========== Откровения. I ==========
Мялся Ткачев долго. Вертел в руках опустевший стакан из-под виски, рассматривал цветочный узор на абажуре приглушенно светящейся настольной лампы, переводил невидящий взгляд с одного предмета на другой, но заговорить не решался. Ирина Сергеевна, с еле заметной снисходительной усмешкой наблюдая за ним, не выдержала первой.
— Ткачев, ты в одиннадцать часов вечера ко мне помолчать пришел? Полюбоваться мной? А может, тебе выпить не с кем?
— И-извините, — пробормотал капитан, наконец поднимая взгляд. В тепло-карих глазах, казавшихся в полумраке совсем черными, светилась какая-то растерянная задумчивость, даже неловкость, как будто собирался признаться в чем-то постыдном, неприятном даже для себя. Собирался и не осмеливался.
С ним что-то было не так. Слишком не так. И что-то подсказывало Ире, что дело тут вовсе не в недавних событиях, изрядно вымотавших их всех, обрушившейся истине, от которой он вряд ли когда-нибудь сможет отойти. От привычной профессиональной цепкости не ускользнуло, каким потерянным, перевернутым он выглядел в последнее время, но выяснять, приставать, лезть в душу к подчиненным никогда не входило в привычку, хотя какая-то смутная, едва ощутимая тревога садняще царапала каждый раз, когда невольно отмечала тихую отстраненность, внезапную закрытость словно погруженного в себя капитана, старательно игнорируя почти-взволнованность и убогую пародию на заботу, толкавших озвучить назревающий вопрос и убедиться, что не предвидится никакой катастрофы.
— Ну, признавайся давай, что натворил?
Мягкая насмешка в чуть хрипловатом, негромком голосе, взгляд пронзительно-настойчивый, но не давящий, лишь в самой глубине настороженно-потемневших зрачков какое-то странное, непривычное выражение, мелькнувшее на долю секунды и исчезнувшее так быстро, что он не успел распознать.
— Ирин Сергевна, вы помните… ну, тот день, когда мы отмечали ваше возвращение, — заговорил наконец Паша, упираясь взглядом в расшитую скатерть и не замечая даже, как судорожно сжимаются лихорадочно сцепленные пальцы.
— Старческим маразмом я пока не страдаю, — в своей привычной манере, вздернув бровь, съязвила Зимина, но Паша не обратил внимания на ехидство.
— В общем, так получилось… — Ткачев потер подбородок, все также избегая взгляда начальницы и, сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, выпалил: — Так получилось, что я поцеловал Измайлову. Случайно. Перепутал в темноте, и…
Изящная чайная ложка, которую Ирина Сергеевна рассеянно крутила в руках, дожидаясь, когда Паша соберется с силами и обозначит суть, с тихим звяканьем скользнула на пол.
— Так ты поэтому сам не свой ходишь? — заледевше-спокойным тоном уточнила Ирина Сергеевна после паузы.
— Я… Ирин Сергеевна, я не знаю, что делать, — Паша устало взглянул в непроницаемое лицо начальницы, словно пытался в ее глазах увидеть единственно верный ответ. — Я не знаю, как мне в глаза Роме смотреть, Лена еще… — Ткачев невольно вздрогнул, вспоминая тот шквал растерянности, неловкости, смущения, когда в прижимавшейся к нему, с готовностью отвечающей на поцелуй девушке опознал жену друга. Это было дико, неправильно и отвратительно-подло: Паше ничуть не становилось легче от понимания, что все произошло по нелепой ошибке, дурацкому стечению обстоятельств, а особенную неприятно-зудящую горечь придавала мысль, что отношения Ромы и Лены в последнее время и без того дали изрядную трещину. Лишним подтверждением тому являлись и участившиеся визиты Измайловой в кабинет оперов, и многозначительно-лукавые улыбки, и какие-то туманно-намекающие фразы, брошенные будто невзначай… Ткачев срывался из кабинета каждый раз, едва завидев на пороге жену друга, избегал даже случайно сталкиваться с ней в коридоре и перестал заглядывать к Роме по вечерам на пиво и футбол, постоянно изводя себя вопросом: сказать или промолчать? Он мог забыть, выбросить из головы тот позорный эпизод, заставлявший его чувствовать себя предателем; сделать вид, что ничего вовсе не было, но как смотреть в глаза давнему другу, в упор не замечающему выкрутасов жены, он не представлял. Разрушить многолетнюю дружбу из-за глупой случайности, из-за женщины, при взгляде на которую не возникало ничего, кроме накатывающего жгучей волной замешательства и стыда? Это была бы слишком дорогая цена за поцелуй, которого не должно было быть.
