– Дурой оказалась. Непроходимой, – вставил Даниил.

– Дур тоже трахать можно. Да и вообще, мне изучать что-то в этом плане не нужно. Хоть я и старый пень в сравнении с тобой.

– Ну, не прибедняйтесь…

– Да у тебя на лице эта мысль написана. А любви ведь все возрасты покорны. Твой папаша, например. Раненый-контуженый, никому, как говорится, не нуженный, а туда же…

Даниил вздрогнул. Это не ускользнуло от Купцова, который внимательно наблюдал за реакцией своего визави.

– А ты что, не знал?

– Я бы не хотел продолжать разговор на эту тему, – сквозь зубы пробормотал Даниил. – И вообще…

– Ну, вообще так вообще. Ладно, хватит про баб. Как сказал классик, о бабах не надо говорить, как о покойниках – или хорошо, или ничего; наоборот, о них только или плохо, или ничего. Согласен?

Даниил смотрел в сторону. То, что Купцов знал о некоторых сторонах личной жизни его отца, неприятно поразило его. Он решил сменить тему и подозвал официанта.

– Текила есть? Двести граммов и лимон. – Он вопросительно посмотрел на Купцова.

Тот хмыкнул:

– На такой жаре водку жрать? Извращенец… Мне пива холодненького.

Официант отправился выполнять заказ.

– На ваш счет в Швейцарии я перечислил пятьсот тысяч долларов, – сказал Даниил, доставая из дорогого кожаного портфеля файл с документами. – Все, как договаривались.

Купцов медленно поставил на стол запотевший бокал с пивом.

– А ты не ошибся, Даниил? – спросил он голосом, напоминавшим кладбищенскую речь чиновника на похоронах его бывшего начальника. – Мы не так договаривались…

– То есть? – не понял Даниил. – Полмиллиона…

– Да, но в какой валюте?!

Хвостов нервно поерзал на пластиковом стуле.

– По-моему, о долларах шла речь…

– О евро, Даниил, о евро. Пятьсот тысяч евро. У меня еще склероза нет.

Хвостов понял, что спорить и что-то доказывать бессмысленно.

– Хорошо. Я перечислю разницу.

– Вот и хорошо. Тогда это маленькое недоразумение мы забудем. – Он отпил пива из высокого фирменного бокала. – Как твои страховые дела? Многих застраховал от укусов летающих крокодилов?

– Сейчас больше страхуются от похищения инопланетянами, – принял его тон Даниил, довольный, что неудачная попытка надуть «благодетеля» не вылезла боком. – Короче говоря, на бизнес не жалуюсь. А как ваши могильные делишки? Покойнички не досаждают?

– Лежат, болезные… Кстати, анекдот есть сразу про мои дела и про твои. Приходит баба в страховую компанию: «Мой муж застраховался в вашей страховой компании от смерти на пожаре и вчера умер… Вы выплатите страховку?» – «А он умер на пожаре?» – «Нет, он отравился… Но я собираюсь его кремировать…»

Даниил усмехнулся.

– Я бы, конечно, выплатил ей страховку…

– Но по своей схеме, не так ли?

– Естественно… Кстати, неплохая идея. Справочку от врача… От МЧС… И все в ажуре!

– Вот, елки-палки, – поднял брови Купцов. – Правильно говорят, что в каждой шутке есть доля… шутки. Дерзай. Да, а что с твоим папашей? Он ведь не успокаивается… К епископу одному ходил, который за кладбища отвечает в Патриархии. Глядишь, скоро круглые столы начнет собирать с участием попов, ксендзов, мулл и раввинов.

– И генералов, если на то пошло.

– И генералов, ты прав. Вставляет твой предок мне палки в колеса. И ведь не уберешь его никак – креатура самого мэра. Ты уж извини, что я так про твоего папашу, но достал он меня капитально. Людей моих потихоньку убирает…

– Руслан Альфонсович, с отцом у меня натянутые отношения. Только одно могу сказать – есть очень мало способов как-то повлиять на него. Он ни Бога, ни черта не боится, это во-первых, а во-вторых, за свои дурацкие принципы готов отдать жизнь.

Купцов покачал головой.

