Сотрудника, твою мать, мысленно выругалась Ира, стиснув руки.

— И не надо этих риторических вопросов, что будет, если вы откажетесь в следующий раз, — как будто угадав невысказанный вопрос, продолжил незнакомец. — Тот, кто стал однажды одним из нас, остается с нами до конца. Без этого существование организации не только бессмысленно, оно будет под угрозой.

— Я поняла, — мрачно бросила Ира, касаясь пальцами ручки двери.

— Вот, возьмите. Мы очень ценим каждого, кто работает с нами, впрочем, я вам это уже говорил, — Зимина не успела понять, как на соседнем сиденье оказался внушительный конверт. — Вы наверняка найдете, как этим правильно распорядиться.

Ира медленно раскрыла конверт и, бросив взгляд внутрь, криво усмехнулась.

— Ну, если вы каждому своему “сотруднику” платите столько, то, думаю, желающих вершить справедливость у вас более чем достаточно. Боюсь даже спросить, откуда такое финансирование.

— А вы не спрашивайте. Для этого есть другие люди. Ваша задача — просто выполнять приказы и получать за это приятные бонусы.

— Киллер почти что на государственном окладе? Оригинально, — хмыкнула Ира и, не прощаясь, выскользнула из роскошного авто.

***

Паше все больше казалось, что те эпизоды, каждый раз выбивавшие почву из-под ног, переворачивавшие его представления обо всем — о Зиминой, о том, что происходит между ними, вообще обо всей этой нелогичной, нелепой ситуации, — это все ему просто привиделось. Та разбитая, растерянная, устало принимавшая его помощь, или страстно-покорная, яростно-нежная Зимина — может, она существовала только в его воспаленном, обезумевшем воображении? Ирина Сергеевна — деловито и сухо кивавшая на его приветствие в лабиринтах коридоров; резко и грубо отчитывавшая провинившихся сотрудников; как ни в чем не бывало подкалывавшая их с Ромой или угощавшая чаем, выслушивая их отчеты о внеслужебных заданиях, — эта Ирина Сергеевна могла быть такой прежде. Но сейчас? Он бы скорее поверил, что она после всего произошедшего вообще забудет о его существовании, сделав вид, что не замечает в упор; он бы поверил, если бы она, не привыкшая никому прощать дерзость, начала бы придираться к любому пустяку и в итоге уволила бы со скандалом…

Но она, черт возьми, снова делала вид, что не происходит вообще нихрена!

— Что, даже не потребуете, чтобы я извинился? — Паша с тихим звяканьем отставил чашку на блюдце, дождавшись, когда за срочно умчавшимся куда-то Савицким закроется дверь. Поднял глаза, неприлично-пристально разглядывая начальницу — заметить, уловить что-то несвойственное, оскорбленное, а может быть откровенно неприязненное.

— Ты о чем? — привычно-вопросительно приподняла бровь, аккуратно разворачивая конфетную фольгу. Тонкие нервные пальцы даже не дрогнули, а Пашу при одном взгляде на длинные ногти с новеньким маникюром прошило горячей дрожью — так ослепительно-ярко вспомнилось ощущение этих рук, исступленно вцеплявшихся в его плечи, этих ногтей, собственнически оставлявших рваные пунктиры царапин на коже…

— Знаете, я восхищаться начинаю, — криво улыбнулся Ткачев, встретив невозмутимо-прямой взгляд потемневше-карих. — Серьезно. Ваше умение постоянно делать вид, что ничего не происходит, вызывает восхищение.

— А, так ты, наверное, хочешь узнать, какое впечатление на меня произвели твои постельные таланты? — с мягким сарказмом осведомилась Зимина, медленно облизнув губы. От пропитанного ехидством вопроса, от этого неосознанно-вызывающе-эротичного движения, от мысли о том, какие у нее податливо-жаркие, мягкие губы, хранящие привкус ванили и шоколада, в лицо ударила смущенно-жгучая яростная волна.

— Я не понимаю, — проклятая хрипотца, прорвавшись в голосе, выдала самым предательским образом. — Зачем вы…

— А, ты об этом. — Едва заметно усмехнулась. Снова потянулась к чайнику, разливая по чашкам кипяток — так, будто они по-семейному мило сидели на уютной кухне, болтая о самых невинных вещах. — Интересно, почему я не влепила тебе пару пощечин и не вытолкала за дверь? — На миг отвернулась, мазнув по щеке выбившейся рыжей прядкой. Когда снова взглянула на Пашу, лицо было непроницаемым и усталым, без тени насмешки, а голос обесцвеченно-утомленным. — Ну я же вижу, что происходит. Бесишься, психуешь, бухаешь… А злость выместить не можешь. Долго еще так протянешь? А мне что, смотреть, как ты с катушек съезжаешь, ждать, когда выкинешь хрен пойми что? Мне оно надо? Ну сорвался, с кем не бывает. Успокоился? Пар выпустил? Все, живем дальше.

