Рон тоже остановился, затих в ожидании, усилием воли удерживая рвущийся наружу счастливый смех.

— Ненасытная, — с довольным смешком прошептал Леон. — Я рассчитывал, что мы ее вымотали.

— И это тоже, — буркнула девушка и, развернувшись, устроила голову на его груди, — Спи! — приказала Алина и через секунду уже мерно спала, будто ничего и не говорила.

— Она разговаривает во сне, — посмеиваясь, пробормотал Рон.

Леон только улыбнулся, в попытках сдержать смех, но смешок все равно прорвался.

— Злые вы, уйду я от вас, — закрутилась Алина в одеяле, переворачиваясь на живот, натянула на голову подушку. — Рокочут тут под ухом, спать не дают.

— Красавица многих талантов, — выдохнул Леон, целуя девушку в висок.

Несколько долгих мгновений они так и лежали, молча, прислушиваясь к размеренному дыханию вновь заснувшей жены.

— Нет, это что-то большее. Прислушайся, — вернулся к прерванному бесцеремонным замечанием жены разговору Рон.

Леон, все еще не веря, беззвучно ухмыльнулся, но совету последовал. Эмоции жены он ощутил сразу — счастливая, уставшая. Ее эмоции фонили покоем, умиротворенностью и не стихающим блаженством с горькой ноткой какой-то задумчивой тревоги и настороженного ожидания, словно она в чем-то разглядела предвестники надвигающейся бури, но пока еще не осознавала, откуда дует ветер. И как далекий отголосок где-то за гранью этого бурлящего моря эмоций — были другие эмоции: надежда, безмятежность, восхищение, благодарность, любовь, умиление, опасение и легкая горечь, как рябь, слегка беспокоящая поверхность океана.

— Все же сожалеешь, что не единственный? — догадался блондин.

— А ты нет? — откликнулся с легкой досадой Рон.

— Нет, я смирился с этим, когда услышал предсказание в ледяной пустоши. И когда предположил, что я не смогу быть с ней. Решил, что пойду на все, но стану для нее необходимым. Добьюсь, чтобы она меня полюбила.

— Дурак, любят не за что-то, а вопреки, — застонав, пробормотала Алина, переворачиваясь на спину. Дернулась, поднимаясь, и снова упала в постель с громким стоном. — Это вообще иррациональное чувство. Я вот готова, тебя прибить, но все равно люблю. Я понимаю, разговоры в постели после секса… Только обычно мужики спят, отвернувшись к стенке, а женщине нужно поговорить, — посмотрела с каким-то сомнением на мужчин. — Но может, все же дадите поспать? Хоть чуточку? — показала двумя пальцами.

— Мы дали. Чуточку, — пробормотал Леон, все еще не в силах унять ускоренное биение сердца, сорвавшегося в пляс от ее признания. Коснулся губами обнаженного плеча. — Но, мы плохо справились с выматыванием тебя. Совсем не состоялись, как мужья, — хмыкнул, захватывая в плен сосок.

— Что опять? — удивилась Алина, чувствуя нарастающее возбуждение мужчин.

— Опять и снова, — присоединился к Леону Рон, целуя ее в немного вздернутый нос. — Мне ты не сказала, что любишь, — голос прозвучал немного хрипло и обиженно.

— Нет, конечно. За что тебя любить? За тобой только в пропасть прыгать можно, — фыркнула недовольно, стараясь унять накатывающее возбуждение. — Можете делать, что хотите, но я буду спать! — предупредила, отворачиваясь и возвращая подушку на голову.

Ну, кто же даст поспать, когда кровь уже снова зажглась огоньком желания?

Много позже, утомленная она все же уснула. Так крепко, что не слышала, как ее купали, вытирали насухо и укладывали на свежие простыни. Как один за другим вернулись остальные.

— Я думал, вы тут голодны. Распорядился по поводу ужина, — пробормотал Рей, обожающим взглядом пробегаясь по едва прикрытому одеялом телу девушки.

Рон улыбнулся и, аккуратно высвободившись из объятий, стараясь не потревожить сон жены, встал, где-то там за гранью эмоций, ощущая, что дракону нужно прикосновение к ней.

— Я грязный, — с сожалением заметил Рей, костяшками пальцев нежно касаясь разрумянившейся щеки.

— Рей, — прошептала Алина, счастливо улыбаясь, но так и не шевельнулась, лишь засопела мерно и более спокойно.

