Вновь зазвучали аплодисменты, Фейт Фрэнк отступила назад – и все кончилось. Грир смотрела, как Фейт обступили, люди специально пытались попасть ей в поле зрения, чтобы поговорить с ней лично. Даже те, кому раньше вроде как было скучно, теперь передумали. Студенты, преподаватели, администраторы, гости из местных обступили Фейт – так горожане обступают в опере знаменитость, Грир же стояла в сторонке, а Зи – с ней рядом. Грир уже поговорила напрямую с Фейт Фрэнк, это было ошеломительно, но в итоге – незавершенно, мучительно. Теперь, впрочем, уже ничего не поделаешь: вокруг Фейт сомкнулась толпа.

– Ух, здорово было бы пообщаться с ней хотя бы секундочку, – сказала Зи. – В смысле, она же уже здесь. Вот только народу слишком много, я явлюсь к ней, как очередная фанатка. А я так не хочу.

– И я тоже.

– Ты как, назад в общагу?

– Да. Работать нужно, – сказала Грир.

– Вечно тебе нужно работать.

– Это верно.

– Ну, мы ее хоть послушали, а ты с ней даже поговорила, – заметила Зи. – Ты молодчина. Хочешь пиццу? В «Грациано» доставка допоздна работает.

– Конечно, – ответила Грир.

Пицца будет таким утешительным призом: две девицы поздно вечером, теплое тесто в качестве мягкого успокоительного.

Они просунули руки в рукава, Зи надела вязаную шапочку, натянула большие перчатки цвета каши-овсянки. Она могла одеваться под девочку или под мальчика – всегда получался небрежно-модный комплект. Они двинулись к выходу. Толпа, окружавшая Фейт, уже дробилась на отдельные мелкие группы, некоторые отходили по одному. Грир чувствовала внутри странную пустоту с легким привкусом трагедии. Как будто Фейт Фрэнк на миг водрузила ее, пищащую, к себе на плечи, а потом она свалилась на твердый холодный пол.

Когда они вышли в притвор, перед Грир мелькнула вспышка багрянца, что-то кроваво-красное. Шарф, сообразила она, шарф Фейт – он как бы плыл по волнам, следуя за обладательницей на буксире в туалет: следуя туда за, собственно, Фейт Фрэнк. Вот удивительно, подумала Грир: Фейт Фрэнк направляется в дамскую комнату, то есть вынуждена использовать нечто «дамское» даже теперь, в двадцать первом веке.

– Гляди, – негромко произнесла Грир.

– Пошли, – решила Зи. – Завершишь начатое. Попробуем с ней поговорить – и ты, и я.

В теплой дамской уборной с молочно-серыми, чувствительными к звукам кафельными плитками занята была только одна кабинка. Зи с Грир вошли в две соседних, стараясь выглядеть как обычные люди, пользующиеся общественным туалетом. Грир села и нагнула голову – ей стало видно носок серого женского замшевого сапожка за перегородкой. Грир сидела тихо-тихо, беззвучно. С другой стороны исписанной стенки – в частности, там было одно очень тревожное послание, нацарапанное совсем мелко: «пожалуйста помогите кто нибудь очень хочется вскрыть себе вены» – повисла тишина, потом раздалось предсказуемое журчание. В один прием, прямая линия от отомкнувшегося тела до ожидающей воды, земная составляющая Фейт Фрэнк: знаменитая феминистка писает.

Уязвимость и реальность женщин предстала в полный рост; Фейт спустила воду и вышла. Грир поднялась. Сквозь щель между дверью и дверной коробкой проследила, как Фейт подошла к зеркалу. Зи пока не вышла из своей кабинки. Она, видимо, выжидала, великодушно позволяя Грир заговорить первой. Грир же заметила, как Фейт на миг оперлась на раковину, закрыв глаза. Потом вздохнула. Грир знала, что Фейт решила провести этот миг наедине с собой и, видимо, сильно в этом нуждалась. Весь этот вечер от нее чего-то требовали, накопилась усталость. Отдавать до бесконечности не способен никто, даже Фейт Фрэнк. Грир приготовилась было выскочить и попытаться закончить свой разговор с Фейт, но вдруг заколебалась. Не хотелось становиться лишним бременем. С другой стороны, не торчать же здесь до бесконечности, а потому она отперла дверь и подошла к раковине, робко улыбнувшись Фейт, пытаясь придать лицу выражение, противоположное требовательному.

Фейт глянула на Грир в зеркале и сказала:

– О, приветик. Вы ведь мне вопрос задали, верно? А потом нас взяли и прервали. Сожалею.

