Агент Донахью провёл ладонью перед лицом Бретта:

  - Нарисуй на листе бумаги обычный двухмерный лабиринт. Воображаемому двухмерному существу потребуется какое-то время, чтобы пройти его, а ведь оно может и не пройти, может заблудиться. То ли оно попадёт из точки А в точку Б, то ли нет, неизвестно. А вот тебе из твоего третьего измерения хватит секунды, чтобы ткнуть карандашом и в точку А и в точку Б. Куда девается твой карандаш, когда ты отрываешь его от листа бумаги, двухмерное существо не поймёт и не увидит. Да и сам карандаш будет восприниматься им лишь в сечении - как пятно на плоскости.

  - И мы поэтому не видим имаго целиком, - догадался Бретт.

  - Теперь ты сам видишь, друг мой, что отдел "Каппа", занимающийся параллельными вселенными, никакой нам не помощник. Как я и говорил, имаго не из другого мира, они живут в нашей же вселенной, только в дополнительной пространственной мерности. И это действительно очень-очень сложно...

  Помолчав какое-то время, Руфус Донахью начал оглядываться по сторонам.

  - В этой больнице вообще кормят?

  Бретт сбегал в больничный буфет и вернулся с салатом и чашкой зелёного чая, справедливо рассудив, что кофе и холестериновые сэндвичи человеку, толь-ко что перенесшему инфаркт, лучше не давать.

  Агент Донахью сморщился при виде такой "еды" и принялся вяло жевать с мученическим видом.

  - Ты когда-нибудь сравнивал уродливых гусениц и прекрасных бабочек? - неожиданно спросил он у Бретта. - И те и те по сути являются одним существом, но в двух разных, если так можно выразиться, ипостасях, соответствующих двум разным средам обитания. При этом одна ипостась беспрестанно жрёт и тем самым губит растительность, а другая питается исключительно нектаром и способствует опылению этих самых растений. Т.е. обе ипостаси выполняют диаметрально противоположные функции.

  Гусеница - это личиночная форма, уродливое создание, ползающее по земле и не приносящее никакой пользы. Бабочка - прекрасна, она порхает в воздухе и приносит несомненную пользу, как растениям, так и энтомологам. Если очень сильно утрировать, то можно назвать гусеницу двухмерным существом, ползающим по земле вдоль и поперёк, а бабочку можно назвать более совершенным созданием, которому для передвижения доступны уже три измерения. Она может взлететь в воздух, куда бескрылой гусенице путь заказан.

  Ничего за пределами своего плоского мирка гусеница не воспринимает. Земля и покрывающая её растительность - это всё, что ей доступно. Бабочке же доступно куда больше, и земля - это лишь одна из локаций, где она может бывать. Жизнь гусеницы - ползание. Жизнь бабочки - полёт. Пространства, доступные для передвижения обоим этим ипостасям одного существа, различаются весьма кардинально.

  Опять-таки, если утрировать, можно назвать бабочку существом высшего порядка, а гусеницу существом низшего. Будучи высшим существом, бабочка способна опускаться в среду гусеницы, а низшая гусеница неспособна взмыть в среду бабочки. Для них обе эти среды всё равно что две параллельных вселенных, вот только бабочка может преодолевать разделяющий их барьер, а гусеница нет...

  То, что Руфус Донахью вдруг заговорил об уродливых гусеницах и прекрасных бабочках как о двух ипостасях одного существа, не понравилось Бретту. Он почувствовал, что это лирическое отступление закончится чем-то очень-очень нехорошим. Обычно так и бывает - самую неприятную новость всегда начинают издалека.

  - Уродливая и бесполезная гусеница, привязанная к земле, окукливается и становится прекрасной бабочкой, взмывающей в небо, - продолжал Руфус Донахью. - Вопрос: если бы гусеницы и бабочки были разумными, осознавала бы гусеница, что окукливание - это ещё не конец? Понимала бы она, что это всего лишь шаг к новой форме с гораздо большими возможностями?

  Говоря о гусеницах и бабочках, агент Донахью избегал смотреть на Бретта. То глазел на еду, то в окно - куда угодно, только не в глаза напарнику. И это тоже показалось Бретту подозрительным.

  И предчувствие не обмануло его, когда Руфус Донахью сказал:

  - А теперь, друг мой, попробуй провести в воображении параллель между двумя ипостасями насекомого и человеком. Только качественную оценку поменяй на обратную.

  Считается, что когда мы умираем, наши тела истлевают и от них остаётся один лишь скелет. Мы воспринимаем это как конец человеческого бытия. Был человек и умер.

  А если представить, что мы тоже всего лишь личиночные формы? Причём низшие формы, привязанные к примитивной трёхмерной реальности. На пустом ли месте возникли религиозные представления о том, что после смерти мы уходим в некий высший мир? Что, если наша смерть и истлевание в могиле - это всего лишь человеческий аналог окукливания и перехода в иную форму?

  При вскрытии могил мы видим одни только голые скелеты, с которых исчезла вся плоть, но ведь и другие гусеницы видят лишь пустые оболочки, оставшиеся от куколок соплеменниц, когда из тех вылупились бабочки. Будь гусеницы разумными, они бы тоже могли решить, что их соплеменницы окуклились, умерли и истлели. Что, если разложение трупов в могиле - это наш аналог окукливания?

  - Мы отличаемся от гусениц тем, что у нас есть наука, есть приборы, - возразил Бретт. - Мы способны отличить мёртвую плоть от живой: в живой сохраняются жизненные функции, в мёртвой нет.

  - Любая физиологическая функция есть процесс, - тут же парировал Руфус Донахью. - В мёртвом теле нет таких же процессов, как в живом теле, а не процессов вообще. Трупы же не инертны. Да и кто сказал, что процессы в телах обеих ипостасей должны полностью совпадать? В теле бабочки, например, происходят процессы, обеспечивающие кинетику крыльев или усвоение цветочного нектара, а у гусеницы таковых нет.

  При наличии разума и научных приборов, гусеницы начали бы исследовать куколки и тоже не зафиксировали бы наличия жизненных процессов, потому что внутри куколки гусеница полностью растворяется в густую жижу и уже затем из этой жижи по-новому формируется взрослое насекомое - с другим телом, с другой головой, с другим ротовым аппаратом, с другим набором конечностей, с другим метаболизмом и т.д. и т.п.

  Всеми своими приборами разумные гусеницы зафиксировали бы абсолютную и безусловную смерть своих окуклившихся соплеменниц. Но ведь именно это происходит сейчас с людьми! Мы закапываем умерших в могилу и считаем, что их жизненный путь окончен.