– Между прочим, первый муж взял меня наивностью.

– Наивные люди просты. Они не могут лгать. Люди другого сорта никогда не забывают, что они на сцене жизни перед рампой. Они всегда играют даже когда нет зрителей. Они играю самим себе. Они лгут даже самим себе. Я так не могу.

– Тольяш, а где я буду давить массу?[71]

– В доме отдыха «Ясная Поляна». Я купил вчера две двухдневные путёвки.

– А у тебя дома нельзя?

– У нас мужской монастырь.

– С вахтёром?

– Нет. Но туда не пускают.

– Странно… Ладно. Тебе понравилась сегодня Роденовская выставка?

– Очень! «Мыслителя» я б хотел видеть помасштабнее. От этого он бы выиграл. «Вечная весна», «Поцелуй»… В музей надо ходить каждый день.

Тулу захватил дождь.

Я накинул Алле на плечи свой пиджак.

Уже вечером уставшие мы приехали автобусом в «Ясную Поляну».

В доме отдыха нас развели по разным корпусам.

Утром после завтрака пошли ко Льву Николаевичу.

Усадьба…

Могила…

Любимая скамейка…

Мы присели.

Я молча наклонился к Алле поцеловать. Она капризно выставила щитком ладошку:

– Пошло. Люди гениальные романы писали, – и наши поцелуи? Нелепо…

Молча сидим на скамейке. Перед нами скошенный луг. Душисто – задохнёшься.

После обеда искупались в Воронке.

Загораем.

Алла рассказывает о своих родителях (отец – кандидат, мать скоро станет кандидатом), о сыне Марксе, пардон, Максе, о бывшем муже.

– Он не объяснялся мне в любви. Говорил: «Ну чего тебе говорить? Ты и так знаешь, наверняка догадываешься». Он не знал слова пожалуйста. «И так знаешь, что уважаю». Он только ел. В театры не ходил. Я училась в вечернем МГУ. Мне он не помогал.

У нас возникали споры.

Мне забавно видеть её ершистой.

– Отношения людей, – говорила она, – должны быть гармоничны.

– Гармоничны, но не гладки. Несоответствие характеров мне симпатично, нравится. Один дополняет другого.

– Эти несоответствия приводят к гибели семьи!..

– … которой не было, – подхватил я. – Спать на одной кровати – это ещё не семья. Это сожительство. Да и разве могут создать семью два девятнадцатилетних холерика, которые ценят друг в друге только цвет глаз, умение пить и давить шейк?

– Это ты обо мне и моём бывшем муже?

– Зачем же?

– Какой же ты наивняк!

– Если тебе не нравится моя кочка зрения, которая не совпадает с твоей, так это ещё не значит, что я дубак.

– Ты думал, зачем люди живут?

– Ты только всё отрицаешь. Это не главное! Это не главное! А что же ты не подскажешь его? А красиво закатывать глаза, когда слышишь неугодное, это ещё не дело.

– Кто твой отец? – спрашивает она.

– Чёрный вол-работяга. Я его не помню. У него была раздроблена нога, дали отсрочку. Но его таки угнали на фронт в зачёт какого-то откупившегося грузина. Тогда мы жили в Грузии. Отец погиб. Похоронен в Сочи в братской могиле. Когда я пошёл в школу, на первом занятии учитель спросил отчество. «Что это?» – спросил я. – «Как звали твоего отца?». – «Я не знаю. Я пойду спрошу у брата». Я пошёл в соседний класс, спросил у старшего брата Гриши, как звали нашего отца. «Ни-ки-фор!» Победоносец!

– Кто ты?

– Я и холерик, и сангвиник, и флегматик. Товарисч широкого профилёчка!

Я спорил с Аллой. Мне нравилось видеть её сердитой. И я вдруг понял, что моя ершистость сослужила плохую службу.

Алла нервно хлопала ресницами и говорила, что я со звоном в голове и что разговоры со мной не радуют, а злят её.

Она играла в теннис. Я смотрел и с ужасом думал, что я начал терять её. Она вся вот тут, но уже не та, что ехала вчера, когда ей хотелось быть в ночь со мной под одной крышей. Теперь, наверное, нет у неё такого желания.

Мы идём ужинать. Ветер. Дождь.

– Скажи, – говорю я, – когда тебе бывает страшно?

– Когда я встречаю плохих людей. А тебе?

