— Я не должен был допустить, чтобы вы себя уничтожили. Не должен был допустить, чтобы вы оказались в психушке только из-за того, что вас выбрали стрелочником. Не должен был допустить, чтобы вы долгие годы не могли видеть сына; чтобы навсегда утратили возможность вернуться к работе, без которой жить не можете и не умеете. И если ради этого мне пришлось сделать то, что я сделал… Что ж, значит, так было надо. И прекратите себя обвинять, — придвинулся ближе, пытаясь поймать ее взгляд. Осторожно обхватил тонкие напряженные плечи. — Это я так все решил, не вы.
— Я не должна… не должна была тебе ничего говорить, — отчаянно пробормотала Ира, еще сильнее сжавшись. — Это все я… Мне… мне надо было тебя отпустить… еще тогда. А я не смогла. Ты теперь… тебя теперь только сильнее будет затягивать… Я не могу… не имею права этого допустить.
— Вы это о чем? — Напрягся как натянутая пружина.
— Ты молодой, красивый, здоровый парень… У тебя вон вся жизнь впереди. Ты что, так и будешь со мной нянчиться? Еще пара лет… ты семью захочешь, детей, жизни нормальной. А со мной… с этой работой… ничего у тебя нормально не будет. Уходи. Пока не поздно, уходи. Найдешь себе девчонку хорошую, ребенка ей заделаешь, может даже двух… На работу нормальную устроишься…
— Вы че несете вообще?! — вспыхнул Ткачев, не дослушав. Очень хотелось как следует встряхнуть ее за плечи, заставить прийти в себя, но было страшно даже просто задеть — понимал, какой болью отзовется любое неловкое движение в теле, сплошь покрытом синяками. — Вы себя со стороны слышите?! Какая другая работа, какая, нахрен, семья? Чтобы вечером бухать, а по ночам смотреть на какую-то левую девку и от тоски выть?
— Ткачев…
— Нет уж, вы меня выслушайте, сделайте милость! — Стиснул челюсти, помолчал, борясь с накатывающими волнами эмоций. — Да я вообще не понимаю, как до этого жил! Зачем жил! Чтобы в баре каждый вечер зависать и десятую девку за месяц склеить? Я себя потерял, давно потерял. Не когда Катя… Раньше гораздо, наверное, еще когда с “палачами”… А потом и вовсе… Я думал, что мне жить незачем, что у меня нет ничего… А когда вы… я понял, что у меня только одно было — вы. Всегда были. Я же ради вас… благодаря вам… И как бы там ни было… какой бы вы ни были… вы не предадите никогда, вы… Я знаю теперь, что и ради чего делаю, знаю, ради кого мне все это нужно. И не уйду теперь никуда, не надейтесь даже.
— Паш… — дрожащие пальцы мягко коснулись его лица, погладили щеку, прижались ко лбу. — Ты пойми… Я же ведь… Я ничего, ничего не могу тебе дать, понимаешь? Измученная старая тетка…
— В следующий раз за такое по губам получите, обещаю, — на полном серьезе предупредил Ткачев, мысленно усмехнувшись: видела бы она себя со стороны в том шелково-кружевном одеянии в их неудавшийся вечер, или когда в распахнутой форменной рубашке содрогалась на нем, выстанывая что-то в высшей степени неприличное…
— Я правда… я ничего не могу для тебя сделать, понимаешь ты это? Я бы очень хотела, правда… Ты… ты замечательный, надежный, заботливый… Но я… я ничем не могу тебе ответить, ничем. Я могу, если иногда будет свободный вечер, приготовить тебе ужин, я могу волноваться за тебя, когда ты будешь на работе, я могу быть с тобой и мне будет хорошо как никогда… Но это все, понимаешь? Я не смогу родить тебе ребенка, я не смогу каждый день варить тебе обеды и обустраивать быт, я буду выносить тебе мозг не только на работе, но и дома… Зачем тебе женщина-начальник, которая будет командовать круглые сутки?
Ткачев неожиданно улыбнулся, перехватывая прохладную руку и прижимаясь к ней щекой.
— Вот вы умная вроде женщина… полковник опять же. А сейчас такую ерунду говорите… Я разве требую от вас чего-то? Питания трехразового, африканских страстей каких-то, увольнения с работы, в конце концов? Я же знаю, что вы без своих погон просто загнетесь. И замашки ваши командирские все уже выучил. А дети… да вы сами как ребенок, Ирин Сергевна, вас же вообще оставить нельзя, чтобы вы не встряли куда-нибудь… Ну а если мне лет так через пять что-то или кто-то в голову ударит и я дико прям захочу возиться с малышней… Сын ваш, думаю, к тому времени успеет уже парочку завести. А чего? Зваться буду “дедом Пашей”.
— Дурень! — Тихонько ткнула кулачком в бок. — Я с ним о серьезных вещах, а он…
— Так и я не шучу, Ирин Сергевна. — Бережно притянул к себе, коснулся губами спутанных волос. — Я же вам говорил уже, что не отделаетесь от меня?
