— Ткачев, я что, настолько плохо выгляжу, что кажусь смертельно больной? — с усмешкой спросила она, взглянув в темный омут настороженно-внимательных глаз. — Что ты здесь делаешь? Здесь, в моей квартире, со мной? Изобретаешь какие-то блюда, — Ира кивнула на заставленный тарелками стол, — завариваешь чай, ведешь душеспасительные беседы, как будто не можешь придумать ничего интереснее… Зачем тебе это? Ты сейчас мог бы сидеть с приятелями в баре, бухать и обсуждать футбол, мог бы в полное свое удовольствие трахать хер знает какую по счету девку, а вместо этого…

— Ирина Сергеевна, вы меня обидеть хотите? — на удивление спокойно отреагировал Паша, перебив. Отошел от плиты, опустился напротив начальницы, бережно взял в свои руки ее холодные узкие ладони. — Я просто хочу вам помочь. Должен.

— Ты ничего мне не должен! — резко и нервно оборвала Зимина, однако сил высвободить руки не нашлось. — Что ты вбил себе в голову? Или думаешь, если я размякла, выболтала лишнее, то надо меня теперь жалеть? Я не нуждаюсь ни в чьей помощи и тем более жалости, запомни!

— Жалеть? Вас? — Ткачев едва не рассмеялся тому, насколько это нелепо прозвучало. Жалеть. Жалеть можно убогих или больных, жалеть можно сбитую на дороге собаку или повредившую лапу кошку, но жалеть непробиваемую, властную, яркую личность… — О чем вы? Я хочу помочь. Так, как вы всегда помогали нам. Вы… вы всегда были для нас… не знаю, опорой, источником силы… Твердили, что мы семья, а сами постоянно решали какие-то проблемы. Конечно, мы тоже — выполняли какие-то поручения, просьбы… Но по-человечески, — Паша поднял глаза, уверенно и мягко посмотрев ей в лицо, — по-человечески — никогда. Никто, никто из нас ни разу не задался вопросом, сколько вам приходится на себе тащить. Принимали как должное. Вы помните притчу о соломинке, сломавшей спину верблюда?

— Отличное сравнение, Паш, — фыркнула Ира, но Ткачев не обратил внимания, неосознанно поглаживая ее тонкие пальцы.

— Вы слишком много на себя взвалили. И никому никогда не показываете, что вам нужна помощь. Только в этом нет ничего плохого или стыдного, Ирина Сергеевна. Вы сами говорили, что мы семья, так разве в семье не принято принимать помощь? И если я могу вам помочь: охранять вас, пока вам угрожают, решать какие-то бытовые вопросы, даже просто выслушать… То я должен это сделать. Потому что есть груз, который нельзя нести в одиночку.

Паша не знал и сам, откуда вдруг взялись эти слова, эта непоколебимая убежденность и переполнявшее душу желание разделить с ней то, что, свалившись на эти хрупкие плечи, просто раздавит и уничтожит. Он знал лишь, что только так будет правильно.

========== Среди ясного неба ==========

После трудного, утомительного дня, вкусного сытного ужина, бокала хорошего вина Ира смягчилась, совсем утратила бдительность, а приятная расслабленность в мышцах и вовсе стала навевать сон, так что когда сидящий рядом на тесном кухонном диванчике Ткачев внезапно развернул ее к себе, заставив от изумления выпустить из ослабевших пальцев домашнюю кофту, у Иры не нашлось даже достойного ответа, чтобы отреагировать на его выходку.

— Совсем свежие, — глухо произнес Паша, остановившимся взглядом рассматривая синяки на тонкой руке. — Когда последний раз укололись? — И, заметив вспыхнувшую ошарашенность в расширившихся зрачках, обессиленно выпустил худое запястье. Отодвинулся, отводя глаза, извлек из кармана джинсов сложенный вчетверо листок. — Я нашел у вас в кабинете ампулу из-под лекарства. Сделал экспертизу. В этом вашем чудо-средстве самая обычная, хоть и изрядно разбодяженная, наркота.

— Ты… — Зимина возмущенно повернулась к нему, в пылу эмоций забыв, что не совсем одета. Опомнившись, поспешно застегнула последние пуговицы; впилась яростным, ледяным взглядом. — Какого черта, Ткачев?! Тебя кто-то об этом просил?!

