– А откуда вы, позвольте узнать? За чем вы «наблюдатель» и от кого «посланник»? – смеясь, спросила Маша.

– Ну, это малоинтересно и слишком долго объяснять. Не будем тратить и без того бесцельно уплывающее время и сразу приступим к делу.

Незнакомец устроился поудобнее, предложил Маше последовать его примеру и начал, несмотря на утверждение «долго» и «неинтересно», пространный рассказ: «Они удобно устроились среди древних развалин, наблюдая в лучах заката бесконечную вереницу путников, устремлённых к Вершине. Разноликая и пёстрая лента шкуркой роскошной тропической змеи распростёрлась вдоль дороги, заползая на обочины, покрытые то ковылём, то сухостоем, то серыми голышами промытых вековыми дождями камней…»

Когда он закончил, Маша в нетерпении воскликнула:

– Так чей же вы посланник, наконец?!

– Я, признаться, думал, что вы терпеливее и догадливее. Ну, разумеется, того путника, что отыскал камень ожидания близких. Чьим же я ещё могу быть посланником? Удивительная неосведомлённость о нашем мире, – проворчал незнакомец скороговоркой.

– И кто же этот путник? И чего он хотел от меня? – неуверенно начала Маша.

– Нет, нет и нет! – ненатурально вскричал незнакомец. – Я решительно вас, мадемуазель, переоценил! – И вдруг, неожиданно успокоившись и подавшись к ней всем корпусом, доверительным шёпотом сообщил: – Папочка ваш, знаете ли, законный родитель ваш, командировал меня в ваши пенаты. Теперь ясно? Сидит, знаете ли, на камне и дожидается вас.

Маша подпрыгнула в радостном удивлении, готовая куда-то бежать, не зная куда, готовая что-то предпринять, не зная что. Она завертелась волчком по комнате, хватая первые попавшиеся вещи и оглядываясь в поисках дорожной сумки.

– Ну, вот это что? Что это, я вас спрашиваю? Куда это вы так заспешили? Папаша ваш затем меня и прислал, чтобы сказать: не надо к нему спешить, у него впереди Вечность для ожидания. А вы? Что это вы удумали?

Незнакомец беззастенчиво лгал, потому что кто же это мог Его послать? Кому такое могло даже в том мире прийти в голову? Он сам мог послать кого угодно и куда угодно! Нет уж, это увольте, это он для красного словца брякнул! Так, просто так, чтобы девочке понравиться… А она что же, зачем же она засуетилась? Он на то и посланник, чтобы предупредить, предостеречь, что её «там», конечно, ждут, но не вдруг, не сразу, не так быстро и уж точно не сейчас.

Она и так-то попала в сквернейшую историю, того и гляди предупреждения окажутся тщетными, и, на тебе, сама начала суетиться. Подгонять время и события! Безобразие форменное! Нет, это надо пресечь! Немедленно! И он совершил мягкий длинный отвлекающий словесный маневр. Подействовало!

Маша немножко успокоилась. Ей хотелось задать незнакомцу множество вопросов, говорить с ним долго, долго, выспросить все детали, сравнить, сопоставить, снова спросить. И вдруг потупилась, не решаясь произнести важный вопрос, потом глотнула тугой, тягучий воздух и выдохнула:

– А Марину? Марину папа тоже ждёт?

Незнакомец, уже собравшийся закруглять беседу, посмотрел на неё с интересом и произнёс твёрдо:

– И Марину! С её новым замужеством их нить не оборвалась. Ждёт. Рад, что она не вдовствует, присмотрена, устроена здесь накоротке. Да и брак их не оформлен, как тут у вас положено. А он дождётся. Ему спешить некуда. И Марина ещё не скоро у нас там будет, – продолжал он чуть ли не мечтательно.

– Значит, я раньше? – догадалась Маша.

Посланник вскинулся, понял, что брякнул лишнее, недозволенное порядком, и примирительно произнёс:

– Ну, это уж как вы сама, красавица моя, жизнью своей распорядитесь. Не нашей это епархии дело… А вообще затем и послан, чтобы предостеречь, чтобы вы не торопились и не суетились, на амбразуры не бросались и жизнью своей дорожили. И вообще, ничего ещё не решено, кто кого и как долго дожидаться будет. Осторожность, ещё раз осторожность и трепетное отношение к своей и чужой жизни!

