— Не совсем. Четырнадцатый век был уже не столь темным, как, например, десятый, но… Человеческие жертвоприношения не то чтобы считались нормой в это время, но и не слишком удивляли живших тогда людей. А уж если в жертву приносился пытавшийся убить тебя враг… Даже сейчас такой случай найдет в обществе если не оправдание, то понимание, а уж тогда…

— То есть… при... эээ… Делании этого Камня… я читал, оно называется Великим Деланием… Фламель приносил жертвы? Человеческие жертвы?

— Этого никто не знает, — вздохнула Августа. — Великое Делание — секрет из секретов, но… некоторые исторические книги говорят, что он принимал деятельное участие в тогдашней политике, которая вершилась, в основном, мечом и «Бомбардой». Тогда погибли многие, и не факт, что их души не были использованы в… неких ритуалах. Говорят, что Николас вскоре после… Делания стал благотворителем и меценатом… Как будто он пытался искупить какой-то грех. И еще одно. Вы же все-таки почувствовали Зов, мистер Поттер? — Гарри кивнул. — Так звать могут только души. Души людей.

— Зеркало тоже звало меня к себе, — вспомнил Гарри. — Зеркало ЕИНАЛЕЖ.

— Это значит, что Вы еще не отпустили своих родителей, и Вас звали туда именно их души. И Невилл тоже не смог отпустить… Да и я не могу отпустить сына.

— Но… камень бы смог вылечить их? Папу и маму Невилла? В смысле, Вашего сына и его жену?

— Несомненно, — сказала Августа. — Разумеется, применять его для простого лечения — это что-то вроде использования волшебных палочек в качестве топлива для камина, но да. Он мог бы вернуть им рассудок. Но вот был бы это их рассудок или же рассудок тех душ, что оставались заточенными в Камне…

— Но Фламель… И его жена…

— Да, я тоже думала об этом. Если они смогли прожить по шесть сотен лет сверх предназначенного срока, несмотря на все эти… опасности, и не сошли с ума, то неужели камень не помог бы моему сыну?! Ведь он не мертв и даже не на краю смерти! Я… Я несколько раз ставила котел на огонь, но… Но камень звал меня. Именно меня, Августу Тиберию Лонгботтом, он шептал мне, что мне осталось недолго, что я умру, но теперь, теперь у меня есть шанс! Что мой долг перед внуком — как можно дольше вести его по жизни… Этот камень уговаривал меня предать своего собственного сына!

Она заплакала мутными старческими слезами. И она была до ужаса, до дрожи похожа на умирающую миссис Кейн. Гарри подумал, что миссис Кейн могла бы терзаться вот так же, если бы тогда, на перроне, Гарри принял бы другое решение, если бы не полагал — как теперь уже ясно, по ошибке, — что Философский Камень был обманкой. Смогла бы миссис Кейн справиться с этим искушением?

— И… и я подумала: если этот камень внушает мне мысль, что моя старая жизнь важнее жизни моего собственного сына… Извините, мистер Поттер, но я тогда даже не думала об Алисе, матери Невилла и жене Фрэнка… Если этот Камень пытается попрать самые святые чувства, которые только могут быть в этом мире — любовь матери к своему ребенку — он… Он должен быть уничтожен! И ни одна его частичка не может продолжать существовать в этом мире ни в каком виде. Ни во мне, ни тем более во Фрэнке… Ни в ком-нибудь еще. И я уничтожила этот камень, Вы видели это, именно с этой целью я пошла сюда с Вами. И… этим я почти что убила и Алису, и… Фрэнка.

— Я уже убил человека, знаете? — неожиданно для себя самого спросил Гарри. Августа кивнула:

— Невилл видел это. И не забыл. Он заставил себя забыть только о том, что Вы, мистер Поттер, все-таки достали из зеркала камень, и о том, что он сам поймал и спрятал его. Когда он обнаружил Камень в скрытом кармане своей мантии, он был несколько… удивлен, но сумел восстановить картину случившегося.

— Невилл молодец, — кивнул Гарри.

— В значительной мере это Ваша заслуга, мистер Поттер, — улыбнулась сквозь слезы Августа. — Вы хорошо влияете на моего внука. И… Род Лонгботтом должен Вам, мистер Поттер.

— Невилл сказал, что между друзьями не бывает долгов.

— Это официальное предложение союза, Наследник Рода Поттер? — подняла бровь пожилая леди.

