Поток пыли, напоминавший теперь одну огромную воронку, окружил меня, превращаясь в почти непроницаемую стену. Бежать было некуда. Хаос, в центре которого я стоял, был вездесущим и всепоглощающим. А охвативший меня страх, смешавшийся с чувством собственной беззащитности перед чем-то древним и неведомым, заставил стиснуть фонарь так, что его корпус жалобно скрипнул под моими пальцами.

В мутном потоке начал вдруг проявляться чей-то неясный силуэт. Его словно бы не касалось движение клубящегося вокруг пылевого облака. Он начинал жить собственной жизнью, с каждым мгновением становясь все отчетливее, обретая новые грани и формы. Но самым ужасным было то, что он неотступно приближался ко мне. Вокруг по-прежнему властвовала тишина, но теперь мое сердце отбивало столь безумный ритм, что казалось, отзвук его, отражаясь от темных стен, разносится по всему подземелью непрерывным, сводящим с ума гулом.

Создание, стоящее предо мной, будто обрастало странной эфирной плотью, все более становясь похожим на человека. Оно медленно подняло веки, а потом, издав протяжный вой черным провалом рта, ринулось на меня. Его пасть расширилась до чудовищных размеров, намереваясь поглотить меня целиком, превращаясь в зияющую заполненную мраком бездну.

Отпрянув назад, я упал на мокрый пол и закричал, что было сил. Ужас клокотал во мне, а пришедшее осознание того, что пыль, все это время витавшая рядом – прах некогда заключенных в этих стенах людей, лишь усиливало его.

Не знаю точно, сколько я лежал так, оглушая себя собственным криком, захлебываясь звуками своего же голоса. Страх парализовал меня, и я не в силах был оторваться от пола. Единственное, на что я оказался способен – словно безумец впиваться руками в вязкую мягкую землю, не чувствуя больше боли, утратив возможность мыслить.

Должно быть, всего на несколько мгновений мое сознание угасло, но сказать этого точно не могу. Однако, когда я пришел в себя, тут же что было сил ринулся к выходу. Фонарь я, конечно же, обронил, но свет теперь был мне совершенно не нужен. Единственное, на что я смотрел – белый прямоугольник выхода, будто зависший в пустоте, в конце длинного черного тоннеля. Я бежал, чувствуя по пути прикосновения чьих-то невидимых рук, пытавшихся задержать меня. Нарастающий злобный шепот слышался отовсюду. И, чем громче он становился, тем больше я, преодолевая себя, ускорял свой бег. Происходящее не было галлюцинацией, просто не могло быть ею. Я отчетливо понимал это. Стоило мне остановиться, кошмар, шедший за мной по пятам, поглотил бы меня навсегда.

Пол под ногами сотрясался. С потолка посыпались мелкие частицы раздробленного камня. Опоры, слагавшие это место, начали с грохотом обрушиваться в опасной близости от меня.

Наконец, последним отчаянным рывком я вырвался из подземелья, буквально взлетев по ступеням старой лестницы. Мрачные тени позади растворились в потоках мягкого света. Часть первого этажа осела прямо на моих глазах. Грубые обломки осыпались, извергая клубы густой пыли и навсегда запечатывая ведущий в старую темницу проход.

Задыхаясь от страха и усталости, я вышел за ворота замка и, недолго думая, рухнул прямо наземь, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене из серого камня. Здесь, в лучах вечернего солнца, бояться мне было нечего. На какое-то время я полностью утратил ощущение реальности. Мой разум нуждался в отдыхе. Так, неподвижно, я провел, возможно, около получаса.

Где-то далеко, скрытая от глаз ветвями старого дерева, тревожно вскрикнула птица. Внизу неширокая лента реки плавно изгибалась, исчезая за холмом. Ее темные воды отражали приятное желтовато-багровое свечение. Солнце висело еще довольно высоко, но уже клонилось к закату. Небо, все еще вполне чистое, постепенно меркло, уступая напору подбиравшихся из-за горизонта облаков.

