чувствовал себя потерянным как никогда. Такой, больной, сломанной, безвольной, никто не мог представить полковника Зимину. Да разве могла она сломаться? Кто угодно, но не она. Ирина Сергеевна, гремящая на весь кабинет по поводу его очередной выходки и лупившая его папкой или чем придется, Ирина Сергеевна, называвшая его прощелыгой и чудовищем, Ирина Сергеевна, небрежно усмехавшаяся на неуклюжие комплименты и принимавшая очередное “дело” с “материалами” на внушительную сумму, Ирина Сергеевна, со смехом уворачивавшаяся из его неловких пьяных объятий… Ничего общего с той бледной, измученной тенью, что представала взгляду, стоило оказаться в палате. Но намного больше, чем внешняя усталость, пугал взгляд: пустой, безжизненный, направленный словно сквозь посетителя. Как будто из тела, каким-то чудом еще живого, постепенно уходила душа.
— Ткач, ты куда? Выгонят же, — встрепенулся Фомин, очнувшись от воспоминаний.
— Плевать, — отрезал Паша, решительно толкая дверь в палату.
Зимина никак не отреагировала ни на звук шагов, ни на скрип стула, когда Ткачев уселся рядом с постелью. И Паша ощутил в горле привычный горький ком, словно сдавивший горло и не позволявший дышать. И без того худенькая начальница сейчас выглядела совсем бестелесной, бледная кожа казалась прозрачной, под глазами залегли темные круги. И опалила болью простая, очевидная мысль, что именно его глупые порывы, нелепые обвинения и недоверие стали последней каплей. Он, обещавший беречь и хранить, сделал то, чего, знал, не простит себе никогда — легко, мимоходом смог ее сломать.
И внезапно вспыхнувшая злость на себя, отчаяние, окатившее отрезвляющей волной, чувство вины, остро грызущее изнутри, заставили в наивном порыве подхватить начальницу на руки, успев поразиться, насколько она невесома. Решительно распахнуть дверь в крохотную ванную и резко открутить кран. Хлынувший кипяток обжег пальцы, но Паша лишь невнятно ругнулся, обхватывая тонкое запястье начальницы и подставляя ладонь под горячий поток.
Ничего.
Ткачев, ошарашенный неожиданным открытием, выпустил худенькую руку и несколько секунд наблюдал, как горячая вода стекает по коже, на которой не имелось и намека на ожог.
Не замечая, как дрожат пальцы, Паша только со второй попытки закрыл кран и развернул к себе по-прежнему совершенно безучастную женщину. Все тот же пустой взгляд, все то же отстраненное лицо.
Она действительно не почувствовала ничего.
Сжигаемый ядовитым отчаянием, Паша прижался лбом к безвольно-ледяной руке, не замечая током бьющей дрожи и не понимая, откуда вдруг взялось нестерпимо-жгучее жжение в глазах.
Он даже не заметил своих слез.
========== Покушение ==========
Беда, обрушившаяся внезапно и беспощадно, сплотила и объединила вновь, напоминая, что, несмотря на порой проскальзывающие разногласия и даже ссоры, они остались командой, соратниками, друзьями. Вот только теперь не Ирина Сергеевна вытаскивала из неприятностей, оказывала помощь и поддержку, разруливала проблемы — на этот раз сильной и несгибаемой полковнице самой понадобилась помощь.
— Иру надо оттуда забирать, — категорично заявила Измайлова, бесцеремонно схватив стоявший перед мужем стакан с коньяком и делая нервный глоток. После работы Лена вновь заехала в больницу, и ее до сих пор потряхивало от вида еле живой, ко всему безучастной подруги.
Савицкий переглянулся с Костей и позволил себе усомниться в идее жены:
— Лен, как ты себе это представляешь? Ее же без присмотра вообще оставить нельзя…
— А я согласен, — неожиданно поддержал Паша, отвлекаясь от рассматривания чего-то очень интересного на дне пустой кофейной чашки. Он уже сбился со счета, сколько раз пытался взбодриться кофеином. — В больнице у любого нормального человека крыша поедет, не то что…
— И что вы предлагаете? — сдаваясь, вздохнул Рома.
— Заберем ее из этой богадельни, — переведя дух, решительно заговорила Лена, — отвезем на дачу, на свежий воздух, наймем сиделку, сами будем все время ездить, Сашку привезем. Или кто-то против?
— Вариант, — как самый разумный, кивнул Костя. — Может, это ее хоть немного оживит.
— О чем секретничаете? — в гостиную вошла Вика, неся в руках внушительное блюдо с восхитительно пахнущими пирогами. Как-то незаметно, будто само собой, она понемногу вживалась в роль будущей жены и матери, и это получалось удивительно естественно и гармонично. Может быть оттого, что новые интересы никак не перечеркивали то, что было смыслом жизни до недавнего времени: любимая работа, помощь людям, попытки найти хоть какую-то справедливость… Пожалуй, она единственная не сломалась и не ожесточилась после всего, что им пришлось пережить, вдруг подумал Костя, осторожно помогая устроить тяжелое блюдо на заставленный посудой стол. То светлое, искреннее и чистое, что было в ней, не рассеялось и не растворилось, а лишь окрепло, помогая и остальным найти терпение и силы — именно то, что не позволило ему когда-то скатиться в пропасть.
