– Мисс Фрэнк, – сказала Зи, – я считаю, что вы просто великолепно выступили.

– Ох, спасибо. Очень мило с вашей стороны.

Скорее всего, Фейт Фрэнк ждали на каком-то приеме у руководства колледжа. Возможно, преподаватели уже собрались в гостиной у ректора Бекерлинг, неловко топчутся там, дожидаясь почетную гостью. Но Фейт, похоже, не спешила уходить. Она повернулась к собственному отражению, кратко изучила его еще раз – без женского самоненавистничества, против которого когда-то высказывалась в редакционной статье в «Нью-Йорк таймс» по ходу недели моды.

– Нет, это вам спасибо, – настаивала Зи. – Мне теперь столько всего нужно обдумать. Я всегда была вашей поклонницей. Понимаю, это звучит глуповато, но я ничего такого не имею в виду. Нам в школе однажды задали написать сочинение на тему «Женщины, изменившие мир». Мне очень хотелось написать про вас. Но про вас вызвалась писать Рейчел Кардозо, она раньше меня по алфавиту, так что ничего не вышло.

– Ясно. Очень жаль. И про кого вы в итоге написали?

– Про «Spice Girls», – ответила Зи. – Они в своем роде тоже молодцы.

– Безусловно, – ответила Фейт, явно позабавленная.

– Я всегда примеряла на себя ваши поступки, – без запинки продолжала Зи, – потому что для меня совершенно естественно занимать активную жизненную позицию. Я лесбиянка, и это для меня тоже естественно, и когда вы сегодня говорили о том, как работаете с женщинами и как они вас вдохновляют, мне вдруг пришла в голову новая мысль: а ничего удивительного, что мне нравятся женщины. Они замечательные.

Она протянула руку для пожатия, Фейт ее взяла.

– Удачи вам, – сказала Фейт. А потом посмотрела на Грир. – На самом деле, меня очень многое волнует, – сказала ей Фейт, вернувшись в ту точку, на которой прервался их разговор. – И вы не ограничивайтесь чем-то одним. То, что произошло между вами и вашими родителями, – неважно, что именно, Грир – не фатально. Воспримите это как ценный опыт и постарайтесь его изжить. А то, что произошло здесь – я имею в виду сексуальные домогательства…

– Это вы тоже предлагаете изжить? – удивленно спросила Грир.

Она вспомнила слова Фейт, произнесенные во время лекции: что все они могут внести свой вклад в великое дело женского равноправия. Именно поэтому она ждала, что сейчас Фейт ей скажет: «Вперед, Грир Кадецки. Никогда не отказывайся от борьбы. Дерись до последнего. Ты сможешь».

– Нет, – сказала Фейт. – Но мне кажется, что все, что возможно, вы уже сделали. Вы высказали свое мнение. Если вы станете травить этого человека, симпатии постепенно перейдут к нему. Это слишком большой риск. – Она помедлила. – И еще: а что думают другие пострадавшие? Они хотят к этому возвращаться?

– Две высказались определенно, что не хотят, – подтвердила Грир.

Она об этом почти не думала, но сейчас ей вспомнились слова Ариэль Диски: «Они хотят про это забыть и жить дальше».

– У них ведь тоже есть право голоса, как считаете? Смотрите: перед вами открыт весь мир. Многое нужно повидать, многое осудить, причем публично, и попытаться изменить – далеко за границами этого кампуса. Есть другие города и люди. Ступайте, посмотрите.

Фейт явно хотела добавить что-то еще, но тут в туалет вошла еще одна женщина – замдекана. Она второй раз очень досадно все прервала, окликнув:

– Как будешь готова – нас ждут на приеме.

– Секундочку, Сьюки, – ответила Фейт, и замдекана вышла.

Грир вспомнила, как Фейт вздохнула перед зеркалом. И вот, толком не обдумав, что собирается сказать, она произнесла:

– Мне кажется, вам сейчас больше хотелось бы к себе в гостиницу, чем на этот прием с преподавателями.

Фейт ответила:

– А что, так заметно?

Грир подумала: нет, не очень заметно, но я-то вижу.

– Если тебя приглашают читать лекцию, – продолжала Фейт, – прием – вещь само собой разумеющаяся. Знаете, сколько бутербродиков с индейкой я стрескала за последние годы?

– Сколько? – спросила Грир и тут же почувствовала себя полной дурой. Ее же не спрашивали.

