Ночи в Дамаске довольно прохладны на фоне знойного утра и дня — это отличительная черта любого города в этих широтах, что построен в пустыне или рядом с ней.
Приобняв себя, чтобы немного согреться, я ещё раз трогаю место шва, которое всё так же крепко́ и не разошлось, и тихо вздыхаю. Правда, боль от чуть ли не вывихнутого плеча постепенно отступает.
Я не замечаю, как Альтаир уходит на несколько шагов вперёд, вслушиваясь в ночные звуки и вглядываясь во тьму, поэтому, когда я, понурив голову, достигаю его рядом с широким каменным дымоходом, для меня становится неожиданностью то, как меня хватают за талию и впечатывают в его невысокую стенку.
— В чем дело?.. — шиплю я, удивляясь тому, как этому несносному и одновременно с этим прекрасному мужчине взбрело в голову накинуться на меня здесь и сейчас. И ещё я злюсь на моментальную реакцию собственного тела, прижатого к его. Но через секунду я с досадой понимаю, что дело лишь в опасности:
— Лучники, милая, — одними губами шепчет Альтаир и кивает за дымоход. — А твой костюм, будь он неладен, звенит так, что нас наверняка слышно в Иерусалиме.
Я краснею от его уже ставшего привычным ласкового обращения и уже собираюсь возмутиться шутке, но Альтаир лишь сильнее давит ладонями на мой пояс, украшенный монетками, чтобы они точно не издали ни звука, и тем самым словно приказывает мне молчать. Нарочно задевая пальцами кожу под пупком и вглядываясь в моё лицо в такой опасной близости, что, если бы не враги с луками в паре метров невдалеке, кажется, я сама бы подарила ему страстный поцелуй…
Мы неслышно, но тяжело — это видно по вздымающимся грудным клеткам — дышим друг другу в губы…
Глаза Альтаира, которые во тьме кажутся пугающе чёрными, ласкают меня так, что голова начинает бесконтрольно кружиться.
Казалось бы, всё напряжение вечера, вся ревность, касания и переглядывания сконцентрировались в некий шар в миллиметрах между нами. И этот шар грозится лопнуть, окатив нас невероятной волной возбуждения…
— Я… — мой ассасин приоткрывает рот, чтобы продолжить, но прислоняется к моему лбу своим, замолкнув на мгновение.
Я касаюсь пальцами его щеки и забываю обо всем — о миссии, которая выполнена; о снующей вокруг страже и лучниках; о запахе запекшейся крови, что доносится с его одежды — и остаётся лишь крыша, я и он, прижимающийся ко мне, как в последний раз…
Однако его последующие слова, каждая буква в них отдают с ума сводящей пылкостью и будущим обещанием, когда Альтаир усилием воли отстраняется от меня:
— Не могу тобой насытиться, Сурайя… Но нам нужно идти. Не сейчас…
Я знаю, что запомню эту фразу на всю свою жизнь, что бы ни произошло дальше.
Последнее он словно говорит сам себе, и я, лишь поджав губы, понимающе киваю, не в состоянии сказать что-либо о собственных чувствах, которые меня переполняют.
Но, прежде чем окончательно отойти от меня, Альтаир хитро улыбается и слишком медленно облизывает губы — пока я снова теряю правильный ритм сердцебиения из-за этого жеста, он одним движением вскидывает скрытый клинок и мучительно неспешно проводит им по украшению пояса юбки, не касаясь моего напряжённого живота. Монетки, нанизанные на прочные нитки, стройными рядами падают в его раскрытую ладонь, мирно и тихо звякнув напоследок.
— Теперь ты нас навряд ли выдашь… — он криво усмехается, абсолютно довольный собой, и выглядывает за дымоход.
Мне требуется время, чтобы прийти в себя, но его практически нет: Альтаир тянет меня за руку, тем самым показывая, что путь свободен.
Мы где-то перебежками, где-то спокойным шагом проходим по крышам ещё два квартала, сохраняя приятное молчание, но в какой-то миг с высокой башни минарета нас всё-таки замечают двое лучников…
Городские пейзажи вновь сливаются перед моими глазами, которые слезятся от ветра, пока мы стремительно бежим, пытаясь уйти от новой погони — к несущимся за нами солдатам присоединяется всё больше людей из подкрепления.