— Не знаю, мадам. Я не против. А надо? В смысле, официально?

— О. Н-да, мистер Поттер, Вы правы. На самом деле союз уже действует, а взрывать навозную бомбу — не удивляйтесь, я знаю, что это такое, я сама баловалась ими в свое время — в болоте, именуемом Визенгамотом, пожалуй, действительно рановато.

— Спасибо, мадам Лонгботтом. Нам не пора? — Гарри кивнул на дверцу.

— Потрогайте металл самыми кончиками пальцев. Вы ощущаете что-нибудь?

— Нет, — сказал Гарри, прислушавшись к своим ощущениям, — вроде затихло все.

— Тогда осторожно откройте дверцу, когда я наколдую щит. Если там все еще горит хотя бы одна искорка — отпрыгивайте назад немедленно. «ПРОТЕГО!» — Гарри почувствовал, как уплотнился воздух вокруг него.

Он открыл дверцу. Камера была абсолютно пуста, даже пепла не было.

— Ого! — сказал он.

Августа опустила щит.

— Чары Адского Огня настолько опасны, что объявлены запрещенными повсеместно. Разумеется, наше замечательное Министерство, дай ему волю, запретило бы все вплоть до «Люмоса», но в данном случае только безумец будет возражать против такого решения. Именно поэтому Артур и построил свой бункер, и я в свое время закрыла на это глаза, лишь посоветовав спрятать его под «Фиделиус» — это самые мощные скрывающие чары, — чтобы Министерство не подняло тревогу, отследив это колдовство.

— Мадам Лонгботтом, а можно спросить про то, как именно Министерство, ну, отслеживает все это? Про Надзор-то я знаю, мне мадам Боунс объяснила, но…

— Разумеется, мистер Поттер, но, я полагаю, сначала нам следовало бы успокоить Артура.

Пожилая леди с натугой встала и постучала в дверь три, а потом еще два раза. Замок щелкнул, дверь отворилась.

— Как все прошло? — поинтересовался мистер Уизли.

— Замечательно, Артур. Твой бункер действительно великолепен. А сейчас — не пригласишь ли ты нас с Наследником Поттеров на чашку чая?

Гарри выбрался из люка и сделал шаг. Обернувшись назад, он с удивлением увидел, что никакой двери, холмика или чего-либо еще перед ним больше не было. Он протянул руку, но ощутил лишь воздух.

— Чары «Фиделиуса» делают помещенный под них объект невидимым, неслышимым и неощутимым. Все, что происходит под ними, остается скрытым для мира. Никто не может проникнуть за границу этих чар иначе чем с разрешения Хранителя Тайны. А Хранитель прячет эту тайну в своем сердце и может открыть ее только добровольно.

— А Хранитель этой тайны — Вы, мистер Уизли? — Гарри подумал, что эти чары были бы для него крайне полезны.

— Да, — улыбнулся Артур, — если бы это была Молли, она наверняка приспособила бы бункер под хранилище варенья и прочих намного более важных, чем мои эксперименты, вещей.

— Здоровски, — сказал Гарри. — Я не про варенье, а про то, что бункер так круто спрятан. А это очень трудные чары? Ну, «Фиделиус»?

— Очень, — снова улыбнулся мистер Уизли. — Эти чары на самом деле доступны только наиболее знающим и сильным волшебникам. Мне их ставили братья моей супруги, Фабиан и Гидеон, вдвоем. Молли ведь из рода Прюэтт, — сказал он так, будто это объясняло что-то важное; возможно, так оно и было. — Но… Они погибли. Их убил…

— Ага, понятно, — Гарри решил не дожидаться этого «Тот-Кого-И-Так-Далее». — Я бы с удовольствием поставил такие чары на свою комнату в доме моих дяди и тети, чтобы прятаться там от них.

— Увы, — сказал Артур, — их можно наложить только с согласия хозяина дома. Или того, что ты прячешь. Вот когда у тебя будет свой дом…

— Хорошо, — вздохнул Гарри. — Дом я закажу Пенни Клируотер, у нее папа строитель, а чары… Ну, я узнаю, кто может их наколдовать, ведь может же кто-то, правда?

— Это определенно может сделать Дамблдор, — вздохнула Августа, — и еще несколько волшебников.

Гарри подумал, что Дамблдора он попросит об этой услуге как бы не в последнюю очередь. Но он подумает об этом позже, когда у него будет что-то, что ему понадобится скрыть.