А где найти это целое сердце? Где найти не разбитое и не колотое, даже не потресканное и не потертое? Только если создать его самому.

В ту злополучную сентябрьскую ночь меня подобрала женщина. Она же выходила меня, часами не спала, пока я чахнул от пневмонии, что теперь осталась следом в моей груди в виде пятен на рентгене.

Двенадцатое сентября — день рождения, самый мой грустный праздник, который я не праздновал. В этот день меня накрывала какая-то противная тоска, и я сидел или с бутылкой, или лежал с бутылкой, или спал между бутылок, или спал на девушке после трех бутылок.

Короче, жизнь свою я прозябал и не спешил менять её в корне. А зачем? Можно же пахать месяц, потом пить трое суток с какой-то блядью и есть её стряпню от которой тошнило даже похлеще, чем от похмельного синдрома.

Я просыпался, потирал заспанные и опухшие глаза, наблюдая, как из-под меня выпозлает очередная, встаёт и тут же получает пару шлепков по светлой заднице.

Затем час в обнимку с унитазом, кровь из желудка от язвы, головная боль после рома и полчаса теплого душа. Плохая и сточенная бритва летела в раковину, а я и не спешил бриться. Для кого? Для чего? Пойдёт и лохматым.

Завтракал, очередная подстилка цеплялась ко мне из-за всяких мелочей, почему я не позвонил, почему опоздал, почему забыл что-то передать. Я не хотел, но искал оправдание, чтоб после не искать новую, с которой можно трахаться без защиты и обзывать последними словами на пьяную голову. Кто это будет терпеть? Одна на тысячу, если не на миллион. Ладно, за деньги можно меня и потерпеть пару дней в месяц.

Так шли дни, превращаясь в года. Понедельник — пятница, и всё по кругу. Пекарня, шляпа и пальто, ром и клиенты, кровь и кастеты, сигаретный дым и заряженный револьвер. Драки, ссоры, споры, счета, большие суммы. Долги, ставки, вышибалы и рэкет.

Всё так бы и текло, если бы не июнь позапрошлого лета.

Июнь

Остров Сардиния

POV/АЛФИ

Тёплый летний денёк висел над островом, мучая меня, привыкшего к прохладе, сидящего на большом вороном коне. Руки мои, увешанные печатками и браслетами (из кожи, золота и серебра) цепко держали тугую кожаную узду, то и дело дергая её.

Воздух был совсем теплым, местами горячий, а я распахивал ворот белой свободно пошитой рубахи, расслабяляя и пытаясь вобрать в тяжёлые от курева лёгкие больше свежего бриза.

Тело моё по инерции подавалось взад и вперед, но я уверенно сидел в седле, несмотря на пожизненную фобию лодашей.

Как-то в детстве меня хорошенько сбросил с себя молодой жеребец так, что я сделал сальто назад и шмякнулся лицом на землю, втягивая носом пыль и песок с дороги, собирая кости и слёзы, да кровь с подбородка и прокушенного ничком языка. Ох, и долго потом болели язвы на языке.

Но в тот момент я старался думать о своём статусе, подергивая узду и подскакивая на кочках, следуя за идущим впереди Лукой.

Я абсолютно не понимал, для чего меня пригласил в такую даль итальяшка? Покататься на лошадках и полюбоваться живописным лавандовым полем?

— Нахуй мне твои цветочки? Я пока ещё живой! — ворчал я, пытаясь расслабиться, то и дело поглядывая на умиротворенного партнёра, но тот лишь хмыкал.

— Терпение, мистер Соломонс, — бормотал он мне в ответ через плечо, — Таких видов нет нигде, кроме как в Италии.

Я раздражился, потому что плевать мне было на эти виды. Меня больше прельщали деньги и возможность поставок в штаты:

— Терпение необходимо только при запоре! — гавкнул я в ответ, крутя головой из стороны в сторону, собираясь уже слезть с лошади, приоткрывая рот, чтобы скомандовать, как внимание, да и голос мой, перехватило, взгляд расплылся в темноте зрачков, а губы слегка растянулись в улыбке.

Меня словно загипнотезировали, так велика была её красота.

Всё моё внимание и мнительность были прикованы к резвящимся в глубине поля сиреневого цвета трём девушкам, что нежно смеялись и бегали по полю босыми ногами, брыгали и танцевали. Они были так легки и беззаботны.