Маша не столько поняла, сколько почувствовала: вот сейчас всё кончится, и посланник исчезнет, а она ещё ничего не спросила, и так много всего того, о чём она боится спросить, а надо. Вот он уже поднялся с кресла, оглядывает комнату…

Она встала и стремительно бросилась к нему, но получила ощутимый удар в плечо, натолкнувшись на набалдашник его роскошной трости, которой он попытался отстраниться от Маши. Посланник удивлённо и недовольно вскинул бровь, развернулся к распахнутому окну, свет сгустился до сумерек, а потом до полной темноты, в ушах зазвенело, вначале откуда-то издалека, потом всё настойчивее. Маша поняла: это будильник, пора вставать, – и окончательно проснулась.

В комнате было совсем светло, окно распахнуто. Она вспомнила, что оставила его с вечера слегка приоткрытым. Следов чужого пребывания не было. «Это ветер, – сообразила Маша. – Вот так сон? Ну и ну! Чего только не привидится? Скучаю по папе… Думаю о путниках, наблюдателях и посланниках. Обо всём и обо всех из нашей с Мариной книжки. Как странно приснились? Словно наяву…»

Плечо ныло. Она подошла к зеркалу и увидела большой абсолютно круглый отпечаток от набалдашника трости ночного гостя из её странного сна.

Разнополый марьяж[3]

Я уже никогда не стану богатой, не буду жить на Лазурном Берегу и рассекать океан на белой яхте с алыми парусами. Я никогда не буду двадцатилетней длинноногой блондинкой, приковывающей к себе восторженные взоры мужчин и завистливые – женщин. Я никогда не напишу роман в духе Жорж Санд или моей тёзки Дарьи Донцовой.

Почему? Да просто потому, что я сама человек в другом стиле, в другом измерении – это я о блондинках (а жаль!), в другом общественном статусе, поменять который уже не в моих силах. Меня никогда не полюбит Брэд Пит, потому что мне никак не выдержать конкуренции с Анджелиной Джоли. Нет, с ней он, по-моему, уже расстался, но это дела не меняет.

И сама я никогда не полюблю высокого, стройного, синеглазого блондина просто потому, что блондины вообще не в моём вкусе. Мысль интересная. А, собственно, почему так уж и не в моём? Надо будет обдумать это как-нибудь на досуге. Я никогда не надену мини-юбку, хотя, признаться честно, очень хочется. И ноги, и фигура это пока ещё позволяют. А вот, поди ж ты, никогда не надену! Господи, чего же ещё я не смогу себе позволить никогда?

Нет, не стоит себя огорчать прямо с утра чересчур длинным списком «никогда». Лучше подумать о том, что я ещё могу себе, любимой, позволить.

Ну, разумеется, прежде всего, я могу себе позволить сидеть вот так, как сейчас, удобно устроившись в большом красивом кресле на балконе своей не менее красивой дачи. Спасибо моему четвёртому мужу! Спасибо! И дай ему бог здоровья на долгие годы! Да, забыла, дай ему, кроме душевного и физического благополучия, ещё и счастья в придачу… Нет, пусть лучше благополучия в первую очередь. С годами становлюсь меркантильной.

Так вот, благодаря Павлу я могу теперь часами глядеть на совершенно бесподобный пейзаж, краски которого на чистой синей глади озера в течение дня беспрерывно меняются. С тех пор как Павел купил эту дачу, я понимаю импрессионистов! Боже, как я их понимаю!

Я могу наблюдать со своего балкона жизнь дачного посёлка, почти совершенно в этой жизни не участвуя, невзирая ни на какие уловки соседей к этой жизни меня приобщить, потому что я по натуре киплинговская кошка, которая гуляет сама по себе.

Я могу написать новую книгу и получить какой-никакой гонорар и махнуть, к примеру, на Канары, а могу не писать ни строчки хоть до конца жизни и при этом, как бы это ни казалось странным, не умру с голоду. Неустанно благодарю тебя, Павел Ильич, муж мой дорогой, четвёртый по счёту. Чётный! Дурак ты, Сан Саныч, чётный муж – это хорошо! Это, Сан Саныч, отлично даже! Слава богу, а может к глубокому сожалению (кто его разберёт?) теперь уже бывший…