Срочно! Сразу после получения аттестатов, не дожидаясь вступительных экзаменов, потому что терпеть даже короткую разлуку не было никаких сил. А целоваться часами в парке или подъезде, доводя себя до полного исступления и отчаяния, совсем уже невыносимо.

Помню, как мама, долго молча наблюдавшая, как я тону в своём обморочном чувстве, удручённо спросила:

– Ты что же беременна уже что ли?

– Ну, что ты такое говоришь, мама! – возмутилась я в жутком смущении, – не было у нас ничего и ничего до свадьбы не будет!

– Ах, вот оно в чём дело! – насмешливо и горько сказала она. – Лучше бы вы уж переспали что ли, может, тогда жениться не приспичило бы!

– Какая ты, мама, циничная. У нас совершенно другие отношения! – продолжала я возмущаться.

– Другие так другие, – вздохнула она равнодушно и пренебрежительно пожала плечами. – Значит, как быстро поженитесь, так быстро и разженитесь, раз другие отношения. «Come light – go light!», как любят говорить англичане. Женитесь, раз приспичило!

Для тех наших отношений лучшего слова, чем «приспичило», не подберёшь. Так приспичило тогда, что после скромной нашей свадьбы (родители с обеих сторон понимали скоротечность наших отношений и шиковать не стали) мы весь медовый месяц просто не вылезали из постели.

Когда, наконец, мы оба, исхудавшие, облезлые и растерянные, выползли на свет божий из скомканных до невероятия простыней и оглянулись вокруг, то оторопь взяла. Мёд иссяк вместе с розовым флёром весенних облаков. Осталась одна безбрежная пустыня Сахара! Говорить буквально не о чем. Постанывая валяться в постели не было уже ни сил, ни, что самое интересное, желания. Вступительные экзамены подействовали как отрезвляющий душ, а начало студенческой жизни, слава богу, в разных вузах, быстро нам обоим показало, насколько мир интереснее за пределами нашей душной спальни.

И мы разбежались в разные стороны, не оглядываясь, стремительно, без упрёков и скандалов, ещё до первой сессии. Так что стартовый прыжок с парашютом оказался вполне удачным. Другие разводы не обошлись без травм и потерь.

Пять университетских лет пролетели как один день. Прошмыгнули стремительно между вечеринками, экзаменами, студенческими концертами по разным поводам и в самых неожиданных местах, включая детские дома и исправительно-трудовые учреждения. Пронеслись без остановки через конкурсы, курсовые, дружбы, ссоры, встречи, лёгкие влюблённости. Порадовали от души тремя восхитительными летними практиками и затормозили, наконец, у совершенно нежданно возникшего, но тем не менее неизбежного препятствия – написания и защиты диплома.

И тут на мою беззаботную голову рухнула очередная лавина. Я опять влюбилась. Страстно и, казалось, совершенно безнадежно. Предметом моей новой любви, разъедающей, как раковая опухоль, каждую клеточку моего организма, был не однокурсник, не ровесник, нет. Это был вполне зрелый мужчина, пятнадцатью годами старше меня. Доцент! Подумать только! руководитель моей дипломной работы.

Высокий, стройный, в красивых массивных очках, читавший нам на лекциях часами на память сотни стихов поэтов Серебряного века и запрещённого тогда Иосифа Бродского, японскую и китайскую любовную лирику, от которой нежно покалывало во всём теле.

Слово любовь мерцающим облаком расплывалось по аудитории, убаюкивая, расслабляя, унося в мир несбыточных грёз. Короче, безнадёжность моей ситуации заключалась не в том, что мне было двадцать два, а ему тридцать семь, не в том, что я была студентка, а он мой учитель, а в том, что все девицы филфака были в него влюблены, включая и наших воистину голливудских красавиц Берсенёву и Потоцкую. Я понимала, что конкуренции мне, серой птичке, не выдержать.

Кстати, Василий Петрович при всех достоинствах к своим тридцати семи годам женат не был. Ни разу! Впрочем, какие у него были достоинства, кроме глубокого знания предмета, я ни тогда, ни сейчас не взялась бы сформулировать.

Мне, вместо того чтобы влюбляться, надо было как-то призадуматься, отчего столь утончённый человек до сих пор не встретил свою половину, но… Я буквально пожирала его глазами во время лекций, я обмирала от звука его голоса на консультациях, я так старательно выполняла все его задания, что сокурсники начали сокрушённо качать головами: «Ну, ты, мать, даёшь! Это ж надо так втюриться!»