— Как она различает нас? По дыханию, жесту, прикосновению? — задал рвущийся наружу вопрос Леон. Он не сомневался, что она их узнает по запаху, звукам, но вот по одному единственному касанию, пока сознание спит.

Мужчины в ответ лишь покачали головой, изумляясь еще одной загадке этой нереальной избранной ими женщины.

— Какие-то проблемы? — переключился на насущные дела Рон, выходя из спальни, чтобы вернуться с оставленными слугами подносом.

— Нет, — криво усмехнулся Рей, следя за тем, как в его спальне появляется стол у окна, и еще два кресла. — Совет принял во внимание перемены и поступок Бендрана. Только церемонию перенесли на завтра.

— Как и коронацию, — кивнул каким-то своим мыслям Леон.

— А что с пленным?

— Ничего… Ни пытки, ни угрозы не помогли выбить из него хоть слово. А к вечеру сознание буквально покинуло его. Глаза стали пустыми, а сам он превратился в кем-то управляемую куклу, — раздраженно ответил Ксай, ломая вилку в своих руках. Посмотрел на погнутый металл, недовольно мотнул головой, разочарованный своей несдержанностью, и отложил в сторону.

— Дэм?

Демон до сих пор не проронивший ни слова пожал плечами:

— Я отказался. Брат прирожденный Повелитель. Для него всегда интересы демонов будут в приоритете, а я… Я все отдам за одну возможность быть с ней рядом, — и так выразительно перевел глаза на Алину, что все замолчали, примеривая такое решение на себя. — Я даже от сына был готов отказаться…, - скривился презрительно, коря себя за такой выбор.

Алина завозилась, словно несогласная с этим его решением, ощущением, словами. И разговор мужчин увял. Каждый думал о чем-то своем. О том, от чего готовы отказаться и на какие жертвы пойти, о том, какие решения готовы принять ради ее безопасности и о том, как много в жизни может поменяться в одно мгновение.

Мне снился сон. Реальный и нереальный одновременно. Словно отголосок забытого воспоминания он засел в мозгу и настойчиво требовал своего высвобождения.

— Наконец-то. Ты путаешь мне все карты девочка своим промедлением. Ты уже давно должна была замкнуть круг. А теперь смотри, что ты должна сделать, — врывается в мое сознание женский голос. Голос, наполненный силой. Голос, привыкший повелевать.

Вспышка и перед моими глазами черный зал с огненной пентаграммой в центре черного каменного пола.

«Храм», — мелькает в мозгу догадка, когда я замечаю как отзеркаливается от украшенных мозаикой стен неясный свет пяти свечей в руках одетых в белое фигур.

Три угла пирамидой уходят в небо, а наверху в небольшом отверстии снова виднеются звезды и два спутника Аластри — голубая Сереа и кроваво-красная Каиа, затмевают их неяркое свечение.

В центре внутреннего круга пентаграммы мощная, определенно мужская, фигура в черном балахоне шепчет неразборчиво слова. И этот протяжный напев жалит как сотня игл в самое сердце. Всматриваюсь в его лицо, но разглядеть что-то кроме лихорадочно горящих неестественно светлых глаз альбиноса не могу. Звуки невнятного речитатива сливаются с громким женским стоном, и я отвожу взгляд от мужчины, чтобы посмотреть на пять покорно застывших фигур:

— Любишь ли ты меня, жена моя? — обращается он к одной из женщин.

— Люблю. Больше жизни, муж мой.

Мужчина довольно хмыкает и дергает за невидимую ниточку, вырывая сердце из груди. Белое одеяние, краснеет от кровавого потока, что по канавке устремляется к мужчине, гася горящий в ней огонь. Пока я смотрю за первой женой, тоже самое происходит и со второй, с третьей, четвертой и, наконец, пятая все также покорно, беззвучно и без сожалений, падает к ногам мужчины. Их кровь стремится к нему, растекается по внутреннему кругу, смешиваясь, поднимается вверх, нарушая все законы физики, пока не окружает его стеной из множества красных капель.

— Ты моя первая Разрушительница и имя тебе Алькава, — четко произносит он и через кровавую пелену в сторону первой женщины, темной тенью парящей над безжизненным телом в белом одеяние, летит, сверкая металлическими гранями, предмет неясной формы, влетает в тень и, рассеивающийся было сгусток обретает цельность.