– Слишком много, – ответила Фейт. – Слишком много этих чертовых бутербродиков в разных стадиях разложения, слишком много шерри, который подают в граненых фужерах, будто на ярмарке в стиле эпохи Возрождения. Но если у тебя цикл лекций в университетах, никуда не денешься. В любом случае, – добавила она, – все будет хорошо. Ваша замдекана – моя давняя приятельница. Приятно будет с ней поболтать.

– Ваша приятельница? А, ясно. Теперь я поняла, почему вы приехали в Райланд, – сказала Грир, хотя ей уже начинало казаться, что Фейт приехала с одной целью: чтобы Грир получила возможность с ней познакомиться.

– А что до этого молодого человека, – сказала Фейт, и на один жуткий миг Грир показалось, что она имеет в виду Зи, что на протяжении всего вечера Фейт почему-то думала, что андрогинная Зи – мужчина, который незаконно вторгся в женский сортир. Но Фейт имела в виду не Зи. Она указывала на портрет Даррена Тинзлера на футболке Грир и теперь произнесла: – Забудьте о нем – и все. Вам и так есть чем заняться.

– Согласна, – вставила Зи.

– Займите голову другими вещами, – продолжала Фейт. – Почему бы не пустить в дело ваш «внешний голос»? Знаете, мне иногда кажется, что больше всего в этой жизни добиваются интроверты, научившиеся вести себя как экстраверты.

А потом, будто бы вспомнив что-то, Фейт опустила руку в большую мягкую сумку, висевшую у нее на плече, вытащила кирпичик-кошелек, а из него извлекла визитную карточку. На плотной кремовой бумаге было написано выпуклыми буквами:

Дальше значилась должность: «Редактор», адрес и телефон «Блумера». Грир взяла карточку так, будто это был выигрышный лотерейный билет. Что по нему можно получить? Пожалуй, ничего. Но сам тот факт, что ей дали эту карточку, уже награда – и своего рода потрясение. Фейт ею заинтересовалась. Даже сказала, что ею восхищается. А теперь Фейт дала ей разрешение. Вот только разрешение на что? Так сразу не скажешь.

Двенадцать лет спустя, когда Грир Кадецки и сама стала знаменитой, в первой главе написанной ею книги появилось описание этой давней сцены в дамском туалете. Она беззлобно подшучивала над самою собой, молодой и неопытной, за то, что ее так пронял этот эпизод с Фейт Фрэнк, и за то, что она так взволновалась из-за визитки.

Сама по себе визитка стала своего рода абстрактным призом, напоминанием о том, что не надо краснеть и бормотать себе под нос. Фейт, которая совсем недавно стояла и держала Грир за руки, дала ей немного – разрешение, доброту, совет и дорогую на вид визитную карточку. Она не произнесла: «Будем общаться, Грир», но Грир еще никто, кроме Кори, не давал так много.

Грир подумала: наверное, Фейт сейчас даст карточку и Зи, это совершенно логично, потому что это ведь Зи интересуется политикой, стоит в пикетах, раздает листовки, давно восхищается Фейт – тогда они окажутся в равных условиях. Пойдут вместе в общагу, съедят пиццу из «Грациано», поболтают о нынешнем вечере, восхитятся своими одинаковыми визитками.

Но Фейт не дала Зи визитку, она закрыла кошелек и убрала в сумку. Грир вдруг страшно захотелось заглянуть внутрь. Какой-то детский инстинкт бередил любопытство: что же там внутри? Громы и молнии? Сусальное золото? Корица? Слезы тысяч женщин, собранные в бутылочку из синего стекла?

Фейт сказала:

– Ну, замдекана меня ждет. А вам известна древняя поговорка: «Не заставляйте замдекана ждать».

– Лао-Цзы, – произнесла Зи.

Фейт Фрэнк, похоже, не расслышала. Она распахнула дверь и указала на букву, выписанную по трафарету.

– Спокойной ночи, дамы, – попрощалась она.

Фамильное авто Эйзенстатов представляло собой послушный и громоздкий «Вольво», изнутри слегка пахнувший машинным маслом. Чтобы было еще понятнее, что это машина чьих-то родителей, на заднем сиденье лежал давно открытый на одной странице нечитанный экземпляр «Американской науки» и пухлый складной розовый зонтик, так и не вынутый из чехла. Скорее всего, предки Зи – оба работали судьями в девятнадцатом окружном суде Вестчестера, штат Нью-Йорк – сурово велели дочери, чтобы она не давала машину никому из друзей.