========== Эпилог ==========
Ира устало сбросила туфли, раздраженно дернула давящий ворот рубашки, с удовольствием погружаясь в тихую прохладу дома после пыльной и душной улицы. Из кухни тянуло сквозняком от работающего кондиционера, витали аппетитные запахи чего-то невероятно вкусного, чуть слышно работал телевизор. Удивительно это было — после стольких лет одиночества возвращаться в квартиру, наполненную звуками, запахами, голосами, неожиданным чувством нужности… Тихонько прошла в кухню, остановилась у двери, прислонившись к косяку и с улыбкой смотря на задремавшего в углу дивана Пашу с пультом в руке. Переступила порог, налила из стоявшего на столе кувшина какой-то восхитительно-прохладный ягодный напиток, замечательно освежающий в такую жару, иронично подумав, что среди прочих достоинств не последнюю роль в ее “завоевании” сыграли кулинарные таланты капитана, точнее, теперь уже майора.
— Ирин… — Сонно потянулся, щурясь и пытаясь стряхнуть дремоту, в этот момент какой-то особенно трогательный и родной.
— Да ты сиди, сиди, — усмехнулась, присаживаясь рядом, почти на автомате потянулась к нему, коснувшись губами щеки. — Лиса спит?
— Еще бы ей не спать, — беззлобно проворчал Паша. — Всю ночь заливалась…
— Ну а ты что хотел? У Сашки когда зубы резались, он знаешь какие концерты закатывал… Алиска еще молодцом держится.
— Так и хочется сказать: “Вся в маму”, — засмеялся Ткачев, поворачиваясь и прижимая Иру к себе. Второй рукой бесцеремонно скользнул под форменную юбку. — Может, сегодня ночью у меня?..
— Ты меня прям соблазняешь, — лукаво засмеялась Ирина, с удовольствием подставляясь под ласкающие ладони.
— Ну я же кому-то обещал погружение в Камасутру устроить, когда у этого кого-то все раны и синяки заживут, — хитро улыбнулся Паша, принявшись за пуговицы на рубашке. — Такими обещаниями, товарищ змея-искусительница, не разбрасываются.
— Звучит многообещающе, — протянула Ира и, в последний момент вывернувшись из настойчивых рук, скользнула к выходу. — Но сначала погружение в душ. И не вздумай сунуться “спинку потереть”, — грозно добавила уже из коридора, — не хватало еще, чтобы Сашка нас опять едва не застукал!.. Ночью, все ночью!
Паша проводил разочарованным взглядом скрывшуюся из виду начальницу и потянулся к зазвонившему телефону.
— Ромыч, блин, ну чего еще случилось? Мне в кои-то веки нормальный выходной выпал!..
— Ткач, да не бухти ты, — в голосе друга звучала медленно нарастающая паника. — У меня тут Ванька орет, я без понятия, че делать! До Лены еще дозвониться не могу!.. Как его успокоить?
Паша бросил взгляд на часы.
— Конечно, блин, он орать будет, а ты бы не орал, если бы несколько часов голодным просидел?
— Так его же Лена недавно кормила… Вроде, — с сомнением добавил Савицкий, и Паша с усмешкой подумал, что с такой мамой-наседкой, как Измайлова, Рома от подробностей малышовой жизни оказался так же далек, как пингвины от сезонных перелетов на юг.
Алиска и Ванька осчастливили своим появлением семьи суровых оперативников два месяца назад. Расследуя ограбление пенсионерки, в результате скончавшейся в больнице от черепно-мозговой травмы, Рома и Паша в поисках родственников отправились в адрес. Однако на квартире, кроме двух истошно кричащих младенцев, не нашли никого. Позже выяснилось, что молодая мать девочки Алисы недавно попала под машину, а кто отец, так и осталось загадкой, впрочем, как появление второго ребенка, родителей которого так найти и не удалось. И решение, возникшее сначала у вздыхающей и умиляющейся Измайловой, неожиданно нашло поддержку не только у ее мужа, но еще у двоих участников истории. Паша не знал, каким образом Зиминой удалось все устроить, но в результате Измайлова наконец-таки примерила на себя роль сумасшедшей мамаши, окружив заботой чудесно приобретенное чадо. Она, в отличие от вполне лояльно настроенной Иры, никаких нянек в своем доме не потерпела, полностью взвалив все на себя — оставалось надеяться, что сверхвнимание и гиперопека ребенка все-таки не испортят. А вот Ирина Сергеевна отказаться от любимой работы, на которой удержалась с таким трудом после всех событий, даже на самое непродолжительное время не смогла. Пашу это, впрочем, нисколько не удивляло и не напрягало — другого от дорогой начальницы сложно было ожидать. И семья в подобном формате — с любимой женщиной, вечно пропадающей на работе и полной амбиций, с ее сыном, готовым вот-вот выпорхнуть во взрослую жизнь, и с чужим по факту ребенком, к которому неожиданно быстро привязался, — такая семья вовсе не казалась чем-то странным или нелепым. Ведь это была его тихая пристань.
