Придуманная мною стройная и логически безупречная картина произошедшего в колонии ЧП разваливалась под натиском абсолютно непонятных фактов. Я ничего не понимал, и эта неизвестность пугала до чертиков. «Может, случился зомби-апокалипсис?» – вспыхнула в мозгу новая догадка. Урчание из камер – может, это под действием той неизвестной химии с кислым запахом заключенные в камерах превратились в постоянно жаждущих человеческого мяса зомби? Да нет, бред какой-то. Если бы это так и было, то зомби не стали бы тихо отсиживаться в своих камерах, а вовсю бы шумели, пытаясь выбраться наружу. Во-вторых, охране, той, что не обратилась, ничего бы не стоило их всех перестрелять – здесь кругом запертые решетки, можно неспешно и не напрягаясь зачистить все коридоры, этажи и здания, патронов бы только хватило. В-третьих, нет таких зомби, которые не боятся очереди в упор из калаша, бегают как спринтеры и за мгновение разрывают человека на куски. Нет, эта версия не годится, но что же тогда происходит?!
Я очень долго лежал на нарах, не шевелясь, чтобы не привлечь к себе внимание. Когда тварь ушла, я не услышал, настолько тихо она это сделала. Решив, что металлическая дверь и толстая решетка являются лучшей защитой, чем зарешеченное окно, я по-тихому перетащил на пол постельные принадлежности, поближе к выходу из камеру. Там и унитазу рядом будет, и бак с водой – моим единственным запасам воды, поскольку опытным путем я выяснил, что воды в кране нет. Полкружки, которые я смог набрать до того, как тоненькая струйка воды полностью иссякла, в расчет можно было не брать. Электричества в розетках тоже не было. Выяснив, что в кране нет воды, я вставил в розетку электрическую бритву, быстро нажал и сразу выключил. Ничего. Еще раз включил и, задержавшись чуть дольше, снова выключил. Опять ничего. Включил и, не отключая, пошевелил вилку в розетке – глухо. Света нет.
А между тем, мое самочувствие продолжало ухудшаться. Головная боль била в висках набатом и отдавала болью в глазные яблоки, как при высочайшем давлении. Жажда не думала проходить, стала просто нестерпимой, и мне приходилось насильно себя заставлять пить понемногу. В баке воды оставалось меньше половины, плюс полный бачок унитаза. О том, что мне, возможно, придется из него пить, я старался не думать. Промучившись в бесплодных раздумьях, периодически прикладываясь к баку с водой, чтобы хоть как-то унять головную боль, я смог наконец-то заснуть тревожным сном.
Утро (или день, не знаю) третьего дня встретило меня настолько сильной головной болью, что даже думать было невыносимо. Рот и горло горели, как будто я всю неделю дышал исключительно раскаленным воздухом. Вода жажду практически не утоляла, она возвращалась почти сразу после выпитой кружки, как будто я и не пил вовсе. Думать о том, что же такое со мной происходит, я был уже не в состоянии. Сил хватало только на то, чтобы стараться вытерпеть эту боль и не поддаться искушению вылакать всю воду из бака в один присест. Но даже так за этот день я выпил половину оставшихся запасов. Никаких посторонних звуков я больше не слышал – ни стрельбы, ни того странного урчанья, ни человеческих голосов. Зато стали пропадать цвета. Вернее сказать, цвет предметов, конечно же, никуда не делся, но вот в моем зрении они постепенно становились блеклыми и теряли свои краски, превращаясь в оттенки серого. Если зрение ухудшалось, то слух, наоборот, становился заметно острее. Лежа на полу и прислушиваясь, я стал различать звуки, которых не слышал ранее. Не знаю, в какой части колонии был расположен мой барак, но в этот день я услышал пронзительный крик какой-то лесной птицы и последующее за ним оживление в камерах. В них кто-то завозился, зашаркал и громко засопел, а потом все снова стихло. Не знаю, может мне все это тогда почудилось, ведь к вечеру у меня случилась самая настоящая галлюцинация. Если бы можно было поседеть второй раз в жизни, наверно, в тот вечер так бы и произошло.
Еще меня начал беспокоить голод, странный голод, не похожий на то чувство, которое возникает, когда по каким-то причинам отказываешься от еды на несколько дней. Что такое голод, я знаю хорошо. Когда жена ударилась в религию, то стала соблюдать все посты. Мне из солидарности приходилось тоже переходить дома на постное меню. Выручал, конечно, обед на работе, но в Великий пост всю страстную неделю жена голодала, дома еду не делала, и мне на работе приходилось не сладко – всю неделю я испытывал чувство голода и некоторую слабость от недоедания.
