Листы бумаги и пергамента, перья и маггловские ручки, блокноты, ненужные уже книги — все взлетело и закружилось в безумном танце. На столе осталась только старая фотография в рамке и смешная, встрепанная, как и сам Гарри, металлическая сова, исподтишка наблюдавшая за девушкой через такие родные круглые очки.

Она вытянулась, встала на носочки и раскинула руки.

С кончиков ее густых, на зависть остальным девчонкам из их спальни, волос, с пальцев левой руки, с кончика палочки в правой, били молнии, испепеляя все ненужное и совершенно, абсолютно неважное. Неважное по сравнению с одним-единственным фактом: Гарри — ее Гарри! — признался ей в любви и ушел.

Ушел навстречу своей судьбе, по дороге, в конце которой было то, чего она не могла допустить. То, чего она не допустит.

Только вернись.

Я люблю тебя.

Я сделаю так, чтобы старый маразматик, который готовит твою смерть, с досады сжевал свою идиотскую бороду.

И с этим вонючим Томом, или даже Томами, я тоже разберусь.

Пожалуйста, Гарри, только вернись!

На пол, словно теплый снег, опускался светло-серый бумажный пепел. Силы покинули ее. Она упала на диванные подушки, с которыми у них — у них с ее Гарри! — было столько связано, и разрыдалась.

====== Беспечные Ездоки ======

А потом она почувствовала на своей руке его руку — руку ее Гарри! — и… Гермиона не помнила, что она сделала потом.

Когда она снова впустила в себя окружающий мир, они лежали рядом, переплетенные так, что было трудно разобраться, что где чье.

— Гарри, — простонала она, — Га-а-ар-р-ри-и-и!

— Ага, — улыбнулся он, отстранив голову, и она увидела кровь, стекавшую из его прокушенной, не иначе как ею самой, губы. — Я вернулся. Обещал же. Ты… Ты извини, пожалуйста, что я… подзадержался немного. Совсем немного, минуты на три всего. Я, ну… Побоялся сразу заходить, в молнии эти. Ты вообще-то ужасно грозная, знаешь? Я тут давно вообще-то, я даже нас с тобой подслушивал, с самого начала подслушивал.

— Зачем тебе самого себя подслушивать, Гарри? Да и меня тоже, ведь ты все это уже слышал!

— Чтобы убедиться, что с тобой все в порядке и что ты сюда пришла, — пояснил Гарри, не отрывая лица от ее волос. — Иначе… У меня еще больше часа было, до начала игры, и если что — я бы Малфоя просто пристрелил. Из-под мантии. Еще до того, как все началось. Подстраховка, понимаешь?

— Но… Ты же мог уничтожить реальность! Так нельзя! — голос мисс Грейнджер, что удивительно, сочетал металл и слезы.

— А зачем мне реальность, где тебя нет? — резонно возразил Гарри. — К тому же если бы с тобой что-то случилось бы, она, реальность эта, уже была бы испорчена, потому что я-то помню, что мы здесь вместе были! И значит, ее схлопывание было бы только вопросом... э-э-э… времени. Тогда чего ее жалеть-то, реальность эту?

— Гарри, — всхлипнула она, наблюдая краем глаза за все еще оседающим пеплом и пытаясь унять слезы, ведь он снова был здесь, и никак нельзя было выглядеть в его глазах Той-К-Которой-Не-Хочется-Возвращаться. — Гарри, что твоя рука делает под моей юбкой?!

— Эээ… — он скосил глаза, — ну… Знакомится. Попа Гермионы Джин Грейнджер, это моя рука. Моя рука, это попа Гермионы Джин Грейнджер. А чего такого? Я ж ее, эту руку, вместе с сердцем, как-нибудь тебе предложу!

— Чертов ловелас! — преувеличенно-грозно сказала она. — Знаешь, что я куплю первым делом, если ты сделаешь мне предложение?

— Когда.

— Что когда?

— Не если, а когда.

— А. Так вот, когда ты сделаешь мне предложение, я первым делом куплю скалку. Нет, — поправилась она, — не скалку. Я куплю молоток для отбивания мяса. Потому что у тебя слишком крепкий лоб. И да, Гарри, р-руку убер-р-ри! Ну!

— Как скажет леди! — он убрал руку, встал и улыбнулся так, что ей захотелось, чтобы он вернул руку на место. На то самое место, где ей, руке, и надлежало быть. Но вместо этого он протянул ей эту самую руку, помогая встать рядом. Она прильнула к своему мужчине, точнее, пока парню, но было ясно, что это только временно, и… и отстранилась.