— Ирина Сергеевна, что вы с собой делаете? — Больной, угасший взгляд, голос обреченно-тихий. Не сдаваться, не опускать руки, всегда быть сильнее других людей и любых обстоятельств — и тут вдруг какая-то медленно убивающая дрянь, от привыкания к которой она не способна избавиться. Да про нее ли это, про железную, несгибаемую полковника Зимину? — Сейчас эта гадость, потом что — кокс, героин? Вы… вы что творите?! На себя наплевать, так хоть о сыне подумайте! О работе! Да первая же медкомиссия — вы с треском вылетите! Вы этого добиваетесь?! Или мне вам расписать, к чему это все приводит, как будто сами не знаете?.. — Выдержки хватило ненадолго, Паша сорвался на крик после первой же фразы. Не мог поверить. Дикость, чушь, бред. Но скомканный лист бумаги со смятыми строчками безжалостного заключения лежал перед ним, и от этой истины было никуда не деться.

— Не ори на меня! — Голос треснул гневной обледенелостью. — Я тебя лезть в мои дела не просила! Со своими проблемами я как-нибудь сама разберусь!

— Как вы разбираетесь, я уже вижу! — Ткачев и не думал сбавлять обороты. Не представлял, как достучаться, какие ключевые слова подобрать, чтобы остановить, прекратить, пока не стало поздно. Ситуацию усугубляло, что Зимина до последнего вряд ли признается себе в слабости, даже если и будет бороться, ни за что не даст понять, что ей нужна помощь, тем более — не примет. Наверное, в прежнее время Паша бы отступил, согласился, что это не его дело и лезть куда не надо его не просят, Зимина и сама в состоянии решить свои проблемы, и все как-то само пройдет, утрясется, наладится. Но теперь, разглядев всю ее скрытую надломленность, вымотанность, истерзанность, не допускал об этом и мысли. Но чем и как, тем более против ее воли, смог бы помочь, не понимал совершенно.

— Я все сказала! — В интонации звякнуло бритвенно-острым металлом предостережения. — И даже не вздумай кому-нибудь проболтаться!

Дверь кухни затворилась с раздраженным сухим хлопком. Продуктивного диалога не получилось.

***

Для своего законного выходного Паша проснулся неожиданно рано. Долго лежал неподвижно, вслушиваясь в сонную тишину квартиры, то и дело перебиваемую щелканьем часовых стрелок, приглушенным грохотом дверей, влажным плеском воды, звуком шагов. На кухню Ирина Сергеевна не заглянула, зато послышался смазанный шум в коридоре, стук каблуков, затем щелкнул дверной замок и шаги переместились уже на лестничную площадку. И куда это понесло товарища полковника в такую рань, если учесть, что еще вчера она планировала взять отгул? Не размышляя больше ни минуты, Паша сорвался с дивана, даже не заботясь о беспорядке. В прихожей рванул с вешалки куртку, нашарил в кармане ключи от машины и, проигнорировав лифт, бегом спустился по ступенькам. Во дворе очутился как раз в тот момент, когда за углом скрылась машина такси.

Ткачев не позволял себе раздумывать, как это выглядит, насколько это попросту неприлично и какое он имеет право вторгаться в личную жизнь начальницы — о каких границах личного теперь может идти речь, если в каком-то смысле стали почти семьей? Хотя может зря он поднял такую бучу и развил бурную деятельность — может, как раз ту самую личную жизнь и устраивает начальница, сбежав от слишком бдительного охранника? Ну и дураком же он окажется, если Ирина Сергеевна всего лишь отправилась на свидание…

Такси остановилось довольно быстро. Зимина, выйдя из машины, что-то сказала водителю и вскоре скрылась за дверями невзрачного, но добротного здания. Медицинский центр “ГипноС”, заметил вывеску Паша и нахмурился: уж не тут ли полковнику подогнали во всех отношениях “замечательное” лекарство?

Когда спустя полчаса Ирина Сергеевна снова уселась в машину и отбыла, Ткачев, не сомневаясь, правильно ли он поступает, выбрался из автомобиля и направился к медцентру. Нужно было выяснить все до конца.

***

Последний раз Ира ходила по магазинам в какой-то другой жизни: то вечно не хватало времени, то не было настроения. Но теперь, волей случая (у любимых туфель в самый неподходящий момент сломался каблук) оказавшись в недавно открытом торговом комплексе, Ирина с истинно женским восторгом разглядывала витрины, уже догадываясь, что страшный и неконтролируемый зверь Шоппинг цепко схватил ее в свои коварные лапки. К запланированной паре самых простеньких элегантных туфель добавились и чудесные босоножки, и лодочки “на выход”, смело отнесенные к настоящему произведению искусства. Очутившись в соседнем отделе, Ира, переворошив кучу вешалок, добыла несколько замечательных блузок, превосходное строгое платье с открытой спиной и костюмчик с юбкой немного короче обычного. Покрутившись в обновке у зеркала, Ира довольно решила, что, если отвлечься от общей изможденности лица и морщинок, в остальном она еще вполне ничего: диета “поесть от случая к случаю” и регулярные нагрузки в спортзале сделали свое дело, так что фигуре полковника Зиминой могли позавидовать многие более молодые дамы.