— Это что, было настолько до охренения незабываемо, что ты теперь сон потерял? — с холодной иронией хмыкнула Зимина, отчего-то не глядя на него.
— Ирин Сергеевна, да причем здесь!.. — горячо перебил Паша и прежде, чем осознал, порывисто стиснул прохладную ладонь начальницы, не заметив, как она почти что испуганно напряглась. — У них и так сейчас какая-то ерунда происходит, а тут еще это… Ирина Сергевна, мы с Ромычем… Да он мне почти как брат, мы с ним столько всего прошли… Он, он если узнает, он ни меня, ни ее ведь не простит…
— Паш, что я могу сделать? — тихо спросила Ира, перебивая скомканную, торопливо-сумбурную речь, и, сама не понимая свой внезапно-успокаивающий жест, мягко погладила его нервно сжимающиеся пальцы. Ткачев вскинул голову, и из напряженного взгляда плеснуло жаркой, искренне-чистой признательностью.
— Поговорите с ней. Ну, как-то по-женски… Ромыч, он ведь ее правда любит, и…
— Я попробую, Паш, — поспешно проговорила Ирина Сергеевна, и Ткачев облегченно выдохнул.
— Спасибо, — негромко произнес он и, не в силах справиться со странно-жаркой волной захлестнувшей благодарности, поднес к губам прохладные тонкие пальцы. — Спасибо вам.
Он знал: только она одна может им всем помочь.
***
— Саш, ты опять с ним встречался?
Скрещенные на груди руки, пристальный, ледяной взгляд, резкий, враждебный тон. Александр терпеть не мог эту инквизиторски-выпытывающую интонацию, как будто он по умолчанию был в чем-то виноват, а значит, должно последовать наказание, обжалованию не подлежащее.
— Мам…
— Что “мам”? Что “мам”? — завелась та с пол-оборота. — Семнадцать лет его не было, а тут нарисовался! Тебе напомнить, чем это в прошлый раз обернулось? Столько лет без него прекрасно справлялись и дальше справимся!
— Мам, Игорь хочет оплатить оплатить мое обучение и возместить те деньги, что…
— Надо же, опомнился! — гневно сверкнула глазами мать. — Все эти годы от него ни копейки не получали, а тут такая щедрость! Нет уж, обойдемся! За твою учебу я прекрасно могу заплатить сама, это раз! Ни в какую Англию ты не поедешь, это два! Видеться с этим… — мама тяжело выдохнула, видимо, справляясь с рвущимися с губ нелицеприятными эпитетами, — я тебе запрещаю, это три! Все, разговор окончен!
Сердитый хлопок двери, от которого висящий на стене плакат сорвался и упал за кресло, поставил резкую и бескомпромиссную точку в категоричном, больше похожем на раздачу приказов диалоге. Саша со вздохом опустился на не разобранную постель и покачал головой. Нет, мама-полковник это, конечно, круто, но чаще всего просто невыносимо…
В последнее время Ира, несмотря на постоянную усталость, очень плохо спала. Только после очередной таблетки, пол-ночи прокрутвшись без сна, наконец проваливалась в тяжелую, вязкую дремоту, не дающую отдыха, а лишь отнимающую силы. Все больше всевозможных упаковок с транквилизаторами занимали место на тумбочке возле кровати, в сумке, в ящике рабочего стола: снотворное, успокоительное, даже пара блистеров с обезболивающим. Еще с того времени, как оказалась не у дел, вдруг особенно ясно осознавая, что без своей работы не сможет полноценно существовать, Ира снова “подсела” на лекарства: казалось бы, пройденный этап после всего того тотального пиздеца, наступившего после убийства Лаптева. Она тогда не имела права расклеиться, ослабнуть, выдать себя — слишком много свалилось на плечи, слишком страшную тайну надо было сберечь. Правда, не слишком это ей помогло…
Ира раздраженно отбросила опустевшую упаковку: очередное якобы отличное снотворное не возымело никакого эффекта. А завтра в отделе очередная проверка, потом надо решить назревшую проблему с одним зарвавшимся бизнесменом, плюс еще Игорь, чтоб его… Не высыпаться теперь, вновь окунувшись в круговерть очередных забот, было бы непозволительной роскошью. Помедлив, Ира раскрыла тумбочку, доставая аптечку, порывшись, нашла нужную упаковку с ампулами и шприц, с сомнением повертев в руках, вспомнила добродушную улыбку и убедительные заверения врача в медцентре. Решительно закатала рукав рубашки, вынула ампулу и рванула хрусткую обертку шприца.