— Гарри, — сказала она, — ты… Ты… вырос?!

— Ага, — сказал он, и ее сердце пропустило такт. Его голос был другим, в нем еще слышались детские нотки, но… Заговори с ней Гарри таким голосом до того… Она бы никуда его не отпустила и изнасиловала бы его прямо тут, на мягких и уже родных диванных подушках. И Мордред с ним, с миром, и со всеми его временными петлями!

— Целый год хорошего питания и непрерывных тренировок, — продолжил он, — так что…

— Так что ты, — сказала она, отступив на полшага и постукивая по ладони палочкой, — сбежал от меня, чтобы подрасти втихомолку?!

— Ну… — замялся он, потом, видимо, вспомнил, что обещал никогда не врать ей, взлохматил шевелюру и опустил глаза… — И это тоже, — наконец, признался он.

— Дурачок, — выдохнула она, снова обняв его. — Я… Я тебя и так!..

— Я знаю, — улыбнулся он, — и, Гермиона… У нас совсем нет времени. Хроноворот сгорел же, да?

Он поднял рюкзак, который за то время, что выпало у нее из памяти, отлетел в дальний угол, и сказал:

— Переоденься. Это подбирала мисс... эээ… Перри, тебе должно подойти. Форму спрячь туда, она пригодится еще.

— Зачем?!

— В юбке тебе будет неудобно, — сказал он, проверяя «Вальтер».

— Что ты задумал, Гарри Джеймс Поттер?! — спросила она, доставая из рюкзака серый в разводах сверток. — Отвернись!

— Как скажет леди! А что задумал… Увидишь. И, думаю, тебе понравится, — ну это надо же быть таким… таким… таким ловеласом!

Он достал из рюкзака свою школьную сумку, и Гермиона решила, что рюкзак Гарри внутри тоже больше, чем снаружи.

— И вообще тебе… Стой… Так ты… Ты же теперь… — уставилась она в вихрастый затылок.

— Ну да. Я теперь старше тебя на целых полтора месяца, — самодовольно заявил он. — Кстати… Скажи, когда закончишь.

— Закончила, — буркнула она, он обернулся и еще успел увидеть краешек белого лифчика, мгновенно, правда, скрывшийся под тоже серой, в черных разводах, тканью футболки, чуть светлее по тону, чем широкие просторные штаны.

— Вот, — он полез в карман и достал оттуда хорошо знакомый ей опал, помещенный в кожаную, дорогую по виду, оправу и висящий на кожаном же шнурке, — защитное снаряжение. Не подарок, заметь. Но… поздравляю тебя с пятнадцатилетием, Гермиона Джин Грейнджер.

— Значит, через год. Не раньше. Понял, ловелас?!

— Ай-ай, мэм! Понял, мэм! Буду крепиться, мэм! — Гарри собрал по углам разлетевшиеся обрывки цепочки и уцелевшие стекляшки от песочных часов.

— Оба будем, — буркнула она, — вместе. Но стой, я же сказала тебе…

— Ты велела мне забыть про какое-то там сентября. Про твой день рождения. Он, этот день, твоим днем рождения и остался, так? Раз уж ты именно в этот день родилась. Но пятнадцать-то тебе исполнилось не тогда, а сегодня, из-за всех эти хроновывертов. А сегодня — это совсем другой день! — воскликнул он, доставая из рюкзака пару серых кроссовок. — Туфли тоже убери в рюкзак. Мадам Помфри не поймет, если мы вернемся в ободранных в лесу шмотках. Да и Дамблдор тоже.

— А ты как?

— Я себе новую форму купил, — пожал он плечами, — на вырост. Она там, в рюкзаке, на дне лежит. Все равно старую истрепал, пока до Лондона добирался. Меня где-то в горах выкинуло, два дня до телефона шел. Проголодался жутко! — сказал он, пряча в рукав палочку. — Хорошо, что куропатку на второй день подстрелил. Так и слопал, без соли.

— А этот… медальон… — задумчиво спросила Гермиона, шнуруя кроссовки, — он что делает?

— А ничего, — пожал плечами Гарри, — сам по себе он ничего не делает, так что теперь тебе самой придется себя защищать. Ну, голову свою, мысли там… Он только помогать будет. И… там кровью надо капнуть. Тогда он на тебя окончательно настроится. Ну и если кто-то пробьется… извини, он тебя поцарапает тогда. Больно. Но вроде в себя ты при этом должна прийти, как тогда, в хижине.

— Капать сейчас? — деловито спросила девушка.