– Потом…

– Что ты меня дразнишь? Потом, потом…

– Мне страшно, когда уходят от меня.

– От тебя часто уходили?

– Нет.

– Зачем я тебе?

– С тобой интересно… Ты филолог…

– Ну и что?

– А мой словарь фразеологизмов?

– Словарь… Да ты не осилишь его и за все двадцать лет!

– Даль всю жизнь работал над своим словарём!

– Ха! Даль!

– Что за ха!?

– Ты не Даль. А я не филолог. Ты нашёл плохого советчика.

– Хорошего. Этот год должен быть переломным.

– То есть?

– Я не журналист, а букашка, нуль, ничто. Кому нужна моя стряпня-однодневка? Газета не главное. Я боюсь себя проспать.

– В тебе таятся силы необъятные.

– Может быть… Словарь… Сколько о фразеологизмах учёной дребедени, а словаря нет. Я дам историю фразеологизмов, с иронией расскажу историю и значение каждого фразеологизма и приведу каждый фразеологизм в афоризме, в своей стихии. О каждом фразеологизме я напишу маленькую весёлую новеллу.

– Это будет солянка, а не наука.

– Это будет в первую очередь весёлое пособие для пишущих, а не макулатура для складов «Академкниги».

– Я плохой советчик. Поезжай к Шаинскому в МГУ. Толковый профессор. Это всё твоё – по его части…

Мы разговаривали у входа в мой корпус.

Подошла тётечка и сказала:

– Молодые люди, отбой. Уже одиннадцать. Вас, девушка, могут и не пустить.

Мы нехотя разошлись.

Я лежу и вспоминаю дневные дела. Алла в голубом купальнике сидит у Воронки на куче березняка и болтает красивой ножкой:

– Где ты живёшь?

– В общежитии обкома комсомола. Это трёхкомнатная квартира на четверых.

– Не надоело?

– Пока нет, – ломаюсь я. – «У одиночества одно неоспоримое преимущество – тебя никто не покидает»… А почему тебя это беспокоит?

И на вздохе роняю:

– А пора уже подумать и о своём гнезде.

– У тебя нет практичности. А жениться надо.

– На ком?

– Найди девушку. Девушки облагораживают мужчин.

– Я находил девушек и отпускал с миром.

– Когда-то надо и не отпускать.

– Пытаюсь.

– Ты говоришь обо мне?

– Что ты! – соврал я.

В разговоре и раз, и два прошлись мы по прешпекту…

В наш мужской номер вошёл хохол. Стал вспоминать о своей службе:

– Служил у нас татарин. Очень хотел получить отпуск и поехать домой. На карауле собрал мешки из-под солидола, поджёг и позвонил начальству: «Пожар! Тушу!». Потушил. Ему дали десять дней отпуска. Товарищ из контрразведки к нему с вопросом: «Расскажи, как поджигал. Отпуск тебе теперь всё равно не отменяется – десять суток губы».

Он помолчал и усмехнулся, мотнув головой:

– Сегодня здесь, в Ясной, слышал байку про Толстого… Поутру Лев Николаевич выходил на покос. Махал косой и думал: «Ах, хорошо! Только физический труд позволяет человеку мыслить, совершенствоваться».

Крестьяне смотрели и переговаривались:

– Пошто барин капусту косит?

– Да кто ж их, образованных, разберёт?

Последний день в Ясной.

После завтрака пошли на Воронку. Волейбол. Футбол. Алла в воротах «вражьей команды».

Приговорили по кружке пива и в Тулу. В моё дупло.

Алла приняла ванну. Вышла румяная. Я ахнул:

– Какая ты красивая!

Она засмеялась, легла на мою кровать.

Я сижу на столе и вижу её ноги далеко выше колен. Подойти, по-дружески прилечь?..

– Какая шикарная квартира, – говорит Алла со вздохом. – А ты не пустил меня сюда на ночь…

– Знаешь… Суды-пересуды… Не хочу…

Алла погладилась, переоделась в моей комнате, повелев мне не смотреть на неё при этом и заставила лежать на койке вниз лицом.

Мы уже собрались уходить – появился на кухне Чубаров с платьем в горошинку.

– Мальчики, – говорит Алла, – неужели кто из вас без платья выпроводил от себя девочку? Чьё?

– Это я купил своей подружке в подарок, – сказал Чубаров. – Послезавтра у неё день рождения.