- Брось, ты ведь это не серьёзно? - У Бретта на мгновение мелькнула спасительная мыслишка о том, что у напарника от такой работы не выдержали нервы и он слегка тронулся умом, вот и несёт весь этот бред.

  - К сожалению, друг мой, я серьёзен как никогда, - заверил его Руфус Донахью. - Мы всегда испытываем определённые трудности, когда пытаемся втолковать новичкам сущность имаго. Ты думаешь, если бы всё было легко и просто, я не рассказал бы тебе этого раньше?

  Смогли бы гусеницы уразуметь сущность стадии бабочки - это ещё неизвестно. У человека происходит аналогичная смена стадий, чего люди пока что не в состоянии уразуметь. Но согласись, если одна ипостась существа не может воспринимать что-то в рамках своей стадии, это ведь не значит, что этого "чего-то" не существует. Глухие не слышат звуков, а слепые не видят цветов и это не означает, будто звуков и цветов объективно не существует. Это лишь означает, что у конкретных индивидуумов ограничено восприятие.

  Мы - всего лишь личиночная форма, друг мой, а вот имаго - взрослая!

  Бретт в сомнении покачал головой. Услышанное звучало слишком невероятно - даже с учётом того, что тема имаго была невероятна сама по себе.

  - Нет, не верю. Откуда вы всё это взяли, если мы, "личинки", такие невосприимчивые?

  Он начал понимать, почему напарнику всегда была неприятна тема разумности имаго - она напоминала ему о том, кем именно являются имаго для людей, о той их роли, какую он пока вынужден был скрывать от стажёра. Бретт видел, что Руфус Донахью верит в то, что говорит, но сам не мог избавиться от недоверия. Одно дело воспринимать ночных монстров как каких-то далёких и непостижимо чуждых существ, которые вдруг свалились нам на голову, и совсем другое принять их неразрывную потомственную связь с нами, знать, что они - это те же самые мы, только в следующей форме многостадийного бытия.

  - Не забывай, говоря о гусеницах и бабочках, я нарочно утрировал, для лучшей наглядности - напомнил Руфус Донахью. - Разумеется, доказательства у нас есть. Думаешь, я бы стал пудрить тебе мозги, если б это было не так? Мы всё-таки не гусеницы и у нас есть надёжный способ видеть имаго. Хотя бы частично. Но прежде я бы хотел закончить сравнение с бабочками и гусеницами, чтобы уж поставить окончательную точку в этом непростом и нелёгком разговоре.

  Допустим, гусеница сидит на земле и жуёт травинку. Ей ведь невдомёк, что где-то высоко порхает бабочка и опыляет цветы - её взрослая форма, которой доступна параллельная воздушная вселенная. Так и людям невдомёк, что где-то в недоступном нам четвёртом измерении обитают имаго и что-то там делают.

  - Они делают не "что-то", - хмыкнул Бретт. - Они людей едят.

  - До этого мы ещё дойдём, друг мой, не волнуйся. Прежде я хочу сказать, что гусеница в ряде случаев может соприкоснуться с этим недоступным для неё миром по воле независящих от неё обстоятельств. Допустим, она повисает на шёлковой нити, чтобы окуклиться и "умереть", но вместо "смерти" её подхватывает сильный порыв ветра и несёт по воздуху, по этой параллельной вселенной.

  Для нас таковым обстоятельством, независящим от нашей воли, является смертельное ранение затылочных долей. А когда врачи нас спасают, мы вместо смерти обретаем "травму прозрения" и можем видеть имаго, когда те приходят потрапезничать.

  В реальности, даже если гусеница видит, как перед её глазами бабочка садится на цветок и опускает в него свой хоботок, она не понимает сути явления. Она не пьёт нектар и у неё нет хоботка. Но мы-то не гусеницы, у нас есть разум и мы, хоть и не едим сами людей, способны при виде имаго понять, зачем они здесь и какова их роль.

  Гусеница, как я уже говорил, это вредное и примитивное существо, а бабочка - наоборот. С людьми же всё не так. Мы имеем все основания считать себя прекрасными существами, несмотря на все наши войны, криминальные разборки, коррупцию, убогие теле-шоу, религиозный фанатизм и прочую дрянь. Всё-таки помимо этого мы создали множество прекрасных и полезных вещей. Мы пишем умные книги, снимаем интересные фильмы, сочиняем красивую музыку, летаем в космос, развиваем искусства и науку, совершенствуем медицину, создаём продвинутые технологии... А имаго, как ты правильно заметил, просто едят людей.

  Может быть - может быть! - в своей вселенной они тоже создают что-то величественное и прекрасное. Может быть - может быть! - у них друг с другом прекрасные взаимоотношения и им тоже известны дружба, любовь и преданность. Но! Этого всего мы не видим. А что мы видим?

  - Что они всего лишь едят людей, - ответил Бретт.

  - Верно, друг мой. То есть получается, что мы - это насекомые наоборот. У нас личиночные формы лучше, красивее, полезнее и достойнее взрослых. Поэтому я и говорил, что качественную оценку в отношении нас с имаго следует поменять на обратную.

  Ещё насекомым повезло в том смысле, что взрослые особи не питаются собственными же личинками. Они могут есть личинок, но только какого-нибудь другого вида. К примеру, на тех же бабочкиных гусениц с удовольствием охотится оса-наездник. На бабочкиных, но не на своих же!

  Старший агент отодвинул тарелку и с облегчением откинулся на подушку. Бретту не хотелось верить во всю эту чушь, но он понимал, что напарник скорее всего и впрямь не стал бы пудрить ему мозги - разве что ненарочно. Не удивительно, что такую информацию держат в секрете даже от начинающих сотрудников отдела, не говоря уже про широкую общественность. Паника и ужас охватили бы человечество, просто узнай оно о существовании имаго, но настоящее безумие началось бы после того, как людям сообщили бы, что имаго - это их собственная взрослая форма.

  - Воздух, среда обитания бабочек, - снова заговорил агент Донахью, блаженно закрыв глаза, - населена не ими одними. Там ещё летают птицы и насекомые-хищники, которые не прочь полакомиться мясистой гусеницей. Как воспринимала бы гипотетическая разумная гусеница их нападение на себя? Из той вселенной, куда ей нет доступа, вдруг материализуется птичий клюв - нечто острое и коническое, за чем маячит некая неясная крупная масса, во много раз превосходящая гусеницу. Или жало осы: что-то острое вдруг вонзается в тебя и ты замираешь навеки.

  Если не воспринимать какую-то стихию, какую-то среду, или дополнительное пространственное измерение, тогда появление чего-либо или кого-либо оттуда будет восприниматься как возникновение чего-то (или кого-то) словно из ниоткуда.