— Мне нужна вода, — я повернулась к моим сопровождающим. — Горячая вода и инструменты. Вы меня понимаете?

Тот, кто стоял ближе ко мне, молча кивнул и вышел. Второй остался в комнате.

— Где я могу руки помыть? — спросила у оставшегося.

Он взял меня за руку и вывел из комнаты.

Рукомойник был на улице. Я тщательно вымыла руки и огляделась в поисках того, чем можно было их вытереть. Ничего подходящего не нашла и решила, что они высохнут сами.

Когда вернулась в комнату с больным, там уже стояло ведро с горячей водой и таз, на столе лежал набор инструментов.

— Мне нужен свет, — сказала в никуда.

Молчаливые люди принесли все необходимое, включая медицинский халат. Я наладила освещение, продезинфицировала руки, надела перчатки и подошла к своему новому пациенту.

Спустя полчаса поняла, какая обширная работа мне предстоит: его не просто били, его явно пытали. Сломанные пальцы, многочисленные ожоги, резаные раны. На нем не было живого места. Больше всего меня беспокоила рана на голове. Я отмыла его, вколола обезболивающее и приступила к работе.

Я сидела на полу у дивана с закрытыми глазами, когда в комнату вошел тот, по чьему приказу привезли меня сюда.

— Как он?

— Плохо, — ответила честно. — Нужны лекарства.

— Напиши, что нужно, завтра все будет у тебя. Он выживет?

Что я могла ответить? Что не знаю? Что нужен нормальный стационар или хотя бы полевой госпиталь. Здесь, в хибаре, затерянной где-то в горах, где даже нет водопровода, не говоря уже о медицинском оборудовании, я ничего не могу гарантировать. Но если я это скажу, где гарантия, что меня не пристрелят прямо в этой комнате? Да, я хотела жить. И готова была бороться за свою жизнь. «Нужно продержаться», — сказала самой себе, — «Кирилл меня вытащит».

— Организм молодой, должен выжить.

— Постарайся, — кивнул он. — Спать будешь здесь. А сейчас иди лечить другого.

— Есть еще другой? — удивилась я.

— Твой спутник, — кивнул он. — Ты ведь просила за него, нет?

Я вскочила с пола и устремилась к дверям.

— Тебя проводят.

Кипреев лежал на полу со связанными руками. Подошла к нему, присела рядом.

— Как ты? — спросила его.

— Нормально. Ты?

— Я тоже. Развяжите ему руки, — попросила своего сопровождающего.

— Лечи так.

— Он никуда не убежит, у него нога прострелена.

— Лечи так или убирайся.

— Мне нужны инструменты.

— Иди и возьми все, что надо.

Я посмотрела на Кипреева.

— Я сейчас приду и подлатаю тебя.

Под конвоем сходила за инструментами. Мужчина все еще сидел в комнате с братом.

— Брат в себя не приходил? — спросила его.

— Нет. Это плохо?

— Нормально. Мне нужно еще обезболивающее.

— Для брата?

— Нет. Для того, другого. Нужно вытащить пулю.

— Так вытащи, потерпит.

— А если он умрет?

— Значит, умрет, — ответил равнодушно, и я поняла, что спорить бесполезно.

Вернулась в комнату, где лежал Кипреев.

— Сейчас я вытащу пулю, — сказала ему. — И все будет хорошо. Ты только потерпи.

Он терпел. Стиснул зубы, стонал, но терпел. Я старалась сделать все, как можно аккуратнее, чтобы не причинять лишнюю боль.

— Все, — сказала, закончив. — До свадьбы заживет.

— Теперь придется на тебе жениться, — пошутил Кипреев.

— Я замужем.

— И муж тебя отпустил?

— Это моя работа.

— Я бы свою жену ни за что на войну не отпустил.

— Не на войну, — поправила его.

— Это сейчас серьезно?

— Лежи молча, — попросила я. — Сил набирайся.

— Да, — согласился Кипреев, — силы нам будут нужны.

На следующий день мне привезли все нужные лекарства и кое-что из оборудования.