– И как только таких людей земля носит? Вот, говорят, что эта самая земля на таких держится. Так и отправлялись бы под землю… Так нет же, ходят и жить мешают… Знаю я, Даниил, что батька тебе самому, мягко скажем, крылышки подрезать может. Если, конечно, узнает, чем ты на самом деле в своей страховой конторе занимаешься…

– Убьет, – сказал Даниил и залпом допил текилу. – А может, и в прокуратуру сдаст. С него станется.

– И позора не побоится?

– Если побоится, то убьет. «Я тебя породил, я тебя и убью».

– Тарас Бульба хренов…

– Хуже, Руслан Альфонсович. Тарас Бульба хоть сам жил, как хотел. У него один принцип в жизни был, а у моего батьки вся жизнь – один принцип.

– Ох ты, сам придумал? – спросил удивленно Купцов.

– Да не помню… Может, и вычитал где-то. И вообще, если бы он на меня эту гребаную фирму не повесил, все было бы по-другому.

– Что «по-другому»? – прищурился Купцов. – Детишек в школе Гоголя заставлял бы читать? А эти детишки, повзрослев, смеялись бы и говорили, что за любовь и Родину не жалко продать. Потому что превыше всего – любовь.

– А другие умные детишки с ними бы соглашались, но добавляли: «к Родине». Любовь к Родине… Блин, ну не к бабе же, действительно, а, Руслан Альфонсович?

Купцов фыркнул:

– Уел, капитально уел! Молодцом. Я тоже книжки в детстве читал. Правильные книжки. Про Павлика Морозова и Зою Космодемьянскую. А также про Гулю Королеву и Фею Убивающего Домика. Гарри Поттер тогда еще не родился. А больше всего я любил страшные сказки. Про покойников.

– Это заметно, – подколол Хвостов.

– Знаешь, как чудесно, – послушаешь на ночь сказочку в пионерском лагере, а потом снится, что ты в глухую безлунную полночь разговариваешь с мертвецами на заброшенном кладбище, а их руки проходят сквозь рыхлую землю и тянутся к тебе! И нужно поочередно коснуться каждой полусгнившей руки…

– А зачем?

– А так просто. Скажем, поздороваться. Мы же, пионеры, люди вежливые… Короче говоря, разбегаемся. А папашу твоего придется напугать. Не бойся, не до смерти. Пока.

Даниил не знал, что сегодня же вечером ему предстоит встретиться с человеком, о котором столь угрожающе говорил «благодетель». Вообще, последние годы он виделся с отцом довольно редко и лишь по необходимости. Не то, чтобы они ссорились, просто жизненные ценности у каждого настолько отличались, что говорить им было попросту не о чем. Оба понимали это, и ни разу не делали попыток поговорить, что называется, по душам, подсознательно чувствуя, что ни к чему хорошему это не приведет. Тривиальную сентенцию о том, что в спорах рождается истина, ни один, ни другой не принимали. Даниил вообще спорить не любил, предпочитая плыть по течению, не делать резких движений и вообще беречь дыхание. Отец же исповедовал постулат, гласивший, что в спорах ничего, кроме драки, родиться не может.

Конечно, Матвей Хвостов не был столь прямолинеен, чтобы не понимать, в каком мире он живет. Он просто делал все возможное для того, чтобы коррелировать мир внешний и мир внутренний с целью нанести как можно меньший ущерб и тому и другому. Впрочем, о столь высоких материях он даже и не задумывался – у него это получалось само собой. Таким уж он был человеком. Родись он где-нибудь в Тибете, из него вышел бы идеальный лама; но он родился в России, воевал в Афганистане, жил в эпоху перестройки, и поэтому принцип ничегонеделания трансформировался у него в принцип адекватного ответа. Он не собирался подставлять правую щеку, когда бьют по левой; наоборот, он считал себя вправе защищать от ударов щеки ближних.

Даниил тоже был не из тех, кто стал бы терпеть обиду. Но он старался не доводить жизненные ситуации до кризиса и уж, конечно, не бросился бы на защиту влюбленной парочки, идиллию которой нарушили уличные хулиганы.

Вернувшись после беседы с Купцовым к себе в офис, Даниил решил несколько неотложных вопросов, подписал нужные бумаги и собрался было ехать в один из столичных клубов, где частенько отдыхал от «трудов праведных», когда в кармане зазвонил мобильник. С удивлением и даже некоторым страхом он услышал голос отца.

– Даня? Ты занят сегодня вечером?

Даниил замялся, но, поняв, что у отца что-то важное, ответил: