Как, например, было в Тадфилде. Иногда Кроули думал, что, если бы не конец света, тот день, когда они посетили бывший сатанинский госпиталь, случайно оказавшись в центре пейнтбольного сражения, непременно бы закончился для них обоих постелью.

Потому что всё явно к тому шло. После того, как Азирафель, сияя глазами, уговорил Кроули удалить пятно краски с его пиджака, они оба явно почувствовали не просто напряжение. Воздух между ними загудел и завибрировал от повисшего в нём нереализованного желания. По крайней мере, Кроули точно сразу же залихорадило. Нельзя было даже просто взглянуть на Азирафеля, идущего рядом с ним (близко, слишком близко! Ангел тоже не пытался бороться с собой, это было так хорошо заметно Кроули!). Жаркое возбуждение охватывало его с головы до ног, концентрируясь в обжигающе острых ощущениях в паху.

И когда Азирафель в очередной раз завёл свою шарманку, доказывая, что демон из Кроули просто никудышный (как будто он сам об этом не знал!), Кроули просто потерял голову. Первым делом он, конечно, разозлился. Потому что когда тебе тычут правдой в лицо, особенно той правдой, которую хочется держать при себе и скрывать от окружающих, глаза начинает застилать кровавая пелена ярости.

Кроули в гневе схватил Азирафеля за грудки и намеревался было с силой впечатать его в стену, но уже на полпути понял, что никогда не сможет совершить ничего подобного со своим ангелом. Поэтому — смешно сказать! — он приложил Азирафеля к стене так бережно и осторожно, как только смог. Он орал, конечно, глядя ему в глаза, что «хороший» — это ругательное слово для демонов, выкрикивал что-то ещё злобное и ядовитое, уже понимая, как слабо выглядят его аргументы… Потому что где-то в глубине самого себя он ловил робкую мысль, что на самом деле мечтает услышать это обращение от ангела совсем при других обстоятельствах…

И Азирафель, вначале испуганно напрягшийся, вдруг расслабился под его руками. И у Кроули чуть не унесло последние остатки рассудка. Лицо Азирафеля, его глаза, пока Кроули гневно кричал на него и сыпал проклятьями, а особенно губы, эти призывно приоткрытые губы, ясно говорили Кроули, что ангел прекрасно всё понимает. И Азирафель был готов — чёрт побери! — по нему было видно, что готов наплевать на всё и снова переступить ту черту, на грани которой они оба уже однажды побывали.

Никогда Кроули не был так зол на человечество, как в ту минуту, когда их прервали. Они оба уже почти потянулись друг к другу, их глаза встретились, загорелись пониманием, их губы жаждали поцелуя, но — увы! — он так и не случился в тот день. И в день, последовавший за ним, тоже.

Он произошел много позже. В день, когда они отправились в «Ритц» праздновать победу.

Как рассказать словами, через что Кроули прошел за эти дни? Это невозможно, да ему и не хотелось вспоминать. Было много боли и страха, было колоссально много напряжения всех духовных и физических сил, был чудовищный выплеск эмоций. Он думал, что Азирафель погиб… нет, Кроули не хотел сейчас вспоминать об этом. Он смертельно устал от этого конца света. Очень утомительное мероприятие, спасибо, в следующий раз он на такое не подпишется.

Но всё же этот день был в его памяти, и от тех воспоминаний некуда было деться. Кроули ненавидел тот день, когда он поверил, что Азирафель покинул его. Он был готов умереть сам, хоть тысячу раз, только бы ангел оставался жив.

Несмотря на то, что последняя битва должна была начаться через несколько часов, его личный апокалипсис уже свершился. Он настиг Кроули в охваченных огнём стенах книжного магазина.

Он не знал, где искать Азирафеля. Он не чувствовал его присутствия. Кроули метался среди огня и не находил его земного тела.

Ад забрал у него главный смысл существования.

Тысячи лет Кроули жил мечтами об ангеле. Робкая надежда на то, что между ними ещё может что-то случиться, начала загораться в нем в последние дни перед концом света. И внезапно всё рухнуло. Растворилось пеплом. Сгорело в огне.

От ангела не осталось ничего, только полуобгоревшая книга, которую Кроули вынес из магазина. На память. Как будто за те оставшиеся до конца света часы он мог забыть Азирафеля… Он цеплялся за дымящуюся обложку и думал, что совсем недавно пальцы ангела касались её, гладили оттиски золоченых букв, листали страницы, ещё не обугленные и целые. И внутренне содрогался от рыданий, хотя внешне оставался холодным и отстраненным. Точнее, застывшим.

Всё так и должно было случиться. Кроули один виноват во всём. В том, что влюбился в ангела, едва увидел его в Эдемском саду. В том, что подвёл его к мысли заключить Соглашение. Сблизился с ним, приучил к себе, заставил расслабиться и довериться ему. За что ангел и поплатился. А Кроули остался жив.

Пусть ненадолго. Он был уверен, что не переживет Апокалипсис. У него не было ни малейшего желания принимать участие в войне. Но он жив, а ангела больше нет на Земле. И никто не может ответить, есть ли он сейчас на Небесах.

Если высшая справедливость до сих пор присутствует где-то там, в недосягаемых далях, то позволить Кроули сгинуть (желательно в муках) в первые же часы предстоящего сражения было бы единственно верным вариантом.

Он не хотел всего этого. Он не желал войны. Он не знал, что всё закончится этим, когда в начале времен полз на брюхе по цветущему саду к яблоневому дереву.

Неужели Бог до сих пор не услышала его? Кроули не справился. Он всё испортил. Это не его роль. Он никогда не хотел быть демоном…

Алкогольные пары мутили рассудок, глаза застилали пьяные слёзы. Позднее раскаяние, кому оно было нужно на пороге войны?

Никто не хотел его слушать. Никому не было дела до чудака, глушащего виски за одиноким столиком.

Да и что он мог рассказать? Как ошибся в первый раз, увлекшись красивыми речами Люцифера? Как совершил вторую ошибку, с яблоком? Как бездарно погубил себя, позволив одержимости взять верх над всеми его чувствами…

Будь здесь ангел, он бы сказал ему всё. Не вставая с места. На одном дыхании. И начал бы прямо так:

— Азирафель?..

Кроули выдохнул это имя, неожиданно уловив знакомое присутствие. Ангел жив! Он где-то поблизости. Он всего лишь развоплотился! И если это не ответ на его молитвы, то чем ещё объяснить это чудо?!

Кроули забыл, что может изгнать из крови дурманящий алкоголь. Он с трудом ворочал языком, пытаясь сообразить, что сейчас говорит ему невидимый глазами, но ощущаемый всеми фибрами души Азирафель. Он жадно внимал его словам, на языке вертелись слова признания, но время было очень неподходящим, чтобы выпалить их немедленно. У них появилась слабая надежда на то, что мир ещё можно спасти, и Кроули временно отодвинул свои чувства на задний план. Пусть ему больше всего на свете хотелось броситься на поиски Азирафеля, увидеть его, обнять и убедиться, что ангел жив. Но он взял себя в руки и, выскочив из бара, кинулся к машине. Спасение мира должно было состояться в Тадфилде.

И мир был спасён, и они даже выжили после показательных казней. И была встреча в парке, когда они обменялись телами, и Кроули с некоторым сожалением снова принял свой облик. Будь у него больше времени, он бы непременно потратил его на более тесное знакомство с так ненадолго доставшимся ему ангельским телом. Очень жаль, что обстоятельства были слишком серьёзными, чтобы отвлекаться на подробное изучение этого роскошного сосуда.

А теперь они сидели рядом за одним столом в знакомом им обоим ресторане. Кроули был расслабленным до такого состояния, что почти не ощущал мышц в своём теле. Они казались чересчур мягкими и податливыми, и Кроули даже не сидел, он практически стекал со своего стула. Рядом с ним был Азирафель. И мир продолжал существовать. И Ад вместе с Раем можно было хотя бы на время послать к чёрту.

Это было даже не счастье, нет. Кроули испытывал сейчас полное блаженство. Они пили шампанское, что-то ели, потом пили снова. Азирафель говорил много, часто, постоянно перескакивая с одной темы на другую. Он говорил обо всём, но только не о них. Несмотря на то, что происходило с ними обоими во время этих насыщенных дней перед Апокалипсисом, несмотря на недавнюю готовность к откровенному разговору, сейчас Кроули ощущал огромное смущение. Ему казалось, что он ошибся. Что неверно понял Азирафеля. Что ничего между ними не искрило и не трещало в воздухе все эти дни. Что всё это — плод его измученного одержимостью воображения. И Азирафелю не нужны его признания, ведь он ни разу за вечер не поднял ни одну личную тему.