Три дня я просидела в комнате у больного, выходя только в туалет и умыться. Спала на полу, благо он был застелен ковром, а подушку и одеяло мне принесли в первую же ночь. Ела там же. Еду приносили два раза в день, утром и вечером. Хлеб, сыр, немного зелени и вода. Пару раз мне разрешали навестить Кипреева, но разговаривать нам запретили, строго следя за тем, чтобы мы не нарушали запрет. У Кипреева все заживало, как на собаке, что меня несказанно радовало.

У второго моего пациента дела шли не так блестяще, но его жизни больше ничего не угрожало, о чем я сообщила его брату.

Вечером третьего дня, когда я уже собиралась лечь спать, в комнату вошел один из моих постоянных конвоиров.

— Идем.

Я уже поняла, что спрашивать у них о чем-то совершенно бесполезно, все равно мне не ответят, и безропотно пошла следом.

Меня привели в комнату, где на большой кровати лежал брат моего пациента.

— Как брат? — спросил он, окидывая меня взглядом с ног до головы.

— Нормально.

— Хорошо.

Он помолчал немного и добавил:

— Раздевайся.

— Что? — растерялась я.

— Раздевайся и ложись, — он похлопал рукой по кровати.

— Нет! — сделала шаг назад и уперлась спиной в дверь.

— Раздевайся, — повторил он безо всякого выражения.

Я отрицательно покачала головой.

— Ты можешь раздеться сама, — сказал он мне. — Или я позову моих людей, чтобы они раздели и держали тебя. А могу отдать тебя им, тогда ты вряд ли переживешь эту ночь. Они давно не видели женщин.

Я почувствовала, как от страха у меня похолодела спина. Все еще надеясь на чудо, произнесла:

— Я лечу твоего брата. Не боишься, что без меня он может умереть?

— Ты сама сказала, что он будет жить. Раздевайся, или я позову своих людей.

Я смотрела в его холодные глаза и понимала, что у меня нет выхода. Или я разденусь сама и лягу с ним, или … в лучшем случае, меня будут просто держать. Но что-то подсказывало, что если я заартачусь, этот человек отдаст меня на потеху своим бойцам.

Дрожащими руками стала расстегивать пуговицы на рубашке.

— Правильное решение, — усмехнулся мужчина. — Давай быстрее, мне надоело ждать.

Под его пристальным взглядом, я стянула рубашку и брюки, сняла белье и застыла у дверей.

— Иди сюда.

На нетвердых ногах подошла к кровати.

— Ложись.

Легла и зажмурилась. Взрослая женщина, врач, я прекрасно понимала, что сейчас произойдет. Я, конечно, могу сопротивляться, но это бесполезно. Будет только хуже. В голове возник голос деда: «Выживи любой ценой». Сглотнула вязкую слюну и посмотрела на мужчину.

Он, не спеша, оглядел меня, расстегнул и приспустил штаны и устроился между моих ног. Потом достал пистолет, снял его с предохранителя и сказал:

— Дернешься, и я вышибу тебе мозги.

И поскольку я никак не отреагировала, продолжил:

— Кивни, если поняла.

Я кивнула.

Положил оружие рядом с собой, потом ловко надел презерватив, развел мои ноги и резко вошел в меня. Было больно и очень стыдно, но я запретила себе плакать. Я вытерплю. Я выживу. Я вернусь домой. И тогда уже пожалею себя и поплачу вдоволь.

Он быстро кончил, слез с меня и натянул штаны.

— Иди.

Я не заставила просить себя дважды. Встала, оделась и ушла. Меня проводили в комнату к больному.

С этого вечера меня ежедневно стали водить к нему. Он не бил меня, не издевался, не старался причинить боль. Он делал все молча, получал удовольствие и отправлял меня обратно. Всегда клал рядом с собой оружие. Пару раз, когда я дергала рукой, он тут же хватал пистолет и прижимал дуло к моему виску.

— Не провоцируй, — сказал однажды.

С тех пор, лежа под ним, я боялась пошевелиться.

Через две недели нашего пребывания здесь, Кипреев, решив, что он достаточно окреп, разоружил часового и пытался проникнуть ко мне в комнату, чтобы вместе бежать.

Его поймали. Я услышали выстрелы и крики, бросилась к двери, но выйти мне не дали.

А вечером главарь сказал мне:

— Твой друг совершил глупый и опрометчивый поступок. Пришлось его наказать.

— Он жив? — прошептала, облизав вмиг ставшие сухими губы.

— Жив.

— Что с ним?