Незадолго до защиты диплома после очередной консультации ко мне подошла наша красавица Сонька Берсенёва и так, как бы между прочим, сказала:

– Ты, подруга, прежде чем с Васенькой нашим в постель ложиться и в ЗАГС топать, вначале к мамочке его дивной присмотрись.

– Соня, ты это о чём? – поразилась я. – У нас с ним нет ничего, кроме работы над дипломом. Никакой постели, никаких предложений замужества, да и вообще…

– Ага, работы над дипломом, – язвительно скривилась Берсенёва. – Ну, и чего там вообще? Не легла ещё, так ляжешь! Не делал, так сделает! Он такую преданную влюблённость не может не оценить. Вижу я и твои глаза больной собаки, и как он на консультациях на твои еле прикрытые коленки пялится. При этом мурлычет, как мой котяра в предвкушении добычи. Замуж он тебя после защиты обязательно потащит, – утверждала моя опытная подруга. – Он человек практичный, а ты невеста завидная – папочкина дочка! Такие, как у тебя, предки на дороге не валяются, – и продолжила мечтательно и игриво: – Я бы вот с Серёженькой, с папочкой твоим, переспала бы, пожалуй, при удобном случае с удовольствием. А потом, может, и от мамочки твоей увела! Ха-ха-ха! Господи, да не смотри ты так, шучу! А ты советом моим, Дашка, не пренебрегай. Совет дельный, помяни моё слово! Дарю безвозмездно!

– Сонь, а ты чего это советы раздаёшь направо-налево, да ещё и безвозмездно. Сама что ли замуж хочешь, да не приглашают?

– Дура ты, Дашка, хоть и умная! И хотела, было дело, не скрою. И приглашал, ещё на третьем курсе приглашал. В самый разгар сессии. Только я как с мамочкой его встретилась, так всё желание идти замуж в миг улетучилось! Вот теперь он на тебя глаз положил. Я всё время думаю, чего это вы, умные и правильные, всегда по жизни полными дурами оказываетесь? Послушай моего совета, с мамой – с «самым его близким другом» – познакомься! Я тебе искренне добра желаю. Хорошая ты девка, вот и желаю!

А Софья и в самом деле ценным советом поделилась, хоть и первая красавица. Не ценным, а бесценным, как потом оказалось, был её совет. Только, как говорится, не в коня овёс травить!

– Дарья Сергеевна, добрый день! А я к вам. Вижу, что вы скучаете одна, решила вам компанию составить, – бесцеремонно вырывает меня из трепетных воспоминаний Оксана.

Она, как обычно не дожидаясь моего приглашения, уже хлопнула входной дверью и бодро топает наверх.

– Вот пришла поболтать по-соседски, развлечь вас, так сказать. Чаем угостите? У вас всегда чай отменный. Где вы его только берёте, ума не приложу? Я как ни куплю, всё не тот да не тот. Дорогущий, наверное? А у меня всё равно никто в чаях не разбирается! Им хоть что, лишь бы побольше да послаще. Не дом, Дарья Сергеевна, а просто прорва какая-то, – не прерываясь ни на минуту, тараторит Оксана, со вкусом громко отхлёбывая чай и набивая рот очередным круассаном. – Да ещё Машкины с Ванюшкой друзья-приятели! Вот дети нахальные, скажу я вам. Хорошо, ваши-то «оглоеды» выросли и поразъехались, вам раздолье – одна-одинёшенька в таких-то хоромах! – она завистливо оборачивается в сторону дома. – А мои, саранча!

«Адское терпение надо иметь, чтобы ежедневно выносить Оксанину глупость», – думаю я о Елене Дмитриевне.

– Со свекровью живём, сами понимаете. Вот так и кручусь, а с вами люблю душу отвести. Вы человек культурный, интеллигентный. Все бы соседи такие были – рай, живи не хочу. А то вот хоть Теплицких взять. Это соседи мои, те, что справа, да вы знаете Теплицких, видела, как вы к ним захаживаете, – немного обиженно отмечает Оксана. – И он, и она – оба заносчивые такие, думают, что всё им позволено. Одно слово, евреи! Сколько я с ними ругаюсь: «Уберите сирень от забора – она мне тень на участок даёт. Не положено большие деревья возле забора сажать!» Как об стенку горох. Смотрят на меня так сочувственно, будто я больная, а сами даже пальцем не пошевелили и твердят одно: «Цветёт красиво». А что мне с её цветения? – продолжает зло причитать Оксана.