Пытается жить.

И все вроде бы правильно, но...

Ехидно скалящиеся бесы в два счета крушат хлипкую конструкцию каменного спокойствия и баррикады самообмана расшвыривают без лишних усилий.

Поздно вечером, переступая порог пустой и отчаянно неприкаянной квартиры, Вика, взглядом бесцельно сканируя медленно угасающее лето за окном, отчаянно не понимает, что делает здесь — в чужом городе, среди совершенно чужих людей.

Хочется покидать в чемодан необходимый минимум вещей и вызвать такси на вокзал. Чтобы...

Чтобы что?

Гасит свет.

Чем ближе осень, тем ощутимее обострение.

Шмелев на каждой тренировке выкладывается на все двести; после по опустевшему льду упрямо гоняет шайбу или в безлюдном спортзале упахивается так, чтобы на утро болела каждая мышца.

Чтобы думать не оставалось сил.

Только очередным неприветливо-пасмурным утром, крутя в руках смартфон, бесцельно в списке контактов гипнотизирует взглядом знакомый наизусть номер, едва не срываясь на очередное смс заведомо без ответа.

Прекрати мне сниться, пожалуйста.

"Медведи" — чемпион.

Восторженный болельщицкий гул стихает; на экране отрывочно — кубок, тренеры, раскрасневшиеся и взволнованные лица игроков. Кисляк, Горовой, Костров...

Шмелев.

И в груди становится оглушительно тихо, когда:

— ... Что для вас самое главное в жизни?

— Победа.

Короткое "поздравляю" улетает подбитой птичкой; Вика выпускает смартфон из подрагивающих рук и называет себя полной дурой.

Хочется разреветься.

Шмелев не отвечает ей ни через час, ни через два; он не отвечает вообще.

Вика долго смотрит на сиротливое неотвеченное — единственное не стертое в их истории — и тянется к заветному "удалить", когда дверной звонок взрывается настойчивой трелью.

И Вика, беспечно распахнув дверь, думает в первое мгновение, что, похоже, сошла с ума.

Во второе Кузьма молча переступает порог и швыряет на пол спортивную сумку.

И только в третье:

— Шмелев... Ты почему...

— Потому что если без тебя, то я точно двинусь.

Вот так вот просто?

— В конце концов, ты же не сможешь всю жизнь от меня бегать, — улыбается.

— А ты что, всю жизнь собираешься...

У Вики в ее дождливых теплые ливни смывают растерянность — проясняется.

— А что мне еще остается?

И прежде, чем Вика успевает что-то спросить, выдавая очередную истинно-женскую глупость, сгребает ее в охапку, лицом утыкаясь в растрепанные завитки, пахнущие свежестью легких духов и подступающей осенью. Прижимает ее к себе до дискомфорта у ребер и наконец начинает дышать.

На августовском небе зажигаются первые звезды.