И в какой-то момент — я сама не понимаю, как — мы оказываемся в той части города, где я живу.
Как и не понимаю и не осознаю до конца того, что в пылу бега коротко восклицаю Альтаиру «Сюда!»: обхитрив стражу, мы устремляемся к двери моего собственного дома…
Я ещё не знаю, что размышления насчёт долгой и тяжёлой ночи окажутся в некотором роде пророческими, правда, совершенно не в том смысле, который я в них закладывала изначально…
========== Цепочка на теле ==========
Альтаир
Сквозь бряцанье стальных нагрудников и мечей стражи сзади я слышу, как Сурайя что-то кричит в мою сторону.
Скорее инстинктивно, нежели действительно уловив её фразу, я резко сворачиваю за ней так, что под сапогами поднимается вихрь осевшей на крышах пыли.
Мы преодолеваем довольно низкую постройку и оказываемся на земле — пока лучники и солдаты пытаются спрыгнуть за нами, мы получаем небольшую фору.
Впереди виднеются развешанные поперек узкой улочки ковры, ткани и чьё-то бельё. Только в этот момент я осознаю, что мы оказались в одном из жилых кварталов Дамаска, мирно спящем этой глубокой ночью. Сурайя, едва взглянув на меня, устремляется вперёд, скрываясь за полотнами и простынями; я тут же юркаю за ней, доверившись невесть какому выдуманному ею маршруту.
Её волосы развеваются на ветру, и кажется, вот-вот кончики прядей коснутся моего разгоряченного лица… Дьявольски неприличный костюм танцовщицы так некстати при беге очерчивает изгибы её тела, что к моему явственному адреналину от погони примешивается вполне осознанное возбуждение.
Сурайя уверенно продвигается вперёд, я не отстаю от нее, периодически оборачиваясь; стража, неистово вопя угрозы, путается в многочисленных тканях, которые незаметно колышутся в ночном воздухе. Возможно, это ремесленный район текстильщиков, потому что я ощущаю запах красок и пряжи для ковров. По двум сторонам улочки расположены многочисленные домишки с разноцветными дверьми и немного потрёпанными стенами, но вполне себе аккуратные.
И в какой-то момент, когда я снова поворачиваюсь посмотреть, нет ли в шаге настигшего нас солдата, сам теряю ориентир в этом лабиринте развешенного белья и прочих ткацких изделий. Теряю из вида Сурайю…
Но меня вдруг резко дергают за руку к одной из дверей, выкрашенной в терракотовый цвет, — к своему стыду, я даже не успеваю понять, враг ли это и что произойдет дальше, как тут же оказываюсь в тёмном помещении. Выждав несколько секунд и придя в себя, я уже собираюсь вскинуть скрытый клинок, как где-то в области щеки слышу:
— Всё в порядке, мы в безопасности… Сейчас зажгу огонь…
Сквозь полностью сбитое дыхание это произносит Сурайя.
Я и сам не могу восстановить работу лёгких, но всё же расслабленно опускаю запястье с нарукавником, терпеливо ожидая у двери появление обещанного освещения.
Преследования и опасность остались позади…
По телу медленно и тягуче растекается спокойствие, но к нему постепенно начинает примешиваться что-то ещё.
Слышатся мягкие женские шаги, уходящие немного вдаль, и, пока мой информатор-танцовщица возится со свечами или факелами, я по аромату в комнате неожиданно понимаю, что мы… у неё дома.
Здесь пахнет шафраном и ванилью. Так сладко, так приятно, так невыносимо восхитительно, что невозможно удержаться от глубоких вдохов.
Здесь пахнет ею…
Комнату через минуту наконец озаряет таинственное, тёплое пламя от нескольких свечей, и, проморгавшись, я внимательно осматриваюсь вокруг. Сурайя стоит ко мне спиной у искусного резного стола, на котором расположены медные подсвечники и кувшин с глиняной посудой; у правой стены низкая пёстрая тахта, вся усыпанная подушками с непохожими друг на друга орнаментами, а рядом дверь, ведущая, кажется, в другие покои или купальню. По левой стене идут шкафы и полки со свитками, фолиантами, а там, где стоит стол, виднеются закрытые ставни широкого окна.
На мгновение я представляю, как сквозь его дощечки пробиваются слабые лучи утреннего солнца, касаясь лица спящей среди расшитых подушек Сурайи…