Но взгляд мой застыл лишь на одном силуэте, что показался мне наиболее прекрасным и чудесным. Высокая длинноволосая дива нежно парила в цветах. Её полупрозрачное хлопковое платье развевалось на лёгком ветру, колыша его низы. Оно было белоснежным, а сама девушка — чуть смугла от жаркого итальянского солнца.

Я потерялся на мгновение, утратил дар речи и отпустил поводья, продолжая смотреть всё на ту же девушку, что словно сошла с небес. Забив хер и на Луку, что был чуть впереди.

Неожиданно я почувствовал сильный удар в область лба, ещё один хлесткий в глаз, от неожиданности вздрогнул, не отрывая взора от девушек, и кувырнулся через лошадь, падая как хлеб с маслом точно на лицо, разбивая нос.

Я поднял пыльную рожу, вытирая её рукой, и с улыбкой смотрел на Луку, что через мгновение, наконец, громко расхохотался, разворачивая лошадь и приближаясь ко мне.

Кровь пошла со лба, чуть зацепила волосы, а глаз слезился после удара ветки, источая солёные слезы, а я лежал и мешал смех и мат.

Лука подал мне руку, и я принял её, отряхивая рубашку уже темно-серого цвета, штаны более светлого оттенка и запылившиеся носы ботинок.

Чангретта подал мне платок, а я одним глазом смотрю на девушку, лишь одну, наблюдая за её грацией.

— Ты как умудрился сальто через себя сделать? — шутил Лука, — Цел?

Я улыбнулся, а после сам рассмеялся над собой, показав пальцем на играющихся в лаванде девчонок, что не заметили моего падения, и слава Богу.

— Вон та, — протянул я руку, тыча указательным пальцем в застывший силуэт девушки, — С длинными волосами и белоснежном платье — виновница моего конфуза, — тыкал я в неё издали.

Лука навострил зрение и черты лица, поджимая тонкие губы.

— Ааа, дочь приказчика что ли? — спросил он меня.

Внешний вид моего ангела на походил на такой дешёвый ранг. Платье минимум сделано на пошив из дорогого хлопка. Те, что рядом с ней ещё могут быть простаками, но та, что сейчас рвёт цветы — явно не без голубой крови в жилах.

— Да нет! Вон, — снова ткнул я пальцем в образ, — Та, что цветы рвёт.

Лука прищурился, а после дёрнул коня, чтобы мы продолжили ход.

— Это дочь моего приказчика, повторяю второй раз, — голос Луки сел, — Та ещё вертихвостка. Она помолвлена уже полгода как. Скоро свадьба, — тут у меня всё упало.

Как помолвлена? С кем?

— А ей сколько?

Лука притормозил, смотря на меня.

— Лет двадцать, — заметил он быстро, — Перетрахалась почти с четвертью дворовых мужчин. Не брезгует ни женатыми, ни холостыми. Вот, кое-как усмирили бешенство матки, нашли жениха.

Я потёр затылок грязной рукой.

— А на вид — ангелочек, — бормотал я, смотря на неё, прикидывая её возраст, не веря в сказанное Лукой, — Неужели и правда давалка? — стали мы двигаться медленно.

— Ещё какая.

Я усмехнулся.

— А я бы её трахнул, разочек.

Лука резко остановился и лицо его пожелтело от злости, но он её проглотил.

— Не советую, сифилис он же как по ветру распространяется, мистер Соломонс. К тому же, за неё потом весь итальянский класс рабочих впряжется и за связь её с тобой прохода не дадут только тебе! Не уедешь ты отсюда целым. Покумекай, Алфи, оно тебе действительно надо?

После того разговора мы вернулись в дом. Девчонка не выходила из головы и фантазия рисовала самые грязные образы. Плевать на сифилис. Я бы её трахнул, поимел. А с последствиями разобрался бы потом.

Я брел к себе в покои поздно вечером, прогулявшись ещё разок перед сном. Мысли шли кругом. Поднявшись на лестницу я заинтересовался приоткрытой дверью в одну из комнаток. Стало любопытно и я прильнул к проёму, всовывая нос не в свои дела, заглядывая внутрь.

Передо мной открылась просторная светлая комната, и ближе к окну в глаза бросилось лишь одно — ванна, заполненная горячей водой до краёв, покрытая пеной, а в этой пене, прикрыла глаза ручками та самая девушка, опустив на плечи свои длинные и густые волосы.