Грир просто смотрела на нее. Фейт извинялась за то, что не смогла договорить с Грир, посторонним человеком, во время лекции. Каково, а? – подумала Грир – а вот я едва справляюсь с собственными проблемами, ну, еще иногда и с проблемами Кори. В устах Фейт извинение звучало естественно – как будто такое отношение к людям она выработала давным-давно.

– Как это любезно с вашей стороны, – сказала Грир. – Просто… когда вы попросили меня говорить громче, мне стало очень трудно. Вот, вы сами слышали. У меня интонация вверх уходит. Я совсем не знаю, что с этим делать, – закончила она и умолкла.

Фейт задумалась.

– Скажите, как вас зовут.

– Грир Кадецки.

– Так вот, Грир. Никто не говорит, что один способ правильный, а все остальные – нет. Это не так.

– Но ведь очень полезно уметь высказать то, что думаешь, во что веришь – не ощущая при этом, что тебя сейчас хватит кондрашка.

– Что верно, то верно.

– У нас был учитель, который учил мальчиков использовать внутренний голос. Мне кажется, мне нужно использовать свой внешний голос.

– Возможно. Но не понукайте себя слишком сильно и не гнобите. Попробуйте добиться того, на что способны, того, что для вас важно, – оставшись при этом самой собой.

Грир быстро облизала пересохшие губы. Зи все сидела в кабинке, давая Грир возможность побыть с Фейт наедине. Но она того и гляди выйдет, придется передать ей эстафету.

– Та история сильно на меня подействовала, – сказала Грир. – Этот бездушный тип, который оскорблял и лапал нас. Мы все дали показания против него, но дело ничем не кончилось. У меня такое ощущение, что мне не место в этом колледже, – добавила она. – я тут чужая. Но, возможно, я не права.

– Зачем же вы сюда поступили?

– Родители все напутали, когда нужно было оформлять финансовую помощь, – запальчиво произнесла Грир. – И все мерзко испортили.

Фейт не сводила с нее взгляда.

– Понятно. Вижу, вы спокойная, но одновременно и яростная, – сказала она. – Судя по всему, вам не просто отстаивать свои права. Тем не менее, вы это делаете, потому что хотите отыскать во всем смысл, верно?

Грир так для себя это не формулировала. Но, услышав слова Фейт, поняла, что это правда. Она пытается во всем отыскать смысл. Вот он – отсутствовавший фрагмент, или один из них.

– У меня это вызывает восхищение, – сказала Фейт. – И вы у меня вызываете восхищение.

Прежде чем Грир успела осознать смысл ее слов, Фейт взяла ее за обе руки, как будто они сейчас будут вместе петь детскую песенку. Грир ощущала кольца Фейт – они щелкнули, соприкасаясь, точно железные суставы. Фейт стояла, держа Грир за руки и внимательно, проникновенно ее рассматривала.

– Я не хочу показаться неблагодарной, – сказала Грир. – У меня полная стипендия, я понимаю, что это немало.

Ее уже беспокоило – долго ли они будут держаться за руки. Предполагается ли, что она высвободится первой?

Фейт сказала:

– Совершенно нормально испытывать досаду, если с тобой обошлись несправедливо. Уж я-то это знаю, поверьте. Но я согласна, полная стипендия – это немало. Почти все женщины заканчивают учебу в непосильных долгах, а поскольку зарабатывают меньше мужчин, то и долги выплачивать им гораздо дольше, и это ломает им жизни. У вас этой проблемы нет. Не забывайте об этом, Грир.

– Не забуду, – сказала Грир и Фейт, будто бы услышав правильный ответ, отпустила ее руки. – Но здесь, – добавила Грир, – и в том, как тут все устроено, столько несправедливого. После того разбирательства начальство сказало типа: «Ну, что ж, семейство Тинзлеров из Киссимми, штат Флорида, нам очень пригодятся ваши денежки за обучение. И мы с радостью дадим вашему сыночку диплом, чего вы, собственно, и хотите. Остальное неважно!»

– То есть вас задевает несправедливость? – уточнила Фейт.

– А вас разве нет?

Фейт, похоже, задумалась и уже собиралась дать ответ, но тут открылась дверь кабинки. Вышла Зи, улыбаясь, подошла к раковине и с хирургическим рвением принялась намывать руки. Грир стало досадно, что время наедине с Фейт Фрэнк вышло, но она великодушно отступила в сторонку, когда Зи вытерла руки и встала в самом центре уборной.