Ветер прохладным порывом коснулся меня, всколыхнув волосы, а затем, цепляясь за складки одежды, ускользнул прочь. Я глубоко вздохнул и, подняв глаза к небу, вдруг рассмеялся, неистово, словно безнадежный сумасшедший. Пожалуй, чувство, что я испытывал в тот момент, описать было бы почти невозможно. Совершенное безграничное и чистое, как родниковая вода, счастье от того, что мне все-таки удалось сбежать из этого ужасного места, смешивалось с едва преодолимым неверием в то, что со мной вообще могло такое произойти. То был первый раз, когда я отказывался доверять самому себе, и ничего не мог с этим поделать.

Мои руки почти перестали что-либо чувствовать. Пальцы сомкнулись, словно стальные тиски. С огромным усилием мне все же удалось разжать их. И только теперь, сквозь онемение и усталость, я ощутил острую боль. К моему величайшему изумлению в левой ладони находилась позолоченная брошь в виде какого-то цветка с длинными изогнувшимися лепестками. Она сплошь была покрыта уже давно въевшейся в металл и отвердевшей, будто камень, сажей, или же просто грязью. Сказать с уверенностью я не мог. Впрочем, меня это и не волновало. Если бы ее острые края не пронзили мне кожу так, что из небольших ран тонкими струйками, следуя линиям на моей ладони, стекала кровь, я сумел бы в полной мере ощутить восторг от этой случайной находки.

Интересно, как она оказалась у меня? Наверное, в тот момент, когда я упал, мои руки бессознательно сжались, и я, вместе с грязью, выхватил ее из земли. Пожалуй, все это действительно можно было бы назвать везением.

Аккуратно взяв брошь двумя пальцами, я поднял ее и не без удовольствия осмотрел каждый изгиб. Сквозь прорези в позолоченных листьях и лепестках, разбиваясь на части, проникал яркий свет уходящего за горизонт солнца.

Мне пора было возвращаться.

На обратной дороге не произошло ничего необычного. Она просто не запечатлелась в моей памяти. Кроме того, я почему-то на время забыл о том, что случилось со мной в подземелье старого замка. Все мое внимание в тот момент поглотила случайная находка. Брошь была единственным, что я видел перед собой. Мое сознание полностью окутал туман, сквозь который я мог различить лишь блеск сияющего в вечернем свете золота.

Войдя в отель, я молча прошагал мимо портье, который удостоил меня только мимолетного, ничего не выражающего взгляда, и, поднявшись на третий этаж, вошел в свой номер. Обставлен он был весьма скромно, однако этот факт совершенно меня не беспокоил. Я никогда не стремился к роскоши, особенно, если это касалось снятых всего на несколько дней комнат.

Усталость, которую я чувствовал ранее, в одно мгновение усилилась, стоило мне перешагнуть порог. Оказавшись в безопасности здесь, в месте, где я мог запросто отгородиться от внешнего мира, мне хотелось лишь отдыхать.

Я положил камеру на стол и, сбросив одежду, направился в душ. Уже внутри, открывая воду, я понял, что все еще держу брошь в руке. Это стало для меня настоящим откровением. Неужели небольшое украшение, безделушка, которая по сути практически не должна была для меня ничего значить, могла настолько запасть в мой разум? Подобное казалось мне странным. Размышляя, я постепенно начал склоняться к тому, что причина этой привязанности крылась в чем-то ином, что я пока не в силах был осознать. Стоило мне прийти к такому выводу, как я тут же отбросил эти мысли – уж слишком нелепыми они представлялись.

Прежде чем лечь спать, я около получаса провел перед ноутбуком, снова проверяя маршрут своего дальнейшего путешествия, просто читая о древних замках, любуясь их фотографиями. Так уж вышло, что подобный образ жизни стал для меня больше, чем просто увлечением.

Обратив мимолетный взгляд к лежавшей на столе камере, я даже не подумал прикоснуться к ней. Всему свое время. Кроме того, я был, пожалуй, слишком измотан этим странным днем, и теплый душ лишь немного привел меня в чувство.

Погасив свет, я рухнул на кровать. В номере было на удивление тихо. Из открытого окна в комнату проникал прохладный воздух, наполненный сладковатыми запахами цветов, влажной листвы и не успевших остыть после жаркого дня каменных стен отеля. Где-то слышался треск цикад, но я быстро перестал обращать на него внимание. Этой ночью я спал, словно младенец.