Этот же голод был совсем другим. При мыслях о еде он не усиливался, как будто для его утоления нужно было что-то другое, а не обычная людская еда. Новое чувство было каким-то чужим, противоестественным, нечеловеческим. Я медленно и неудержимо менялся, превращаясь во что-то странное. Это пугало до чертиков, но сил и возможности все прекратить у меня не было, да я и не знал, как это сделать. В этот день я всерьез думал о том, чтобы покончить жизнь самоубийством, но решил, что без воды и еды в запертой камере это случится само собой уже через несколько дней, и если даже я каким-то волшебным образом в кого-то обращусь, то, опять же, из запертой камеры никуда деться не смогу.
Проснувшись на четвертые сутки (хотя, кто его точно знает, по сколько я спал на самом деле?), я вновь испытал шок. Если вчера мне удалось уснуть, немного себя успокоив тем, что все идет по плану, и я скоро умру от обезвоживания и голода, что ничего сверхъестественного со мной не происходит, то действительность опять разбила все мои нелепые догадки насчет происходящего вокруг ужаса. Привычно проведя рукой по волосам, приглаживая их после сна, я обнаружил, что приличная их часть осталась на руке и на подушке, а поднеся руку к лицу, с ужасом увидел, что за ночь моя кожа стала серого цвета. Превозмогая дичайшую головную боль, я смог подняться на ноги и посмотреть в маленькое зеркало, вмурованное в стену камеры над раковиной. Из зеркала на меня смотрела серая, почти лысая морда с отвисшей кожей на щеках. Волосы потеряла не только голова. На лице почти не было бровей и едва начавшей отрастать бороды. Кроме цвета кожи изменился и цвет глаз – мои светло-серые, почти голубые, глаза стали черными. Брови провисли, как и щеки, лицо осунулось, глаза как-то ввалились внутрь черепа. Уши стали заметно меньше. Блин, мне все это кажется. Привиделось, наверно. На фоне голода глаза цвета уже не различают, все вокруг как в черно-белом кино. Наверно, поэтому и кожа показалась серой, а волосы выпадают из-за химического отравления тем газом с кислым запахом. У раковых больных от химиотерапии ведь тоже волосы лезут. Трясущимися руками наполняю кружку водой и залпом, почти одним глотком, выпиваю. Рассматриваю свою руку. Кожа серая, дряблая, висит как на скелете. Зато ногти сильно отросли, немного заострились и прочные стали – не согнуть. У меня всегда ногти были мягкими и легко гнулись, а сейчас стали как когти. Крайне удивленный произошедшими изменениями и забыв об опасности, я попытался издать удивленный возглас, и обнаружил, что вдобавок ко всем произошедшим со мною изменениям не могу издать ни одного звука. Прополоскав горло водой, я снова, наплевав на опасность, еще раз попробовал сказать хоть что-нибудь. Вновь у меня ничего не получилось.
Вот тут-то я и запаниковал по-настоящему. Голова уже практически ничего не соображала, силы после перевода тела в вертикальное положение быстро иссякли. Я опустился на расстеленный на полу матрац и свернулся калачиком. Меня колотила дрожь. Странный голод, казалось, разъедает меня изнутри, и все тело горит. Мне вспомнилось, что на голоде никогда не повышается температура, так что за дела? Следом накатило еще одно воспоминание – о ночном кошмаре. В том сне я как будто опять подкрадываюсь к дому своей жертвы. Только в этот раз действую настолько тихо, что никто меня не замечает. Вот и он, хозяин дома, чем-то занят в гараже. Затаившись и выждав удобный момент, подкрадываюсь к нему сзади, достаю из кармана ПСС, снимаю с предохранителя, но, вместо того, чтобы всадить ему пулю в затылок, набрасываюсь сзади, впиваясь зубами в шею, раздираю сонную артерию и с нечеловеческим наслаждением начинаю пить кровь. Моя жертва беспомощно сучит ногами, на глазах сморщиваясь и превращаясь в высушенную мумию. Выпив его до дна, я отбрасываю тело в сторону. Мой странный голод утолился, но одной жертвы мне мало. Я обвожу голодными глазами округу, выискивая новую цель. Охота только начинается! На этом мой кошмарный сон закончился как-то трансформировавшись в другой, не менее абсурдный, но уже не столь ужасный сюжет.