— Вот как это называется? — невесело усмехнулся Паша. — Психологическая помощь такая типа?

— А тебе по-другому хочется называть? — едко уточнила Ирина Сергеевна. Поднялась, составляя чашки, неловко задевая его ногу затянутым в тонкий капрон коленом. И от этого неуклюже-случайного, мимолетного совершенно движения прошибло в несколько сильнее, чем когда, разгоряченный алкоголем и возбуждением, тискал в полутемном коридоре ту фигуристую эффектную незнакомку.

Почему это с тобой происходит?

Забыть, перечеркнуть — что может быть проще? Когда и самому невыносимо-стыдно, что посмел, нарушил, — все границы, все преграды, существовавшие когда-либо. Этого ведь не могло случиться с ними — ни раньше, когда отделяла стена уважительно-твердой преданности, ни теперь, когда все настолько запуталось, что уже и неясно, что легче — уйти, возненавидеть, простить.

— Крепко же тебя шарахнуло, Ткачев… — усмехнулась Зимина, поймав его взгляд. — Че ты паришься, я не пойму? Как будто впервые потрахаться и забыть.

— Ирина Сергевна!..

Она выбивала его — опять. Паша торопливо разжал пальцы, сковавшие тонкое запястье, чувствуя, как к щекам приливает жаркая краска.

— Паш, иди работай, — тихо выдохнула Ирина Сергеевна, растирая ноющую от железной хватки руку.

И, прикрывая за собой дверь кабинета, Ткачев больше всего желал, чтобы устало-теплая мягкость в голосе начальницы ему всего лишь послышалась.

***

Паша проснулся от навязчивого звона и, потянувшись к мобильнику, вздрогнул, моментально стряхивая дремоту. Сорвался с постели, нашарив брошенную на стуле куртку; вылетев в коридор, обулся и схватил ключи от машины.

К нужному месту примчался рекордно быстро, почти одновременно с Зиминой. Поспешно, едва попадая пальцами по кнопкам, набрал номер Савицкого.

— Ром, ты в отделе? Пробей мне срочно…

Нетерпеливо смотрел на цифры в углу экрана — прошло не больше трех минут, хотя казалось, что добрые полчаса. Наконец послышался долгожданный звук смс-сообщения. Ткачев, мельком бросив взгляд на текст, выскочил из автомобиля, даже не беспокоясь, заметит ли его по-прежнему остававшаяся в машине Ирина Сергеевна.

Бегом поднялся на нужный этаж и требовательно вдавил палец в кнопку звонка.

========== Часть 20 ==========

— Ткачев, ты че тут делаешь? — набросилась Ирина, едва они с Пашей оказались на улице. Сердито развернулась к нему, сверля раздраженно-холодным взглядом. — Ну?!

— Такой же вопрос, Ирин Сергеевна, — невозмутимо парировал Ткачев. — Только не говорите, что прогуляться на ночь глядя решили в противоположном от своего дома месте.

— А это уже не твое дело! Я тебя спрашиваю, что ты тут делаешь! — повысила голос Зимина.

Ткачев мысленно усмехнулся. Интересно, как долго Ирина Сергеевна будет его убивать, узнав, что он воспользовался случаем и установил на ее телефон хитрую программку, отслеживающую любое изменение привычного маршрута владельца? Впрочем, знать ей об этом вовсе не обязательно. И о том, что он пробивал жильцов дома, вычисляя потенциальную жертву, впрочем, тоже.

— Ну хорошо. Поступил сигнал насчет недавно освободившегося уголовника, я поехал проверить…

— Паш, ты что, издеваешься? — страдальчески поморщилась Ира. — Ты за кого меня принимаешь? Я рыжая не потому что на солнце перегрелась! В совершенно не свою смену опер поехал отрабатывать какой-то там сигнал!

— Дайте-ка сюда, — Ткачев без малейших церемоний отобрал у начальницы сумку и, заглянув внутрь, иронично хмыкнул. — А вы сейчас, наверное, будете мне сочинять, что прогуляться собрались на машине с левыми номерами и с пистолетом с глушаком!